Когда Гена собрался «уходить в закат», Оленька его не останавливала, даже сама помогла собрать вещички, сложила рубашки, упаковала костюм, темно–красный, даже вишневый, в котором Гена на ней женился, из захолустья, из грязи её вытащил, в город привез, от сохи, можно сказать, взял, пригрел, одел, обул, низкий ему за это поклон.
Незаметно промакнув глаза носовым платочком, Оля перевязала бечёвочкой коробки с обувью, не забыла даже летние сандалики, которые покупали в Крыму, когда ездили в отпуск. Сандалии были очень мягкие, удобные, а ведь у Геночки «шишки» на пальцах ног, ему сандалии эти подошли просто идеально. Для них коробки не нашлось.
— Я тебе тогда в пакет что ли их… Даже не знаю… — пожала Ольга плечами.
— Дай сюда! Хапает она! — вырвал из рук жены имущество Геннадий. — Хватит, дохапалась! Теперь живи сама, как сможешь, поняла, в своей комнате! — нарочито басом крикнул он ей на ухо, сунул сандалии в карманы плаща, по одной в каждый, и, деловито оглядев комнату, на миг замер.
В голове его промелькнула на миг мысль, что он творит ерунду, но потом пшикнула и исчезла.
— Ничего не забыл? — Оля тоже осмотрелась.
У них была не большая комната, но и не маленькая, пятнадцать метров, её дали Оленьке и её мужу с расчетом на пополнение. Директор завода, где Оленька работала учетчицей, так и сказал: «Выделяем тебе, Лёлька, жилплощадь, чтобы было, где деток растить!» И засмеялся. И все, кто присутствовал на вручении ордера, тоже засмеялись, а Ольга покраснела...
Гена и Оля счастливо прожили в этой комнатке шесть лет, обжились мебелью, не новой, что–то отдали знакомые, что–то притащили с помойки, а Ольга ошкурила, покрыла лаком, обновила. Ольгин отец, Борис Савельевич, сделал сам стол, надежный, тяжеленный, со вставкой для «особых случаев». Под особыми случаями опять же подразумевалось «обмытие ножек» будущим Олиным детям. Будет же непременно много гостей, все станут поздравлять Лёльку и Геннадия, а на столе — пиршество, скатерть–самобранка!
— Мужа благодари, Лёлька! Мужа! Он тебя из нашей глуши вытянул, человеком сделал! Вон, платьишка какие на тебе, Лёля! — говорила Ольге мама, Надежда, когда праздновали новоселье. Надежда Егоровна с Борисом Савельевичем привезли самогон и теперь, раскрасневшись и подергивая плечами, пели песни в честь молодых и их комнаты. Ольга кусала губы, Геннадий хмурился, а вот другие гости, — из Геночкиных друзей, интеллигенция, кандидаты, доценты, просто подающие надежды инженеры — забавлялись деревенской простотой.
Тот вечер Ольга пережила с трудом, ведь потом, после застолья, были пляски, Надюша с Борисом кружились в «бараночке», потом отец пошел в присядку, мама повизгивала и притопывала.
«Ты извини, Геночка, прости их. Они у меня хорошие, просто очень радуются за нас… — шептала Лёля и прижималась к мужу. Он кивал, терпел, а потом сам напился и тоже пошел танцевать…
За эти шесть лет, что прожили в Олиной комнате, её владелица окончила заочно институт, стала метрологом на том же заводе, её уважали за профессиональную въедливость и скрупулёзность, все приборы работали отлично, без особенных погрешностей.
Гена тоже даром времени не терял, защитил диссертацию, стал кандидатом технических наук.
— Вот, Ольга, как нужно жить! — говорил он, отхлебывая с ложки борщ и смахивая свекольные капли с рубашки. Их уже будет не отстирать, но Ольга уж постарается! — Расти надо самому над собой. И не останавливаться на достигнутом! Поняла? Красавица ты у меня! Поняла? — Оленька кивала. — Ты вот получила свой диплом, ну и что?! Дальше–то как думаешь? В аспирантуру?
