Воронеж – прекрасный город. Но, если вам надо срочно улететь из него в Москву в августе месяце в разгар сезона отпусков – это проблема.
А мне надо было срочно в августе 1985 улететь вечером из Воронежа. Поехал в аэропорт, который недалеко от центра города, народ толпится у кассы, билетов на Москву, естественно, нет никаких – ни сейчас, ни завтра, и не предвидится.
Поговорил с администратором, по работе срочно, показал командировочные документы. Пообещали посадить на первый же самолёт, где будет свободное кресло. Я сказал, что час до Москвы я и простоять в самолёте готов, и стал ждать того самолёта. Часа не прошло, как он прилетел, мне выдали посадочный и я вышел на тёплый бетон ночного аэродрома. Единственным летательным аппаратом, проявлявшим признаки жизни, был стоявший невдалеке двухвинтовой АН-24, который только что приземлился, и к нему подкатывали трап. По трапу сошёл единственный пассажир. Это был транзитный рейс Анапа-Москва с посадкой в Воронеже, и один пассажир покинул его, место освободилось.
Подошёл к самолёту. Даже при неверном свете висящих высоко на мачтах прожекторов было видно, что летательный аппарат этот потрёпанный и обшарпанный до последней степени. Мотогондолы и крылья его были покрыты толстым слоем несмываемой копоти, и разило керосином.
Однако других вариантов не было, да и не всё равно на чём лететь час. Ну, пахнет керосином, но можно и принюхаться. Взошёл по трапу, занял единственное свободное место на первом ряду, прямо у двери в кабину пилотов, закинул сумку на полку, и намеревался подремать до Москвы.
Самолёт между тем запустил двигатели, и тут же начал вздрагивать и трястись всем своим алюминиевым организмом.
Любой полёт, конечно, это не по скатерти ехать. Мне много приходилось на вертолётах летать, там тряски хватает, но даже по сравнению с боевым Ми-24 этот пассажирский Ан-24 вибрировал и трясся как-то особенно лихо. Крупная дрожь, прокатывающаяся вдоль по фюзеляжу, сменялась мелкой, но частой, и переходила в визгливый зуд, который прекращался только накатившей вновь волной колебаний большой амплитуды.
Однако пассажиры, изнурённые ночным полётом из Анапы до Воронежа, спали. Притерпелись, наверное!
– Мнительный ты стал, Володя, ох мнительный! – подумал я и посмотрел на часы. Они стояли. Секундная стрелка не двигалась. Я потряс их, часы пошли. Но через несколько секунд остановились. Значит, всё-таки тряска была реальной, раз мои механические часы от неё останавливались.
Однако так, вздрагивая и потряхивая, летим в ночи.
Через полчаса полёта мою беспокойную дрёму прервал стук открывшейся бронированной двери кабины пилотов. Командир и бортинженер вышли из кабины и аккуратно, чтобы не побеспокоить спящих, прошли в хвост, где была кухня. И вскоре оттуда донёсся запах кофе, и звуки тихой беседы.
Минут через пять, испив бодрящего напитка, авиаторы двинулись обратно. Первым шёл, как и положено, командир. Подойдя к двери, он нажал на ручку, и потянул дверь на себя. Тяжёлая дверь не шевельнулась. Нажал уже сильно, и дёрнул дверь – без результата. Повернувшись к стоящему за ним бортинженеру, он зло зашептал:
– Я же говорил тебе, что дверь заедает, что, блин, не могли до сих пор сделать?
– Да тут и без двери работы до хрена. Ерунда. Потом сделаем!
– Ерунда, ерунда! – командир зло и бесполезно дёргал ручку.
Всё это было произнесено шёпотом, чтобы не обеспокоить спящих пассажиров. Если бы я не бодрствовал, я бы не услышал ничего.
Чтобы случайно проснувшиеся пассажиры не впали в панику, ещё бы – экипаж не может войти в кабину, авиаторы делали вид, что им и не надо туда вовсе спешить – просто стоят себе и беседуют. Однако от Воронежа до Москвы недалеко, надо к посадке готовиться, а в кабине – только второй пилот.
Подёргав впустую ручку, командир оглянулся в салон, и увидел, что я с первого ряда с любопытством за ним наблюдаю. Командир сразу понял, что я в курсе их проблемы. Он наклонился ко мне и прошептал:
– Нож есть?
Это было ещё в те безмятежные времена, когда в ручной клади можно было провозить и ножи, и вилки, и даже маникюрные ножнички. И вообще, ручную кладь не досматривали.
– Есть! – так же тихо ответил я. Я возвращался из командировки, а как в поездке без перочинного ножа? Ни хлеба, ни колбасы не нарезать.
– Давай! – прошептал командир.
Я достал с полки сумку, и протянул лётчику нож. Он присел на корточки, просунул лезвие в щель и старался отжать язычок замка. Бортинженер в это время работал ручкой. Демонстрируя слаженность и сноровку, авиаторы справились с замком, и тяжёлая створка открылась.
– Спасибо! – командир вернул нож, и экипаж вернулся на рабочие места.
Посадку произвели филигранно. Быково встретило тихой ночью и неостывшим от жаркого дня асфальтом аэродрома.
