Домофон. Вечно этот домофон. Сколько раз говорил Ленке — меняй уже, сыпется. А теперь стою как дурак с огромной сумкой, палец в кнопку вдавливаю. Ни звука.
— Да блин! — дернул плечом, сумка свалилась, придавив ногу. — Да что за день такой!
Пальцы нашарили в кармане ключи. Тридцать дней на вахте — тридцать дней дома. Полжизни вот так: туда-сюда, туда-сюда. Последний раз когда уезжал, Ленка даже на вокзал не пришла, сказала — заболела. Маринка, дочка моя, семь лет девчонке, уже саму себя из школы домой водит. А я как этот... перекати-поле.
В подъезде пахло кошками и свежей краской. Странно, кто красил-то? Пятый этаж, квартира двадцать шесть. Ключ в замочную скважину — не входит.
— Какого... — я повертел ключ, попробовал снова. Не лезет.
Постучал. Тихо. Звонок нажал, слышу — работает. Но никто не открывает. Может, вышли? Сел на сумку, достал телефон.
— Лен, это я. Ты где? Я домой пришел, а дверь... Замок поменяли, что ли?
— Паш? — голос у нее какой-то тихий, будто она в полу-сне. — Ты чего, сегодня уже? А я думала... А, забыла совсем. Да, замок новый. Сосед сверху затопил, пришлось менять, деревянная дверь разбухла...
— И ключ мне не сделала? — внутри что-то сжалось, словно мокрую тряпку выкрутили.
— Не успела, прости, — она быстро говорила, суетливо. — Мы... Я на работе сейчас, Маринка на продленке. Подожди, через час буду.
Через час. Я тридцать дней ждал, а тут еще час. Ладно.
— Хорошо, — говорю, а сам на ступеньку сел. — Жду.
Пришла через полтора. Когда в подъезде шаги услышал, вскочил как мальчишка. А это соседка с третьего. Потом еще кто-то. И только потом — знакомый звук: цок-цок — Ленкины каблуки.
— Привет, — она запыхалась, волосы растрепались. Не такой я ее помнил. Похудела? И волосы... короче стали, под каре. Ей идет вообще-то. — Извини, задержалась.
— Нормально, — пожал плечами. — Красивая прическа.
Она как-то странно посмотрела, ключом в замке повозилась.
— Спасибо. Две недели уже хожу так. Ты не заметил на видеозвонках?
А были видеозвонки? В памяти только обрывки фраз, короткие сообщения. «Как ты?» — «Нормально». «Маринка как?» — «В школе все хорошо». Последний месяц будто сквозь вату общались.
В квартире пахло по-другому. Не наш запах. Цветы на подоконнике новые, шторы другие. И диван... Стоп. Дивана не было. Был старый кожаный, еще от моих родителей, а теперь серый, тканевый.
— Вы... ремонт делали? — спрашиваю и сумку в коридоре бросаю, как обычно.
— Паш, не бросай тут, отнеси в комнату, — она даже не обернулась, на кухню прошла. — Будешь чай?
В комнату? В какую? У нас их две — наша с Ленкой и Маринкина.
— Буду, — говорю, а сам сумку беру и иду по коридору.
И тут я понял. В нашей спальне — там, где стояла большая кровать и шкаф с зеркалом — теперь компьютерный стол, маленький диванчик и полки с книгами. Кровати нет.
— Лен, — позвал тихо. — А где...
— Я в твоей комнате постелила свежее, — отозвалась она с кухни. — Располагайся.
В моей комнате? С каких пор у меня отдельная комната?
Дверь в Маринкину открыл — все как было: розовые обои, плюшевые игрушки на кровати. А вторая... Там, где был кабинет с моими инструментами и книгами, теперь стояла полуторка, тумбочка и небольшой шкаф.
Сумку у порога поставил, сел на кровать. Чужая какая-то. Жесткая.
На кухне Ленка гремела посудой. Я вышел, прислонился к дверному косяку.
— Что происходит? — спрашиваю.
Она чашки расставляла. Новые, белые с синей каймой. Наши были с цветочками, Маринка выбирала.
— В каком смысле? — не поднимая глаз.
— В прямом. Куда делась наша кровать? Почему у меня отдельная комната?
Она замерла с чайником в руке. Потом медленно поставила его, повернулась. Глаза большие, испуганные.
— Паш, ты сам просил. В прошлый приезд. Сказал, что не высыпаешься со мной, что тебе нужно отдельно спать после вахты, чтоб восстановиться.
Я такое говорил? Может, спросонья, или после ночной смены? Не помню совсем.
— И чайник новый, — говорю невпопад.
— Старый сломался три недели назад. Я тебе писала.
Писала? Может, и писала. Я на вахте телефон только для будильника использую, интернет там отвратительный.
— Мам! — входная дверь хлопнула, в коридоре застучали шаги. — Мам, ты представляешь, нам по контрольной всем четверки поставили! Это нечестно, я все решила...
Маринка влетела на кухню и застыла. Глаза круглые, рот приоткрыт.
— Папа?
— Привет, малышка, — я протянул руки, а она стоит как вкопанная.
— Ты сегодня... — она обернулась к матери. — А почему ты не сказала?
— Забыла я, доча, — Ленка суетливо чашки переставляла. — Совсем из головы вылетело.
Маринка подошла, обняла меня, но как-то скованно, не как раньше.
— У тебя волосы отросли, — говорит и отстраняется. — А я новое платье купила, хочешь покажу?
