Свадьбы я люблю. Всегда любил. Есть в них что-то настолько отчаянно-искреннее, будто вся жизнь — это репетиция, а вот на свадьбе люди вдруг становятся настоящими. Может, оттого, что каждый понимает: то, что происходит сейчас, навсегда останется в памяти. И даже если в альбоме выцветут фотографии и сотрутся улыбки, люди продолжат помнить.
Иногда мне кажется, что на каждой свадьбе присутствуют невидимые гости — призраки тех, кем мы могли бы стать, если бы повернули не туда, сказали не то, выбрали не тех. Они стоят за нашими спинами, пока мы поднимаем бокалы за чужое счастье, и шепчут нам на ухо истории о несбывшемся.
Сегодня — свадьба Гриши и Лили. Точнее, Григория Валерьевича и Лилии Эдуардовны. Таблички с именами гостей исполнены каллиграфическим почерком, напоминающим дореволюционный шрифт. Будто все мы собрались на бал в Петербурге начала прошлого века, а не в банкетном зале «Палаццо» на Ленинградском проспекте, где хрустальная люстра тяжестью в полтонны свисает над гостями как дамоклов меч из более роскошной эпохи.
Аня рядом со мной. Моя жена уже полчаса сосредоточенно разглядывает скатерть, салфетки, искусно сложенные в форме лебедей, и фужеры из венецианского стекла. Её лицо выражает полное равнодушие, но я-то знаю: внутри она фиксирует каждую деталь, как фотоаппарат последней модели.
— Ань, хочешь, возьмём себе одну салфетку? Дома научишься так делать, — шепчу ей на ухо.
— Отстань, — коротко бросает она и отворачивается, делая вид, что заинтересовалась разговором дамы в бархатном платье, сидящей по соседству.
Аня нервничает. Еще бы! Гриша — её бывший. Не просто бывший, а тот самый, с кем она встречалась пять лет. Они строили планы, подбирали имена детям и даже присматривали квартиру в новостройке на Мичуринском. А потом он уехал на трёхмесячную стажировку в «Газпром» и вернулся с Лилией — дочкой какого-то там вице-президента.
Мы с Аней тогда только начинали встречаться. Я был редактором в книжном издательстве, куда она пришла с рукописью своего первого романа. Рукопись была ужасной, зато автор — прекрасной. Помню, как она сидела напротив меня в маленьком кафе возле издательства, нервно перебирая страницы, пока я объяснял, почему её произведение не подходит для публикации.
«Вы не понимаете, — горячо убеждала она меня, — это не просто история любви, это история о том, как люди становятся призраками друг для друга».
Тогда я не придал значения этим словам. Просто пригласил её на ужин, потому что не мог отпустить эту странную девушку с глазами цвета осеннего неба и руками, которые никогда не находили себе места. Она согласилась, наверное, от отчаяния — Гриша только что сообщил ей о своей новой любви.
— Для коктейля молодожёнов мы используем сегодня особый рецепт! — голос тамады, мужчины с усиками и в бабочке, врывается в мои воспоминания. — Коктейль «Гриша» — это терпкий виски, разбавленный кислинкой лайма и капелькой страсти. А коктейль «Лилия» — это нежный ликёр с клубничным сиропом и щепоткой корицы!
Гости аплодируют. Кто-то выкрикивает: «Горько!», хотя до этого ритуала ещё далеко. Официанты в белых перчатках разносят серебряные подносы с фирменными коктейлями. Аня смотрит на свой телефон.
— Будешь фирменный коктейль? — спрашиваю я.
— Только если «Гришу», — отвечает она, и в её голосе я слышу то, чего не должен слышать муж в разговоре жены о бывшем.
После третьего бокала «Гриши» мир становится мягче. Я улыбаюсь, произношу какие-то тосты и даже танцую — сначала с Аней, потом с какой-то тётей жениха, потом с маленькой девочкой в платье принцессы. Аня постепенно исчезает из моего поля зрения. Сначала она стоит у столика с десертами, потом разговаривает с подругами невесты, а потом просто растворяется среди гостей.
