Дятловеды и те, кто интересуется историей гибели группы Дятлова, конечно, знают, что в 1959 году в расследовании этой истории принимал участие следователь Владимир Иванович Коротаев - тогда еще совсем молодой человек, только начинавший свою карьеру в следственных органах Свердловской прокуратуры, в городе Ивдель. И знают, что в какой-то момент Коротаев был отстранен от следствия по этому делу из-за того, что отказался поддерживать официальную версию "замерзания" дятловцев в результате "природной стихии".
А уже в наше время, в 1990-2000-е годы, он дал несколько интервью, в которых впервые рассказал о многих, неизвестных ранее, фактах, связанных с событиями 1959 года.
В моей книге следователь Коротаев стал прототипом одного из двух главных героев (второй герой - его внук), которые ведут свое расследование этой истории уже в наше время. И поэтому, благодаря моей книге, Коротаев сможет рассказать гораздо больше об этой истории, чем то, что он рассказал в своих интервью.
Приведу еще один отрывок из моей книги:
Санкт-Петербург, май 2012 года.
– Это убийство! Я говорю тебе, что это убийство! – громко произнес пожилой мужчина, лет 75-ти.
Высокого роста, с большой головой, увенчанной шевелюрой седых волос, пожилой мужчина задумчиво прохаживался по комнате. Его лицо, с высоким лбом и с густыми черными бровями, было серьезным, даже немного суровым. Несмотря на почтенный возраст мужчины, из-под его пышных бровей яркими огоньками, подобно маленьким буравчикам, сверкали умные проницательные глаза. В этот момент он был чем-то похож на крота, который “роет землю”.
В кресле, перед небольшим журнальным столиком, сидел мужчина помоложе, лет 30-ти. На столике перед ним стояла хорошо початая бутылка дорогого коньяка с легкой закуской и блюдечком с ломтиками лимона. Когда пожилой мужчина делал паузу между своими фразами, комнату наполняли звуки приглушенного телевизора. По телевизору в этот момент выступал В.В. Путин, – кажется, он шел на свой очередной срок, то ли 4-й, то ли уже 5-й по счету, и своим тихим вкрадчивым голосом снова пытался внушить телезрителям веру в светлое будущее страны и в себя самого.
– Я им так сразу и сказал: это убийство! – сделав разворот у стены, пожилой мужчина заходил на новый круг. – Ну, я имею этих наших прокурорских…А потом меня ведь в Свердловск вызывали! На ковер к самому Кириленко! Что ж ты, говорят, против линии партии пошел, как посмел…
– А как ты решился пойти против официальной версии следствия, дед? – наконец, подал голос молодой мужчина из кресла.
– Ну, я тогда совсем молодой был, – неохотно отвечал пожилой мужчина: он счел этот вопрос не имеющим существенного значения. – Ровесник этим ребятам…Только начинал работать следователем, мне только недавно дали чин младшего юриста, я даже специально новый костюм пошил по этому поводу…И тут – первое же серьезное дело, и от меня требуют пойти против истины. И я подумал: как же я потом буду работать следователем, если начну карьеру с такого? Наверное, потом всю жизнь буду сожалеть об этом поступке. Сошлем тебя работать к черту на кулички, откуда ты уже никогда не вылезешь! - это они мне грозили. Так дальше Ивделя, говорю, и так ничего нет, только тайга, куда же еще дальше ссылать? А в тайге только ханси, а у них прокуроров нет, и им не надо. И в партии я никогда не состоял, так что по партийной линии они мне тоже ничего сделать не могли. Но и просто уволить из органов прокуратуры молодого сотрудника они тоже не могли: хороших молодых перспективных сотрудников тогда было мало.
Среди множества достоинств, которыми, несомненно, обладал пожилой мужчина, скромность явно не была главным.
– Я и этим журналистам так сразу и сказал: это убийство, – продолжал пожилой мужчина. – Ну, ты знаешь, они же приезжали ко мне…Все расспрашивали об этой истории…
***
Несмотря на вечернее время, за окном и в комнате было достаточно светло – в Петербурге близились белые ночи.
Пожилого мужчину звали Владимиром Семеновичем Кротовым. Всю свою жизнь он проработал в следственных органах прокуратуры Свердловска, принимал участие в расследовании нескольких важных дел – в частности, дела о хищениях в Елисейском магазине в Москве, в свое время оно было очень громким. В 1999 году вышел на пенсию, и с тех пор жил обычной жизнью пенсионера в своей небольшой двухкомнатной квартире в Екатеринбурге.