— Нет, что ты! — сокрушенно махнула Оля рукой. — Куда мне! Это сложно. Да и дом надо держать, всё успевать…
— Вот и правильно! Вот и хорошо. Дом должен быть образцово–показательным! Мой дом, Ольга, дом Геннадия Лапшина, надо довести до ума! Полка над моим столом так и не прибита? Я сколько раз просил, Оля, пригласи плотника, ну дело же пяти минут! Молоток дай ему, гвозди, и пусть прибьет мне полку. Или где мне книги прикажешь держать? На полу? Или, может, под кроватью? — Гена нахмурился. Он как раз принес из библиотеки пару томов каких–то научных справочников, хотел выписать из них данные, а тут такое безобразие!
— Сделаю. Вот завтра с работы приду и сделаю! — уверила его Оля.
И сделала. Взяла молоток, гвозди и прибила эту злосчастную полку.
— Помочь, стрекоза? — закричал сосед, Павел Иванович.
— Нет, спасибо, дядя Паша! Я справлюсь! — крикнула ему в ответ Лёлька и улыбнулась. Эх, и ловко же вышло, хорошо!
А когда вечером пришёл Гена, то сказал, что плотник, пьяница, прибил всё криво и косо, ну уж ладно, хоть так.
— Сколько ты ему заплатила, Оля? Сколько он взял? Я пойду и стребую с него половину! — вдруг придумал Гена, но Оля его не пустила, повисла на шее, стала целовать, Генка растаял, подобрел, про полку тут же забыл. Оля была горячая, желанная, очень красивая, Бог с ней, с полкой…
То, что Гена стал зарабатывать меньше Оли, выяснилось случайно, когда приезжали Ольгины родители и спросили, что с зарплатами в городе.
Оля, заметив, что Гена рассердился, сразу замотала головой.
— Нет, я перепутала что–то! Это премию давали, а так меньше! Намного меньше! У нас Гена добытчик, опора моя, хозяин! — добавила она.
Надежда Егоровна одобрительно закивала. Она всегда учила Олю «не высовываться».
— За мужем будь, детка! Мужчина должен чувствовать, что он главный, что ты без него — ничто и никто. Они, как быки, Оля, собственники и задиры! Не обижай, не буди лихо! — наставляла дочку Надя, когда та подросла и заговаривала о своей будущей семье. Надежда искренне так считала и надеялась, что дочь будет счастлива, смолоду усвоив науку семейной жизни.
Оля так и держалась «за мужем»: и на шумных застольях, где молодежь несла чушь про сельскую жизнь, Оля молчала, и на заводе, когда Гена приехал в составе комиссии, говорил какие–то странные вещи, бригадиры и начальники таращили глаза, молчали, и Ольга опять молчала. И когда он учил Олину маму доить коз, объясняя на пальцах строение тела животного, Лёля помалкивала…
За что она полюбила своего будущего мужа? За красоту. Гена был привлекателен, с чубом, а дальше выбрито по моде, с хорошей спортивной фигурой, одежда на нем тоже модная, «городская». Он умел увлечь девушку, красиво ухаживал, говорил комплименты.
Генины родители жили где–то в Новосибирске, на свадьбу приехать не могли. Оля видела их только на фотографии, но исправно писала письма за себя и Геночку, рассказывала, как они живут, как учатся, радовалась, что им дали комнату. Свекры отвечали скупо телеграммами, мол, рады, молодцы. К себе не звали, в гости не напрашивались.
— Я давно живу сам по себе! — отмахивался от расспросов Гена. — Да не бери ты в голову, Оля! Нашла себе заботу!
А Лёлька так не могла, переживала. Она привыкла, что вся родня крепко держится друг за друга, помогает, старшие подсказывают молодым, молодые поддерживают стариков. Но, видимо, в городах так не принято, слишком много чужих людей вокруг, слишком…
Гена мог рассказать что–то интересное, удивить, поразить наивную Олю, и она слушала, раскрыв рот, а Геннадий довольно улыбался. И его улыбку Оленька тоже любила.
Чем Оля привлекла умного, начитанного Генку?