Я знаю, что она ищет тихое место, чтобы собраться с мыслями. Она всегда так делает на больших мероприятиях — исчезает на полчаса, а потом возвращается с обновлённым запасом социальной энергии. Когда мы только начали встречаться, меня это задевало. Казалось, что она стыдится меня, не хочет, чтобы нас видели вместе. Мы тогда часто ссорились из-за этого — я в своей однушке в Бутово, она в родительской квартире на Кутузовском. Два разных мира, случайно столкнувшихся в редакционной комнате издательства.
— А вы верите в призраков? — седой мужчина в строгом костюме присаживается рядом со мной за стол. Я только сейчас замечаю, что сижу совершенно один.
— В каких именно? — уточняю я, наливая себе ещё виски. «Гриша» закончился, и теперь я перешёл на обычный Jameson.
— В самых настоящих, — мужчина серьёзен, как патологоанатом перед сложной операцией. — Я их вижу. И вы, я думаю, тоже.
— Я? — я поворачиваюсь к нему и пытаюсь сфокусировать взгляд на его морщинистом лице.
— Вы смотрите туда, — он кивает в сторону жениха и невесты, которые танцуют медленный танец. — И видите там не этих людей, а кого-то другого. То, что могло бы быть. То, чего не случилось. Это призраки, молодой человек.
Я не отвечаю, потому что сказать нечего. Он прав. Гриша и Лиля танцуют, а я вижу Аню и Гришу. Вижу их свадьбу, которой никогда не было, их детей, которые никогда не родились, их квартиру, в которой никогда не прозвучал смех.
— Я врач, — продолжает старик. — Кардиолог. Сорок лет спасаю сердца. Но есть сердечные болезни, от которых нет лекарства. Когда человек живёт с призраком в сердце, это не лечится операциями.
— Где ваш бокал? — невпопад спрашиваю я. — Давайте выпьем.
— За что? — старик улыбается.
— За изгнание призраков, — отвечаю я, и мы чокаемся.
Танцпол заполнен людьми. DJ включает какой-то популярный хит, и толпа взрывается восторженными криками. Типичный саундтрек московской свадьбы: немного романтики для слезы, немного русского рока для подпевания, обязательный Стинг во время десерта и, конечно, популярные танцевальные хиты в самый разгар веселья.
Я в самом центре, отплясываю так, будто завтра конец света. Мои руки взлетают вверх, ноги выделывают что-то невообразимое, лицо светится глупой счастливой улыбкой.
Мне хочется, чтобы все видели: муж Ани — отличный парень! Весёлый, компанейский, танцует как бог! Совсем не то, что этот Гриша, который даже на собственной свадьбе выглядит так, будто находится на важных переговорах. И Аня совсем не страдает! Ей с таким мужем, как я, в тысячу раз лучше, чем с этим... корпоративным манекеном!
Вокруг меня кружатся люди — живые и призраки. Тот парень из института, с которым Аня встречалась до Гриши. Её мать, которая до сих пор считает, что дочь совершила ошибку, выйдя замуж за простого редактора. Мой отец, который так и не дожил до моей свадьбы. Все они здесь, смотрят на меня, оценивают, шепчутся о том, как я справляюсь с выпавшей мне ролью.
Лиля в своём белоснежном платье кружится рядом со мной. Она красивая, молодая и такая же пьяная, как и я.
— А я вас знаю! — кричит она мне, перекрикивая музыку. — Вы муж Анны!
— Артём! — представляюсь я, целуя её руку с преувеличенной галантностью.
— Лиля! Но вы и так знаете! — смеётся она. — Как вам наша свадьба?
— Восхитительно! Фантастически! Неповторимо! — я не скуплюсь на эпитеты. — Эти ледяные скульптуры в виде лебедей — просто шедевр! И балет перед подачей основного блюда! Потрясающая идея!
— Правда? — она явно рада. — А я так переживала! Знаете, это ведь непросто — организовать всё, когда столько... истории.
— Истории? — переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, о чём она.
— Ну, Гриша и Аня... Они ведь так долго были вместе! — она смотрит на меня с каким-то детским любопытством. — Вы ведь знаете об этом?
— Конечно, знаю! — я снова начинаю танцевать. — Это было так давно, что уже совсем неважно!
