26 апреля 1986 года навсегда вошло в историю как день одной из самых страшных техногенных катастроф человечества — взрыва на Чернобыльской атомной электростанции. Глубокой ночью, в 1:23, при попытке провести эксперимент с системой энергоснабжения произошло разрушение четвёртого энергоблока, повлекшее выброс огромного количества радиоактивных веществ в атмосферу.
В этот момент жизнь в Припяти, городе атомщиков, шла своим чередом. Люди готовились к Пасхе, дети резвились на детских площадках, кто-то спешил за покупками, а кто-то — в загс. Невозможно представить, но буквально в полукилометре от места катастрофы играла свадьба. Молодожёны фотографировались на фоне цветущих деревьев, в то время как над станцией вспыхнуло зарево — пылал реактор.
О произошедшем рассказывают участники тех трагических событий — милиционер, ликвидатор, жительница Припяти и киевлянин, ставший свидетелем первомайского парада в Киеве, несмотря на повышенный радиационный фон.
«Мы не знали, на что шли. Просто исполняли приказ»
Игорь Филипенко, тогда 18-летний боец спецподразделения милиции в Киеве, вспоминает, как их подняли по тревоге в ночь на 26 апреля. Его подразделение стало одним из первых, кто прибыл в зону бедствия. Условия были максимально суровыми: еды практически не было, ночевали под открытым небом. «Одна банка тушёнки на четверых — и то за счастье», — вспоминает он.
Над головой беспрестанно кружили вертолёты, сбрасывая мешки с песком и свинцом, пытаясь укротить радиационное пламя. Самым сильным потрясением для Игоря стала сцена свадьбы, проходившей неподалёку от горящей станции. «Они даже не догадывались, что уже получили смертельную дозу облучения», — говорит он.
Позже, по словам Игоря, им сообщили, что существует 90-процентная вероятность повторного взрыва. Всех собрали на плацу и предупредили: держаться рядом, чтобы в случае трагедии можно было собрать тела. Паника, по его словам, не началась — все понимали: бегство невозможно, надо делать своё дело.
Возвращение на полигон и вторая поездка в зону
После первой командировки в Чернобыль, бойцов отправили на полигон под Старые Петровцы, где пытались "очистить" их от радиации — заставляли мыться в банях. «Смешно вспоминать — что там можно было смыть?» — иронизирует Филипенко.
Но на этом всё не закончилось. В июне того же года его снова направили в зону. На этот раз — строить временное жильё для мобилизованных резервистов, которых тогда называли «партизанами». Строили в 30-километровой зоне — в сердце заражённой территории.
Парад вопреки всему
Пока Припять уже пустовала, 1 мая в Киеве состоялся традиционный парад. На Крещатике, под звуки духового оркестра, маршировали трудовые коллективы, школьники и студенты. Радиоактивный фон был в разы превышен, но никто об этом не сообщал. Люди шли с флагами, а в это время ликвидаторы — такие как Игорь — уже боролись с невидимым врагом.
«Из ушей шла кровь, но нам говорили: “Будете жить”». Как Чернобыль изменил судьбы ликвидаторов и жителей Припяти
После взрыва на Чернобыльской АЭС, жизнь тех, кто оказался рядом, уже никогда не вернулась в прежнее русло. Сегодня, спустя десятилетия, бывшие ликвидаторы и эвакуированные из Припяти вспоминают, какой ценой далось участие в устранении последствий крупнейшей техногенной катастрофы XX века.
Сначала Чернобыль, потом — велогонка мира
Игорь Филипенко, один из первых, кого отправили на ликвидацию последствий аварии, вспоминает: едва завершив опаснейшую миссию, их полк отправили… обеспечивать безопасность спортивного мероприятия. Велогонка мира в Киеве проходила на фоне резко повышенного радиационного фона. «Мы только что вернулись из зоны, и вместо отдыха — снова на службу», — говорит он.
Во время гонки в Киев прибыла делегация из Японии. Их реакция была моментальной: выйдя из самолета, они немедленно вернулись обратно. Их часы, оснащенные дозиметрами, зафиксировали критические уровни радиации. Японцы отказались даже выходить в город.
25 лет молчания и никаких гарантий
Местоположение и участие в ликвидации долгое время держались в секрете. Ликвидаторы подписывали документы о неразглашении сроком на четверть века. Даже их семьи не знали, где они были.
А как же помощь и льготы? По словам Игоря, здесь всё не так просто. «Кто смог оформить инвалидность — тому повезло. Я — нет. Не было связей. А сейчас уже ничего не докажешь. Болезней масса, а доказательств — ноль». Единственное, на что он может рассчитывать от государства — это скидка в 50% на коммунальные услуги.
«Мы тогда получили смертельные дозы»
Официальные документы фиксировали: каждый из бойцов получил по 70–80 рентген. Для сравнения, допустимая норма — 50. «У некоторых ребят кровь шла из носа и ушей — но нам говорили: не страшно, пройдет», — вспоминает он.
Сегодня из тысячного полка в живых остались, по его словам, не более сорока человек. Остальные ушли слишком рано — в 40, 45 лет. 26 апреля для Игоря навсегда останется днём тревоги, страхом и осознанием — стронций, попавший в организм, не выводится даже после смерти. Он остаётся в теле человека сотни лет.
«Сказали — вернёмся через пару дней. А оказалось — навсегда»
Анжелика Костюченко жила в Припяти с детства. Её родители были местными жителями, мама — трудовая активистка. В 1986 году Анжелике было 16, и она училась в медицинском училище. 26 апреля она, как обычно, отправилась на автостанцию — хотела поехать на учёбу. Но вместо автобуса — кордон милиции и тишина. «Никто ничего не объяснял, просто сказали, что рейсов не будет», — вспоминает она.
Вернувшись домой, застала младшего брата, играющего во дворе. Люди ничего не знали. На следующий день, 27 апреля, началась массовая эвакуация. Семья Анжелики выехала в село у белорусской границы. Им, как и многим, сказали: «возвращение — через три дня». Поэтому с собой взяли только самое необходимое.
После 3 мая стало понятно — Припять уже не ждёт своих жителей. Позже семья перебралась в Киев.
«Нам сказали — временно. Но это было прощание»
Со временем стало ясно, насколько масштабной была катастрофа. Родители Анжелики умерли молодыми. Она сама сегодня имеет инвалидность третьей группы. «Пенсия — две тысячи гривен. Это унизительно. Это не забота, это — насмешка», — говорит она.
Спустя годы она неоднократно возвращалась в зону отчуждения. Посещала Припять, родное село Залесье, где похоронена бабушка. Город-призрак изменился до неузнаваемости — всё заросло. Но воспоминания остались.
«Припять была прекрасна. Мы её любили»
Анжелика с грустью рассказывает о своём городе. Припять была современным, уютным местом. Сегодня от той жизни остались только фотографии и книга, купленная за несколько дней до взрыва. «Теперь это моя реликвия», — признаётся она.