Он увидел её в магазине, в галантерейном отделе. Геннадию нужно было купить пуговицы к пиджаку, он вот уже полчаса таращился на прилавок, совершенно растерявшись. А Оля, приехав узнать правила поступления в институт, зашла купить подарки родным.
— Вам помочь? Вы к этому пиджаку ищите? — просто спросила Лёля, кивнув на руки Гены, в которых он комкал несчастный пиджак.
— Да. Я, признаться, не знаю… Это всё ерунда какая–то! — сердито ответил Гена, а потом вдруг улыбнулся. — Вы мне поможете?
Оля помогла, потом они гуляли по улицам, Гена рассказывал о космосе и устройстве автомобильного двигателя, Ольга слушала, ничего не понимала, но молчала. Мужчина должен чувствовать, что он главный!
Оля красиво и очень просто смеялась, от души, не жеманничала, как другие Генкины девчонки, не корчила из себя фифу, но и к себе не допускала, пока Геночка не женился на ней. Готовила хорошо, привозила из деревни сметану и молоко, обстирывала мужа, заботилась о нём, когда он заболел ангиной… Хорошая жена!..
Что такое любовь, какая она, Лёлька только представляла себе по кино и книгам. Оказалось, всё проще, примитивней. Геннадий не умел быть нежным, да и не считал это нужным, а Оля просто смирилась.
— Ну ты чего! Не разводиться же только потому, что жизнь не похожа на сказку! — крутила у виска пальцем Надежда Егоровна. — Вы с Геночкой — хорошая пара, и детки будут красивые. Да и потом, Лёлька! Ведь он тебя приютил, пригрел. Будь благодарна!
Сразу после свадьбы Геннадий привел жену в общежитие, где у него была комнатка чуть больше кладовки.
«Но это ничего, Ольга! Я же только начинаю, всё впереди! Зато смотри: душ, удобства! Все так живут. Не до жиру, а вы там, в деревне, привыкли обособляться! — кипятился Гена, если Ольга вздыхала и просилась домой, в просторную, на высоком фундаменте, о четырех комнатах избу. — Вот хорошо всё же, что раскулачивали таких вот… Таких…»
Тут он замолкал наконец, понимая, что сморозил ерунду. Олины родители были почетными работниками в колхозе, имели медали, присылали ему разносолы и парное молоко! Грех их ругать…
Всё пошло наперекосяк, когда Гена уперся в стену. Нет, не в кирпичную, ту бы он пробил кувалдой, позвал бы студентов, те кулаками бы разбили ради зачетов! Нет, стена была незримая, про себя Генка назвал её «Непризнание». Все его друзья уже устроились, «толкали идеи», руководили, «вели массы за собой», их проекты утверждали, а выступления на совещаниях слушали с особым вниманием. Молодое поколение, горячее и в то же время подкованное научными знаниями должно вести жизнь к прогрессу, а Гена не мог. И даже стоящие на полке книжки не помогали. Гена старался, разрабатывал, дергал себя за волосы, а потом оказывалось, что какой–нибудь Никитка или Женька придумали решение проще и эффективней.
— Да что же это такое?! — стучал вечером Генка по тяжелому деревянному столу, сделанному тестем кулаком. — Ольга, сгинь с глаз моих! Это же всё ты! Ты маячишь, машинку свою швейную притащила, шумишь. Прочь! Иди на кухню, там шей! А мне плевать, что у Кузнецовых малыш! У меня работа, Оля! Есть, пить ты любишь? Эти вот зефиры, пастилы и «Раковые шейки» трескаешь, матери деньги посылаешь, а из чьего кармана они, деньги эти, а? Из моего кармана! Живешь на моей шее, висишь, как гиря! Так дай хоть вечером спокойно поработать!
Оля хотела возразить, сказать, что сама зарабатывает хорошо, Генкиной зарплаты она и не видела последние полгода, но муж слушать не хотел, зажимал уши.