— А вы знаете про это их... как это называется..? — Лиля подходит ближе, её глаза блестят.
— Что? — я перестаю танцевать.
— Ну, Гриша рассказывал, что Аня предлагала ему... — она замолкает, явно сомневаясь, стоит ли продолжать. — Впрочем, это, наверное, неважно...
— Нет-нет, расскажите! — я хватаю её за руку, слишком сильно, и она морщится.
— Незадолго до вашей свадьбы... Аня приходила к Грише и предлагала ему... ну, что-то вроде второго шанса. Сказала, что если он передумал, то она готова вернуться к нему. Но Гриша отказал ей, потому что мы уже были вместе. Вы не знали?
Я чувствую, как земля уходит из-под ног. В голове мелькают обрывки воспоминаний: Аня, которая исчезает на целый день за неделю до нашей свадьбы; Аня, которая плачет по ночам; Аня, которая впервые сказала, что любит меня, только после того, как мы поженились.
Призрак нашего несостоявшегося счастья встаёт между нами, и он такой огромный, что заслоняет собой весь танцпол.
— Знал, конечно, — лгу я, пытаясь удержать на лице улыбку. — Аня мне всё рассказывала. Это же такая... такая мелочь, правда?
Лиля смотрит на меня, и в её взгляде я читаю осознание того, что она сказала что-то, чего не должна была говорить.
— Простите, — шепчет она. — Я не хотела... Я думала, вы знаете. Гриша сказал, что это была просто формальность, что она уже была влюблена в вас, просто хотела... закрыть гештальт, кажется, так это называется?
— Точно, — киваю я. — Именно так. Закрыть гештальт. Всё нормально, Лиля. Поздравляю вас. Вы сегодня прекрасны.
Я ухожу с танцпола, чувствуя, как её виноватый взгляд прожигает мне спину. Призрак несостоявшейся свадьбы Ани и Гриши следует за мной по пятам.
В коридоре бизнес-центра, где расположен банкетный зал, тихо и прохладно. Я иду вдоль стены, касаясь её рукой, чтобы не упасть. Голова кружится — от выпитого, от музыки, от мыслей, которые роятся, как потревоженные пчёлы.
За неделю до нашей свадьбы. Она приходила к нему за неделю до нашей свадьбы.
Помню, как мы с Аней ходили выбирать кольца. Помню крошечную ювелирную мастерскую на Старом Арбате, где мастер с дрожащими руками показывал нам образцы. Аня долго не могла выбрать, металась между классикой и современностью, а потом вдруг указала на самое простое кольцо — гладкий золотой ободок без камней и гравировки.
«Это оно», — сказала она тогда с какой-то странной решимостью.
Теперь я думаю: может, она просто не хотела тратить моё время? Может, уже тогда планировала последнюю попытку вернуть Гришу?
Дверь одного из конференц-залов приоткрыта, и оттуда доносятся звуки. Я заглядываю внутрь и вижу Аню. Она сидит за огромным пустым столом и плачет. Тихо, сдержанно, вытирая слёзы салфеткой.
— Аня? — я захожу в комнату, стараясь идти ровно. — Что случилось?
Она вздрагивает, но не оборачивается.
— Ничего. Просто... нужна была тишина.
Я сажусь рядом с ней, кладу руку ей на плечо. Она не отстраняется, и это уже хорошо.
— Тебе нехорошо из-за Гриши? — спрашиваю я прямо. — Из-за того, что он женится?
— Нет, — она наконец поворачивается ко мне. Её глаза красные, тушь слегка размазалась. — Не из-за Гриши. Из-за Лили.
— Лили? — я не понимаю.
— Посмотри на неё, — Аня горько усмехается. — Тридцать лет, а уже младший партнёр в юридической фирме. Квартира в центре Москвы. Два высших образования. И эта чёртова свадьба... Ты видел её платье? Оно из последней коллекции Эли Сааб. Стоит, наверное, как наша машина.
— И что? — я всё ещё не понимаю, к чему она клонит.
— А то, что я в тридцать два — никто, — в её голосе столько горечи, что мне становится страшно. — Редактор среднего звена с зарплатой, которой едва хватает на аренду нашей квартиры в Бутово. С неоконченным романом, который никто никогда не издаст. С... — она обрывает себя, смотрит в сторону.