Его дочь, Марина, вышла замуж за советского офицера, после чего молодая семья переехала из Свердловска в Ленинград, а вскоре у них родился сын, Сережа. Молодой мужчина, сидевший в кресле, и был тем самым Сережей, внуком Владимира Семеновича. Он родился и вырос уже в Петербурге, закончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, потом некоторое время работал следователем в Петербурге, но зарплата была небольшая, и он несколько лет назад занялся частной юридической практикой.
Сергей с мамой иногда ездили в Екатеринбург, чтобы навестить деда. Но и Владимир Семенович частенько приезжал в Питер, чтобы навестить свою дочь и погостить у любимого внука, походить по улицам города и подышать воздухом Невы. Особенно дед любил ходить по музеям Петербурга: в некоторых он побывал уже не по одному разу, но Владимиру Семеновичу очень нравилось рассматривать различные старинные вещи, одежду, мебель, картины. И каждый раз в экспозиции музеев он находил для себя что-то новое.
Вот и на этот раз Сергей с утра сводил деда в его любимый Артиллерийский музей у Петропавловской крепости, и теперь они вдвоем, уютно разместившись в кабинете в квартире Сергея, неспешно попивали хороший коньяк.
***
– А этот ожог у Юры на ноге? – Владимир Семенович продолжал прохаживаться по комнате, но с каждым новым кругом он шагал все медленней и все чаще останавливался на своем пути. – Прижизненный ожог. Ожог третьей степени! Ты представляешь, Сережа, что такое ожог третьей степени? – при этих словах Владимир Семенович остановился напротив Сергея и начал буравить его своими колкими глазами из-под пышных черных бровей. – Я видел людей с такими ожогами, после пожаров.
– Ну, может быть, заснул и случайно засунул ногу в костер? – робко высказал свое предположение Сергей.
– Сережа, – произнес дед несколько разочарованно, тоном, каким учитель выговаривает ученика за несделанный урок. – В каком бы состоянии ни был человек – во сне, без сознания, пьяный, под наркотиками – при такой температуре он обязательно одернет ногу. Это рефлекс, Сережа! Бессознательный рефлекс!
– И что ты хочешь сказать? – выпрямившись в спине и принимая вызов деда, проговорил из своего кресла Сергей. – Что его четверо-пятеро держали за руки и за ноги и жгли ему ногу над костром?
Владимир Семенович подошел к окну и, засунув руки в карманы брюк, некоторое время стоял молча, спиной к Сергею, вглядываясь в улицу вечернего Петербурга. За окном шел небольшой дождик. На ограде канала, насупившись под каплями дождя, сидела стайка голубей. Петербуржцы, раскрыв зонты, куда-то спешили по своим делам.
– А я тебе скажу, как он получил этот ожог, – с этими словами дед развернулся к Сергею и снова начал буравить его огоньками своих глаз. – Они его подвесили на дерево, Сережа. Вот за эту левую ногу. Головой вниз. И жгли ему ногу огнем, снизу вверх, чем-то вроде факела – горящей веткой или поленом. Это был единственный способ очень жестко зафиксировать его ногу – так, чтобы он не мог ее даже одернуть и не мог оказать никакого сопротивления. И вот поэтому у него такой странный ожог: третьей степени, но только на одной ноге, и только на небольшом участке голени.
Сергей в своем кресле молчал: интуитивно он понимал, что дед, видимо, прав, и возразить этому простому объяснению деда ему было нечего.
– А кусок кожи во рту Юры? – продолжал Владимир Семенович. – Ну, ты знаешь, наверное: у него во рту нашли кусок кожи от пальца. Что же, по-твоему, он засунул палец себе в рот вместо соски, как младенец, чтобы побыстрее заснуть, и случайно во сне откусил себе палец?
Сергей не знал, что ответить - он про это слышал впервые.
– Его пытали, Сережа, – проговорил тихим голосом Владимир Семенович. – И чтобы не закричать от боли, он засунул палец себе в рот и крепко сжимал его зубами. И вот так он откусил себе палец, незадолго до смерти.