— Не расстраивайтесь, Оленька! У всех бывают ссоры… — вздыхала соседка, тетя Поля. — Семья — сложная штука, Лёля, надо быть снисходительной. Понимаете, мужчины не любят проигрывать, ни в чем… Это их унижает, заставляет чувствовать свою неполноценность. Молчите, Оля, не спорьте с ним. Всё образуется. Ну, что вы шьете? Платье? Нет? Летние штаны? Отлично! Вы поедете летом в Крым, и там всё наладится, вот увидите! Наладится!
Не наладилось. В Крыму Гене было жарко, а Оля, как ему казалось, постоянно обращала внимание на чужих мужчин.
— Ты как себя ведешь?! Ты забыла, кто тебя вообще сюда привез, кто кормит, обувает, одевает? — расхаживал Геннадий перед лавкой, на которой сидела Ольга в легком сарафане. На мужчине были те самые штаны и сандалии.
— Геночка, ты, конечно, извини, но я одеваю себя сама. Я тоже инженер и… — осмелела Оля.
То ли она опьянела от выпитого за обедом вина, то ли разомлела на солнце, то ли вообще тронулась умом. Бог знает, она потом вспоминала, не могла поверить, что так надерзила мужу…
Он замахнулся, хотел дать ей пощечину, но только пнул кулаком ствол дерева, зашагал прочь.
Тот отпуск стал началом конца. То и дело Гена, с красными от бессонных ночей глазами, злой, пьяный, угрожал Лёльке, что бросит её, выгонит, и пойдет Оля по миру босая, без копейки за душой.
Оля переживала, плакала иногда, но чаще просто мотала головой, стараясь уговорить мужа не кричать.
— Геночка, милый! Соседи же… Не ругайся, пожалуйста! Всё наладится, любимый! — шептала она, целовала Генкины щеки, губы, руки. А он отворачивался, кривился…
А в тот октябрьский вечер, на редкость тёплый, с жаркими потоками ветра через распахнутое окошко, Гена сказал, что Ольга должна уйти.
— Мы не можем больше жить вместе, ты мешаешь мне работать! — заявил он после ужина.
Оля так и замерла с вазочкой, полной конфет, в руках, потом опустилась на стул. Вазочка опрокинулась, конфеты высыпались на скатерть.
— Что? — спросила она.
— Ты должна собрать свои вещи и уйти. А я буду работать, — пояснил Гена, встал, вынул из «горки» чекушку, схватил рюмку. У него всё приготовлено, всё, что поможет пережить черную полосу в жизни. Даже Яночка, студентка с пятого курса, должна прийти вечером, когда «всё будет улажено». Она, Яна, обещала вдохновлять и лелеять Гену, и это приведет его к успеху!
Оля устала. И на работе много дел, и окна сегодня мыла, и Кузнецовым помогала, у них заболела дочка, нужно было её укачать…
А тут нате вам, приехали! Собирайся, уходи.
Лёлька подняла глаза, посмотрела на мужа. И поняла, что не любит его. Раньше любила, а сейчас его даже не жалко. И куда же уйти, как потом в деревне людям в глаза смотреть?! Муж выгнал? Значит, плохая ты хозяйка, из рук вон! Чем не угодила? Где дала маху? Станут Ольгу обсуждать, оговаривать! Стыдно!
— Как же, Гена? — прошептала она дрожащими губами, заплакала, как девчонка.
— Я сказал, уходи! — посмотрев на часы, взвизгнул Гена. Яна вот–вот должна прийти вдохновлять!
Оля испуганно дернулась, открыла ящик комода, стала вынимать свои вещи, а потом её как громом ударило, и она даже рассмеялась, вспомнив, как прыгала от радости, получив ордер на комнату, как крутилась в магазине, выбирая ткань для штор, как спорила с матерью, нужен ли на стену ковер или нет, как…
— Чего ты гогочешь?! Гусыня! — злобно кинул жене Гена.
Ольга развернулась, уселась напротив мужа, развернула конфету, положила её за щёку, отпила из чашки горячего чая. Гена, прищурившись, следил за ней.
— Я просто в толк не возьму, Геночка, с чего мне отсюда уходить?! Это ты иди, если надо. Комната моя, я отсюда никуда не двинусь.