— С мужем, который тебя любит, — заканчиваю я за неё.
— Да, — она кивает, не глядя на меня. — С мужем, которого я не заслуживаю.
— Не говори ерунды.
— Это не ерунда, Артём. Я... я не знаю, что со мной не так. Каждый день я просыпаюсь с чувством, что что-то упустила. Что-то важное прошло мимо меня. И дело не в Грише, правда. Дело во мне. Я как будто... застряла. Как будто моя жизнь — это черновик, а не чистовая версия.
Вот так и живут с призраками, думаю я. Каждый день оглядываешься через плечо и видишь того человека, которым мог бы стать, ту жизнь, которую мог бы прожить. И перестаёшь замечать то, что есть.
Старик-кардиолог был прав. От этой болезни нет лекарства.
— Помнишь наше первое свидание? — неожиданно спрашиваю я.
Аня вздрагивает, словно мой вопрос выдернул её из глубокой задумчивости.
— Что?
— Наше первое свидание. В том армянском ресторанчике возле Третьяковки. Ты была в синем платье с жёлтыми подсолнухами, и я подумал, что никогда не видел девушки красивее.
Её губы чуть заметно изгибаются в улыбке.
— Это было ужасное свидание. Мы говорили только о моей рукописи.
— Не только. Еще я пытался впечатлить тебя рассказами о структуре гарвардской запятой.
— И у тебя получилось, — она слабо улыбается. — Я тогда подумала, что ты самый умный из всех, кого я знаю.
— А я подумал, что ты самая талантливая, — я беру её руку в свою. — И до сих пор так думаю.
— Мой роман был ужасен.
— Первый — да. Но ты же пишешь второй. И он будет прекрасен.
— Ты даже не читал...
— Мне не нужно читать, чтобы знать. Ты прекрасна во всём, что делаешь.
Она молчит, затем вдруг смотрит прямо на меня:
— Ты будешь любить меня, даже если я всегда буду такой? — спрашивает она куда-то мне в плечо. — Такой... неудачницей?
Меня переполняет волна нежности, такая сильная, что кажется, будто я сейчас взорвусь. Я люблю её. Боже, как я её люблю! Даже если она приходила к Грише за неделю до нашей свадьбы. Даже если в глубине души всегда будет думать о том, что могло бы быть. Даже если она никогда не полюбит меня так, как я люблю её.
— Конечно, — говорю я, целуя её в макушку. — Ты не неудачница. Ты самая лучшая, самая...
И в этот момент меня накрывает. То ли от выпитого, то ли от эмоционального перенапряжения, но желудок сжимается, и я понимаю, что сейчас произойдёт что-то страшное. Я отпрыгиваю от Ани, но не успеваю добежать до двери. Меня рвёт прямо на дорогой ковёр конференц-зала.
Просыпаюсь я от звука льющейся воды. Открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. Гостиничный номер — светлый, с огромным окном, за которым виднеется часть Москва-Сити. Голова раскалывается, во рту — будто кошка переночевала.
— Доброе утро, — Аня выходит из ванной, вытирая руки полотенцем. Её голос звучит ровно, но я знаю этот тон. Так она говорит, когда злится.
— Привет, — хрипло отвечаю я. — Мы в отеле?
— Да. В таком состоянии к родителям я тебя не повезла.
Мы остановились у её родителей, которые живут в пригороде, в просторном доме с садом. Я люблю этот дом — там пахнет пирогами и стабильностью. Двое родителей в браке тридцать пять лет — в нашем окружении это редкость.
— Что вчера было? — спрашиваю я, хотя и боюсь ответа.
— Ты не помнишь? — Аня садится на край кровати, глядя на меня без улыбки. — Ты блевал. Трижды. Один раз — на ковёр в конференц-зале. Ещё раз — в кадку с фикусом в холле. И последний — в такси по дороге в отель.
— Прости, — я прячу лицо в ладонях. — Я перебрал.
— Ты предложил мне завести ребёнка, чтобы решить мои экзистенциальные проблемы, — продолжает она. — Сказал, что материнство даст мне цель в жизни и поможет забыть о своих нереализованных амбициях. Цитирую дословно.