В комнате воцарилась тишина. И только В.В. Путин продолжал приглушенным звуком из телевизора что-то рассказывать из угла о своих достижениях и о достижениях страны.
– Да выключи ты эту шарманку! – проговорил дед, после чего взял пульт с журнального столика и выключил телевизор. В.В. Путин из помещения тут же исчез. – Невозможно сосредоточиться! – словно бы извиняясь перед Путиным, произнес дед и с этими словами, наконец, грузно опустился в кресло у журнального столика напротив Сергея.
– А Зина? – немного помолчав, продолжал дед уже из кресла. – У нее же тоже голова была пробита. Все лицо было в крови! Я там был, когда проводили их экспертизу, меня отстранили от следствия позже. Воскресенский…ну, этот эксперт…он был мужик неплохой. Порядочный очень, честный. Его при Сталине даже в ГУЛАГ посадили, за какие-то антисоветские разговоры. Но там же, во время экспертизы, сам главный прокурор Свердловска Клинов присутствовал! Я тебе скажу, Сергей, что это был единственный случай за всю мою многолетнюю работу в следственных органах, когда при экспертизе потерпевших лично присутствовал сам прокурор области! Единственный! И Иванцов там тоже присутствовал. Это следователь из прокуратуры Свердловска, который вел это дело, – пояснил Кротов.
С этими словами Владимир Семенович взял рюмку коньяка, которая уже давно дожидалась его на журнальном столике. Молча чокнувшись с внуком, выпил и закусил лимоном.
– Кроме того, тогда в Ивдель куча партийного начальства из Свердловска приехала, из обкома, из комиссии этой, – продолжал Кротов, немного морщась, то ли от лимона, то ли от воспоминаний об этом партийном начальстве. – Пьянствовали они там, недалеко от Ивделя, на Гидролизном заводе, в ресторане местном. Поэтому, конечно, на Воскресенского также оказывали давление. И они ему то же самое сказали, что и мне: “Пиши замерзли”. Что мог – он написал, но он описал далеко не все травмы потерпевших.
Сергей молча слушал деда. Многих подробностей этой истории он не знал.
– А последняя четверка? Их в овраге нашли, уже в мае. Как они могли получить такие переломы ребер? Мне Воскресенский позднее прямо сказал, что никакое падение на камни не может привести к таким травмам. И падение с высоты тоже: когда люди падают с высоты, они ломают себе руки, ноги, головы, шею, позвоночник – и только в последнюю очередь ребра. А по ним словно бы машиной проехали: никаких переломов конечностей, но почти все ребра сломаны! А глаза? А язык?
Сергей что-то слышал об этом: что у кого-то из потерпевших отсутствовали глаза и язык.
– Их сначала даже в Ивдель доставлять боялись, хотели там же похоронить, на перевале, – продолжал Владимир Семенович.
– На Холатчахле? – удивился Сергей.
– Ну, Холатчахль – это название позже появилось, его журналисты придумали. “Гора мертвецов” или “Мертвая гора” по-хансийски, – пояснил дед. – А тогда это просто была безымянная “высота 1079”, недалеко от Отортена. Но тут уже эксперт Воскресенский уперся, порядочный был мужик: везите, говорит, их в Ивдель, на перевале я проводить экспертизу не могу, нет подходящих условий. А когда в Ивделе проводили экспертизу, чекисты весь морг оцепили, никого даже близко не подпускали! Хотели их в Ивделе похоронить, но тут уже их родители и родственники уперлись: везите наших детей в Свердловск. И всех их хоронили в Свердловске в закрытых гробах, чуть ли не тайно.
Сергей был немного потрясен этими подробностями, о которых ему рассказал дед: он о них раньше не знал.
Владимир Семенович, откинув голову назад и уставившись на стенной шкаф напротив, некоторое время сидел в кресле молча, погруженный в свои мысли и воспоминания о событиях тех дней.
– Это убийство, Сережа, – произнес он, наконец, снова тихим, но твердым голосом. – Получить такие повреждения сами, без чьей-то посторонней “помощи”, они не могли."
Собственно, с этой сцены и с этого диалога, я полагаю, и будет начинаться моя книга. Ну, а дальше наших героев в ходе их расследования гибели дятловцев ждет множество приключений и "загадок" - пока они не разгадают все эти "загадки" и не раскрутят всю эту запутанную историю.