Генка даже дар речи потерял! Вот они, кулаки! Вот они, потомственные хапуги! И кто?! Кого?! Лёлька его, Геночку, из дома выставляет!
— Да что ты без меня смогла бы, а? Что?! Всё на моем горбу, всё за мой счет! — вскинулся он, но тут Оля вдруг сунула ему в руки стопочку исподнего.
— Подержи, я чемодан достану, не мни только! — распорядилась она, проворно вытащила из–под кровати потертый чемодан, раскрыла его.
Генка ещё долго шипел, что Ольга без него пропадет, что станет мыть полы где–нибудь на станции, что у неё в голове ничего нет, только зубы, чтобы перемалывать траву, как коровы, что…
— … Это всё, Гена. Да, кольцо возьми, продашь, может быть. Жить–то тебе надо! — Жена сняла обручальное колечко, сунула Геннадию в карман плаща, к правой сандалии. — Иди. А я тут останусь. Пропадать.
— Да?! Да?! Ну тогда я ухожу, в закат, как уходят все непризнанные гении!
И Гена ушел в закат. Он вышагивал по двору в своем песочного цвета плаще и парусиновых штанах, в шляпе и с большим «семейным» чемоданом, униженный и оскорбленный, а потом скрылся за поворотом…
Через час к Оле сунулась Яночка, покусала свои пухлые губки, пожала плечиками.
— А куда же он ушел, позвольте спросить? — пролепетала она.
— Не знаю, — Ольга нахмурилась.
— И как же вы теперь? Без Геночки? — опять пискнула Яна.
— Буду пропадать. Хотите чаю?
— Хочу. Я пирожные принесла, мне мама велела купить… Ну не выкидывать же! — оживилась Янка, облизала губы, вспомнила, что они неприлично ярко накрашены, вынула носовой платок, всё стерла, зашагала за Ольгой на кухню. Оле просто не хотелось быть одной, у неё же горе, семья разрушилась, а Янке было как–то гадко от того, что она задумала. Им надо попить чай, и всё пройдет. Обязательно!..
— А что же ваш муж, Оленька?! Заболел? Не выходит… — поинтересовалась утром тетя Поля. — Я могу занять ванную в его очередь?
— Занимайте, конечно! Гена ушел в закат.
Тётя Поля выпятила губы, поцокала языком и юркнула в ванную. Скоро там загремели тазы, шлепнулось куда–то мыло, зашумела вода. Тётя Поля, похоже, тоже за Гену не переживала…
Вопреки опасениям родителей и пророчествам Генки Оля не пропала. Диссертацию так и не защитила, не было времени, зато много ездила по предприятиям, консультировала, проверяла, писала рекомендации.
Через три года, выкроив время, она заехала в один небольшой городок, купила что–то из продуктов, вынула из кармана бумажку, спросила у прохожих, как ей пройти на нужную улицу.
Остановившись перед деревянной, поцарапанной хулиганами дверью, Ольга поправила прическу, переложила сумки в другую руку и нажала кнопку звонка.
— Кого вам? Вам, я спрашиваю, кого?! — крикнули из–за двери.
— Я к Геннадию Лапшину, — ответила Лёлька.
Дверь открылась, какая–то старушка оглядела стоящую на пороге женщину с головы до ног, кивнула в сумрак коридора.
— Вторая дверь. Спит он, горемычный. Даже не завтракал. Вы из института? Он всё ждет, что придут к нему… — пояснила бабуля.
— Нет. Я просто… Я знакомая, — смутилась Оля.
— Очередная? Ну–ну… — брезгливо сплюнула старушка, развернулась и ушла.
Генка сидел за столом, косматый, обросший щетиной, располневший. На Олю даже не посмотрел, не поздоровался.
Ольга поставила на пол сумки, прошла к окну, открыла форточку.
Гена наконец узнал её.
— Что, пришла в ногах валяться? Одумалась? Я же говорил, что без меня ты ничего не сможешь! Ну иди сюда, Лёлька! — Он потянул к ней руки, но женщина покачала головой.