— Господи, — я качаю головой. — Я не помню этого. Прости.
— А ещё ты рассказал Лиле о том, что я якобы приходила к Грише за неделю до нашей свадьбы и предлагала ему "право первого отказа", — её голос становится ледяным. — Гриша написал мне. Лиля всю ночь плакала.
Я поднимаю глаза и смотрю на неё. В моей голове мелькает воспоминание: Лиля рассказывает мне об этом, а не я ей. Но что-то мне подсказывает, что сейчас не время для уточнений.
Перед глазами снова возникает образ старика-кардиолога. «Призраки, — говорит он, — живут до тех пор, пока мы даём им пищу».
— Ты правда ходила к нему? — спрашиваю я тихо.
Аня молчит. Долго, мучительно долго.
— Я хочу знать правду, — настаиваю я. — Ты приходила к нему перед нашей свадьбой? Предлагала ему вернуться?
— А если да? — наконец спрашивает она. — Что изменится?
— Изменится всё, — отвечаю я, и в этот момент понимаю, что это неправда. Ничего не изменится. Я всё равно буду любить её, даже зная, что был запасным вариантом.
— Я не ходила к нему, — говорит она неожиданно, и её голос звучит спокойно и твёрдо. — Никогда.
— Но Лиля сказала...
— Лиля сказала то, что ей рассказал Гриша, — Аня смотрит на меня в упор. — А Гриша всегда любил приукрашивать действительность в свою пользу. Я действительно встретилась с ним за неделю до нашей свадьбы. Но только для того, чтобы отдать ему его вещи, которые всё ещё хранились у меня. Старые футболки, какие-то книги, фотоальбом. Я хотела начать нашу с тобой жизнь с чистого листа, без... призраков прошлого.
— Правда? — я не верю своим ушам.
— Правда, — она кивает. — Но он, видимо, рассказал Лиле другую версию. Наверное, его эго не могло смириться с тем, что я просто хотела освободиться от его вещей и его памяти.
Я смотрю на неё, пытаясь понять, говорит ли она правду. Если да, то это объясняет её внезапное исчезновение, но не объясняет её слёзы. Не объясняет...
— Но почему ты плакала? — спрашиваю я. — И почему ты сказала, что любишь меня, только после свадьбы?
Аня опускает глаза, и на её лице появляется выражение, которого я раньше не видел: смесь вины и решимости.
— Я плакала, потому что боялась, — признаётся она. — Боялась, что никогда не смогу полюбить никого так, как любила его. Боялась, что всегда буду жить с этим призраком. А потом... потом мы поженились, и я поняла, что любовь бывает разной. То, что я чувствовала к Грише, было как фейерверк — ярко, громко, эффектно. А то, что я чувствую к тебе — как свет домашней лампы: не так броско, но согревает и освещает каждый день.
Её слова падают в тишину комнаты, как камни в воду. Круги расходятся, затрагивая всё моё существо.
— Я не ходила к нему просить второго шанса, — повторяет она. — И не стала бы, даже если бы ты не сделал мне предложение. Потому что к тому времени я уже знала: мы с Гришей — это красивая история, которая закончилась. А мы с тобой — это история, которая только начинается.
Часть меня хочет поверить ей безоговорочно. Другая часть всё ещё сомневается. Что, если она говорит это только для того, чтобы успокоить меня? Что, если правда всё-таки на стороне Гриши?
— Я ответила на твой вопрос вчера ночью, — говорит она, вставая. — И сегодня тоже. Больше не задавай его.
— Что ты ответила? Я не помню.
— Я сказала, что если бы Гриша позвал меня обратно в тот момент, когда мы начали встречаться, я, возможно, и вернулась бы к нему, — говорит она, глядя в окно. — Потому что тогда я ещё не знала тебя. Не знала, каково это — быть с человеком, который любит тебя не за то, какой ты мог бы быть, а за то, какой ты есть.
Она идёт к двери, но останавливается на пороге:
— Я иду завтракать. Приведи себя в порядок. Выписка в двенадцать.
