— Ну и устроилась же эта Маринка! — ворчала мать, ставя на стол чайник. — Целыми днями бездельничает, а ты ей ещё и деньги носи! Совсем обнаглела!
Кирилл ковырял вилкой в тарелке с борщем, слушая бубнёж за спиной. Мысли путались. То, что Марина подала на алименты, выводило его из себя. Ведь он всегда давал ей деньги — регулярно, казалось, более чем достаточно. На детей много ли надо? Еда, одежда раз в сезон… Да старший и так питается в саду, не требует особых трат.
— Умница, ничего не скажешь, — язвила мать, — сама тебя за дверь вытолкала, а теперь права качает! Сидит с младшим, как квочка на гнезде, а ты должен за всё платить! И садик, и жильё, и её капризы оплачивай…
— Ты тоже не промах, сам виноват. Чем думал? — она повысила голос, хлопнув ладонью по скатерти. — На суде слова не сказал, когда она тебя грязью поливала! Молчал, как пень! Вот теперь и расхлёбывай.
Кирилл поморщился. Воспоминания о суде были горькими. Марина стояла с опущенной головой, адвокат зачитывал список его прегрешений: прогулы работы, запах алкоголя по утрам, вечные «друзья» вместо семейных ужинов. Он тогда даже не пытался оправдаться. Зачем? Все равно бы не поверили.
— Ты бы видела, как она сейчас живет, — процедил он сквозь зубы. — Квартира в центре, новая коляска, платья… Откуда у нее такие деньги? Не с моих же переводов!
— Может, и не с твоих, — мама поджала губы. — Может, новый мужчина завелся. А ты всё равно плати. Закон есть закон. Обязан теперь, не надо было детей заводить.
— Новый мужчина? — Кирилл фыркнул. — Да кому она нужна? С двумя детьми, без работы… Разве что какой-нибудь идиот…
Он не договорил. В дверь постучали. На пороге стояла Марина. Волосы собраны в небрежный пучок, под глазами круги, но взгляд по-прежнему острый, как бритва.
— Привет, — она кивнула маме Кирилла, будто они расстались вчера. — Кирюш, мне нужно с тобой поговорить.
Мама демонстративно засопела, но сын жестом попросил ее молчать.
— О чем? — буркнул он, вставая. — Опять о деньгах?
— Нет. О детях. Саша опять ночью плакал. Соседи жаловались. Ты же знаешь, у меня нервы ни к черту…
— А я-то тут при чем? — Кирилл вдруг почувствовал, как внутри поднимается злость. — Ты сама их воспитываешь! Сама их нянчишь! Я плачу, сколько положено. Больше не дам ни копейки!
Марина побледнела, руки задрожали.
— Ты даже не спросил, почему он плачет. Всегда только «деньги, деньги»… А Саша кричит потому, что тебя нет. Потому что ты обещал прийти в садик на утренник, а сам напился с друзьями. Потому что Максиму нужна новая обувь, а ты вместо этого покупаешь очередную игрушку для компьютера…
— Врешь! — Кирилл шагнул к ней, но мама встала между ними.
— Хватит! — рявкнула она. — Марина, ты получила, что хотела. А ты, Кирюша, успокойся. Не надо было на поводу у неё идти и решать все её проблемы.
Марина горько усмехнулась.
— Я не за деньгами пришла. Я хотела попросить о помощи… — она замялась, глядя в пол. — Мне нужно лечь в больницу. Нервное истощение, анемия, давление. Неделю, может, две. Детей взять некому. Может, ты…
— Нет, — Кирилл отвернулся к окну. — У меня работа. И вообще, ты сама виновата. Зачем рожала второго? Думала, я буду всю жизнь за вас платить?
Он услышал, как скрипнула дверь. Потом тихие шаги, звук закрывающегося лифта. Мама молча убирала со стола, гремя посудой.
— И правильно, что послал, — наконец сказала она. — Слезы льет, а сама в шелках ходит. Ты ей должен, а она тебе — ничего.
Кирилл лег спать рано, но сон не шел. Вспомнилось, как пять лет назад Марина, беременная Максимом, стояла на кухне с разбитой тарелкой в руках. «Или ты бросаешь пить, или я ухожу», — сказала она тогда. Он обещал. Но через месяц снова напился на дне рождения коллеги. А через год она ушла сама, оставив записку на холодильнике: «Прости. Не могу больше».
Утром пришло сообщение: «Саша заболел. Врач сказал — отравление. Ты прав, я сама виновата. Больше не побеспокою». Кирилл удалил его, не ответив. На работе он взял отгул — голова раскалывалась после вчерашнего спора. Вечером, за приставкой, он вдруг подумал, что не помнит, какого цвета глаза у младшего сына. Карие, как у Марины? Или голубые, как у него?
Неделю спустя соседка Марины позвонила ему в панике:
— Вы что, совсем с ума посходили? Детей одних оставила! Саша в истерике, Максим в стены бьёт… Где мать?
Кирилл примчался через полчаса. Квартира была пуста. На столе — записка: «Уехала в больницу. Соседка знает адрес. Прости». В раковине сохла одна-единственная чашка. Он сел на пол, уткнувшись лицом в ладони. Пахло детским кремом и лекарствами.