— Ген, я тут продуктов принесла, сейчас приготовлю что–нибудь и поеду, дел много. Ген, ты бы хоть причесался…
Геннадий насупился, выдвинул вперед нижнюю челюсть, шумно задышал.
— Жалеть приехала? — прохрипел он.
— Нет. Ты не убогий, чтобы тебя жалеть. Просто хочу помочь, не чужие люди всё–таки!
Генка вскинулся сначала, хотел крикнуть что–то резкое, но осекся, прошептал только:
— Оль, а ты заберешь меня с собой? Я не могу один…
— Нет, Ген. Я замужем, да и работы много! Я на кухню пойду, а ты пока стол протри.
— … Что ж так всё у нас плохо–то, Оля? Как же ячейка общества–то распалась? Нехорошо! — всхлипнул Гена, вытирая тарелку хлебом. — Я же тебя любил!
— Одна распалась, другая создалась. От Яны тебе привет. Ген, да ты не унывай! Всё будет хорошо! — уверила его Лёлька. — И не любил ты никого пока. Метался что–то, взбрыкивал… Хорошо, что мы расстались. Я теперь знаю, что такое настоящая любовь. И ты узнаешь. Пьешь?
— Нет. Не могу, здоровье не позволяет. Оль, ну кому я нужен?!
— Главное, чтобы ты сам себе был нужен, ты умный, даже со степенью! Приведи себя в порядок, Гена, соберись! — строго велела Оля, встала, помыла чашку. — Мне пора. Электричка скоро.
— Мы ещё увидимся?
Она только пожала плечами. Ей это не нужно…
… Увиделись. Он ехал на эскалаторе в метро, в пальто и вязаной шапке. Его дергали за руки два мальчика, очень похожие на самого Гену. Мальчики что–то спрашивали, Геннадий им отвечал, закатывал глаза, а они опять приставали с вопросами.
Генка хотел уже прикрикнуть на них, но тут заметил на соседнем эскалаторе Ольгу. Она кивнула, улыбнулась, решив, что у Генки всё наконец наладилось.
А ничего не наладилось! Он женился второй раз, родили с супругой сыновей, (Гена клялся, что «по неосторожности», необдуманно и слишком скоропалительно), а потом Геннадий опять взбрыкнул, заикнувшись о своей шее и висящей на ней жене… Его быстро выставили за дверь, опять в закат. И вот теперь каждую субботу он возит мальчишек во Дворец Пионеров, а их мать валяется на диване дома, в трехкомнатной квартире своего отца–полковника, ест торт с подружками и, Гена был в этом уверен, смеется над ним, непризнанном гением, умницей, который просто постоянно попадает не к тем женщинам. Они пьют из него соки, а потом прогоняют. Нет любви на свете, нет!
Есть только бессмысленное душевное терзание и необустроенность. А ещё есть Ольга.
Гена опять рассердился на неё, нахмурился, но женщина уже давно села в вагон и уехала. У неё впереди много дел, а у Генки только караси в пруду Дворца Пионеров и двое мальчишек, которых надо как–то растить. А Гена не в состоянии, у него вообще ничего не получается! И если уйти от жен можно, то от детей не так–то просто, по судам затаскают… Вот уж они на его шее будут всегда, дети эти. Тяжело! Но, может быть, Оля когда–нибудь ещё приедет к нему, поможет… Тянет её к нему, это же очевидно! Даже, вон, в метро с ним ездит! Только бы мальчишки не разболтали матери, что Гена таращился в метро на чужую тетю, потом хлопот не оберешься!..
Генка крепко сжал губы, схватил сыновей за руки и потащил куда–то. Кандидат наук, умница, он всем ещё покажет! Только есть хочется и к Ольге... Надо ей позвонить, может примет обратно? И зачем Гена тогда от неё ушел? «Это всё бесы попутали!» — решил Генка и вздохнул. Против бесов он средств не знал…
Благодарю Вас за внимание, дорогие Читатели! До новых встреч на канале "Зюзинские истории".