После душа мне становится немного легче. Я смотрю на себя в зеркало: опухшее лицо, покрасневшие глаза, щетина. Неудивительно, что Аня злится. Я был пьян, неприлично пьян, на свадьбе её бывшего. Выставил её в плохом свете. Выставил в плохом свете себя.
В ресторане отеля немноголюдно. Аня сидит за столиком у окна, листая что-то в телефоне. Я подхожу и сажусь напротив.
— Лучше? — спрашивает она, не поднимая глаз.
— Немного, — отвечаю я. — Слушай, насчёт вчерашнего...
— Забудь, — она качает головой. — Давай просто забудем.
— Я не могу забыть, — говорю я, хотя половину вчерашнего вечера действительно не помню. — Мне нужно знать...
— Артём, — она наконец смотрит на меня. — Я вышла за тебя замуж. Я с тобой. Разве не это главное?
Я смотрю на неё — мою жену, мою Аню. Красивая, умная, талантливая. Могла бы быть с кем угодно, но выбрала меня. Или не выбрала? Просто так сложилось? После того, как Гриша отказал?
Призраки наших несостоявшихся «я» окружают нас за столом. Аня, которая могла бы стать женой Гриши. Я, который мог бы остаться один. Мы, которых могло бы не быть.
— Я люблю тебя больше, чем ты меня, — говорю я, и эти слова звучат как приговор. — Всегда любил.
— А я нуждаюсь в тебе больше, чем ты во мне, — отвечает она просто. — Всегда нуждалась.
— И это... это какая-то форма равенства? — я пытаюсь улыбнуться, но выходит гримаса.
— Может быть, — она протягивает руку через стол и кладёт её на мою. — Мы несовершенны, Артём. И наш брак несовершенен. Но он настоящий. Ты и я — мы настоящие. Не призраки из несбывшегося.
Я вздрагиваю, вспоминая старика-кардиолога и его слова о призраках.
— Ты веришь в призраков? — спрашиваю я.
— В призраков? — она удивлённо поднимает брови.
— В то, что могло бы быть, но не случилось.
Аня задумывается, глядя куда-то мимо меня, на Москву за окном — огромную, равнодушную, полную чужих счастливых дней.
— Нет, — наконец говорит она. — Я верю только в то, что есть. В тебя. В нас. В сегодняшнее утро. В нашу поездку домой. В твоё похмелье. В мою злость. Всё это реально. А призраки... они живут только в нашей голове.
Я сжимаю её руку. Она права. Всё, что нам дано, — это настоящее. Не идеальное, не безупречное, но настоящее. И если Аня приходила к Грише перед нашей свадьбой, если она думала о нём, если она иногда думает о нём сейчас — всё это тоже часть нашей настоящей, несовершенной, реальной жизни.
На соседнем столике лежит забытая кем-то свадебная программка. «Григорий и Лилия. 17 июня 2024». День их свадьбы. Возможно, самый счастливый день в их жизни.
Я смотрю на Аню — взлохмаченные волосы, ненакрашенные губы, лёгкие морщинки вокруг глаз — и понимаю, что у нас с ней было уже много счастливых дней. И будет ещё больше.
— У меня идея, — говорю я. — Давай сегодня, когда вернёмся к твоим родителям, достанем наш свадебный альбом.
— Зачем? — спрашивает она.
— Хочу посмотреть на нас тогдашних. И показать тебе, что наши настоящие «мы» гораздо лучше любых призраков.
Аня улыбается, и в этой улыбке я вижу ту девушку, которая когда-то пришла в издательство с ужасной рукописью. Ту девушку, которая сказала мне, что пишет «историю о том, как люди становятся призраками друг для друга».
— Мне кажется, я только что закрыл какой-то гештальт, — говорю я, и впервые за утро искренне улыбаюсь.
— Поздравляю, — Аня тоже улыбается. — А теперь ешь свой омлет, иначе мы опоздаем на сдачу номера, и нам придётся платить за ещё одни сутки.
Я смотрю на неё — мою жену, мою Аню — и понимаю, что призраки несбывшегося существуют только до тех пор, пока мы позволяем им жить.
— Я люблю тебя, — говорю я ей.
— Я знаю, — отвечает она. — И я тебя тоже.
И в этих простых словах больше правды, чем во всех несбывшихся историях мира.