Мама, узнав, только руками всплеснула:
— Вот видишь! А ты ей еще деньги не хотел давать! Совсем совесть потерял.
— Я… я не знал, — прошептал Кирилл. — Она же не говорила…
— А ты спрашивал? — мама села рядом, погладила его по плечу. — Сынок, женщины не просят о помощи. Ты слышал только «деньги», а она просила помощи.
Он поехал в больницу на следующий день. Марина лежала в палате с закрытыми глазами, под капельницей. Увидев его, не шелохнулась.
— Прости, — сказал он, сжимая в руке пакет с фруктами. — Я… не понимал.
— Понимать — не значит прощать, — тихо ответила она. — Им не нужны деньги, им нужен отец.
Кирилл вернулся домой, собрал вещи. Мама молча смотрела, как он укладывает в чемодан фотографии детей.
— Куда? — спросила она.
— К ним. Пожить пока. Может, навсегда.
— А если она выгонит?
— Не выгонит. Потому что я больше не буду пить. Хватит детей мучить. Я останусь с ними. Если она разрешит.
Мама вдруг заплакала. Слезы текли по морщинам, как ручьи по высохшей земле.
— Иди, сынок. И молись, чтобы она тебя простила. А деньги… деньги — ерунда. Дети дороже.
Он не знал, простила ли она. Но через месяц, когда Максим впервые назвал его «папа», а Саша заснул у него на руках, Кирилл понял: есть долги, которые не отдашь деньгами. Их отрабатываешь сердцем.
***
Прошло две недели. Кирилл всё ещё путался в режиме: Саша должен был в саду быть в восемь, а он три раза опаздывал, потому что Максим, как назло, устраивал истерики при виде зубной щётки. Марина молчала, но он видел в её сообщениях короткие «Хорошо» и «Как знаешь», от которых становилось тяжело на душе.
Однажды вечером, пытаясь уложить Максима, он обнаружил, что все пижамы мальчика в стирке.
— Я хочу вот эту! — упёрся ребёнок, тыча пальцем в комок грязь на полу. — С динозаврами!
— Она же грязная, — вздохнул Кирилл. — Давай в чистой? С машинками?
— Нееееет! — взвыл Максим, брыкаясь. — Мама разрешала!
Кирилл сел на корточки, чувствуя, как в висках стучит усталость.
— Мамы нет. А я не знаю, что ты любишь. Но… давай вместе выберем новую пижаму? Завтра сходим в магазин.
Максим замер, глядя на него с подозрением.
— И шоколадку купишь?
— И шоколадку.
— Обещаешь?
— Обещаю.
На следующий день, пока Максим вертелся перед зеркалом в новой пижаме с тираннозавром, Саша вдруг спросил:
— А мне тоже можно что-то выбрать?
Кирилл замер с пакетом в руке. Саша за всё время не попросил ни игрушек, ни сладкого — просто сидел с книгой или планшетом, будто отгораживаясь от мира.
— Конечно. Что хочешь.
— Ничего. Просто… можно я тоже пойду с вами в магазин?
***
Когда Марина внезапно выписалась из больницы и приехала домой, застала странную картину: Кирилл сидел на полу, окруженный деталями конструктора, а Саша, стоя на коленях, командовал:
— Нет, пап, эту деталь надо сюда! Ты же видишь — это крыло!
Максим, размазывая кашу по столу, важно добавил:
— А я самолёт построил! С пропеллером!
Она замерла в дверях, не решаясь войти. Кирилл поднял глаза, заметил её и замер. На мгновение стало тихо — только тикали часы на стене.
— Мама, наконец-то ты пришла! — закричал Максим, бросаясь к ней. — Смотри, что мы сделали! Это ракета! Папа показал, как…
Марина присела, обнимая сына, и вдруг почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Ракета была кривой, собранной наспех, с перекошенными иллюминаторами. Но Саша смотрел на отца так, будто тот свернул горы.
— Ты… справился, — сказала она тихо, когда Кирилл подошёл ближе.
— Пытаюсь, — он пожал плечами, не зная, куда деть руки. — Не всё ещё…
— Я вижу, — она перебила его, глядя в сторону. — Саша… он даже мне не разрешал свои рисунки трогать. А теперь…
— Это не я, — Кирилл покачал головой. — Это он сам. Просто… перестал бояться.
Марина кивнула, сжимая в руке листок с детским рисунком: трое человечков держались за руки под жёлтым солнцем. На рисунке папа, мама и два маленьких мальчика.
— Может, останусь? — спросил он внезапно. — На ужин. Я… научился варить какао с корицей.
Она хотела отказаться. Должна была отказаться. Но Максим уже тащил её за руку к столу, а Саша, покраснев, доставал четвёртую кружку.
— Только сегодня, — прошептала она, не глядя на Кирилла. — И… не думай, что я всё простила.
— Я знаю, — он улыбнулся, разливая какао. — Я просто хочу помочь.
Дети засмеялись, запуская ракету из подушек. Марина смотрела, как Кирилл ловит Максима, чтобы тот не свалился с дивана, и вдруг поняла, что боится не его возвращения, а боится что он снова уйдёт.