— Конечно, — улыбаюсь, а внутри все сжимается.
Она убежала в свою комнату, а мы с Ленкой остались. Она чай наливает, руки дрожат.
— Что еще я пропустил? — спрашиваю тихо.
— Да ничего особенного, — пожимает плечами. — Обычная жизнь.
Маринка вернулась в синем платье с блестками, покрутилась.
— Красиво, — говорю. — Настоящая принцесса.
— Ты обещал, что на день рождения приедешь, — вдруг выпалила она. — Мне семь с половиной уже. А тебя не было.
У меня внутри что-то оборвалось. День рождения. Конец марта. Я на вахте был, писал, что приеду... А потом начальство график сменило.
— Я не мог, малышка. Работа...
— Знаю, — она отмахнулась совсем по-взрослому. — Все нормально. Мы с мамой и так хорошо отпраздновали. И дядя Сережа подарок классный сделал — велосипед!
— Какой... дядя Сережа? — во рту пересохло.
Ленка вдруг между нами встала, Маринку за плечи к себе притянула.
— Сергей Николаевич, учитель физкультуры ее. Он секцию ведет, Маринка на велоспорт записалась. Я тебе говорила.
— А! — выдохнул. — Точно. Говорила.
Не говорила она ничего. Или говорила? Черт его знает.
Маринка чай выпила и убежала к себе — уроки делать. А мы с Ленкой сидим друг напротив друга, как чужие.
— Ужинать будешь? — спрашивает.
— Буду.
— Я сегодня не готовила... Может, закажем что-нибудь?
Раньше она всегда готовила к моему приезду. Борщ, пирожки с капустой — все, что я любил.
— Давай, — киваю. — А Маринка что любит сейчас?
Она странно на меня смотрит.
— То же, что и всегда, Паш. Пиццу с грибами и без лука.
Молчим. За окном темнеет. Октябрь на дворе, рано вечереет.
— Паш, — она вдруг встает, к окну отходит. — Нам поговорить надо.
Внутри все холодеет. Вот оно.
— О чем?
— О нас, — она оборачивается, глаза блестят. — Так дальше нельзя.
— Ты с кем-то встречаешься? Этот Сергей...
— Что? — она даже отшатнулась. — Нет! Причем тут это? Я о том, что ты... тебя нет, Паш. Тебя с нами нет.
— Я работаю, Лен! — голос сам собой повышается. — Мы же договаривались! Месяц там, месяц тут...
— Да, только когда ты тут — тебя все равно нет! — она тоже почти кричит. — Ты приезжаешь и... как в гостинице живешь! Жалуешься, что устал, отсыпаешься, залипаешь в телефон. С Маринкой почти не разговариваешь!
— Неправда! — стукнул по столу. — Я с ней и в парк ходил, и...
— Когда? — она скрестила руки на груди. — В прошлый приезд? Так вы до угла дошли, и ты вернулся — голова заболела. Позапрошлый? Ты все дни на диване пролежал, сериал смотрел.
Не может быть. Я же... Я помню, как мы с Маринкой на аттракционах были. Когда это было? Летом? Или в прошлом году?
— Лен, — руки опустились. — Я стараюсь. Правда стараюсь.
— Я знаю, — она тоже сникла, села обратно. — Но этого мало, понимаешь? Ты... как гость здесь. Зашел на месяц и ушел. А мы с Маринкой — мы живем, у нас дела, заботы, проблемы. А ты... в стороне.
В груди что-то сжалось, затрепыхалось — словно птица раненая.
— И что теперь? — спрашиваю, а сам боюсь ответа.
— Не знаю, — она смотрит в сторону. — Может, тебе стоит другую работу поискать? Без вахт этих?
— И что я делать буду? — усмехаюсь горько. — У меня образования нет, только курсы проходил. Там сейчас таких, как я, тысячи на одно место. А у нас ипотека, Маринкина школа...
— Да, ты прав, — она вздыхает. — Просто... Мне иногда кажется, что так даже хуже. Как будто мы застряли — ни вместе, ни врозь. Она скучает по тебе, ждет, а потом разочаровывается.
— А ты? — вдруг спрашиваю. — Ты скучаешь?
Она поднимает глаза — серые, как осеннее небо.
— Скучаю, — говорит тихо. — По тому Пашке, который был до вахт. Который на гитаре играл и на звезды со мной смотрел.
Я этого Пашку и сам не помню уже. Будто другой человек был, не я.
В дверь позвонили — доставка приехала. Маринка выскочила из комнаты, закружилась вокруг стола, пока Ленка пиццу раскладывала. Болтала без умолку — про школу, про подружек, про велосипед свой новый. А потом вдруг спросила:
— Пап, а ты насовсем приехал или опять уедешь?
У меня кусок в горле застрял.
— Через месяц, малышка. Но я постараюсь... больше с тобой быть. В парк сходим, в кино...
Она кивнула, но как-то без энтузиазма. Не верит уже.
Поели, посидели перед телевизором — какой-то мультик включили. Ленка Маринку купаться увела, а я на балкон вышел покурить. Сверху музыка доносилась, снизу кто-то ругался. Обычный вечер в обычной многоэтажке.
Затушил сигарету, вернулся в квартиру. В коридоре столкнулся с Ленкой — она из ванной шла, с мокрыми волосами, в халате. Как раньше.
— Маринка спрашивает, придешь ли сказку читать, — говорит и мимо проходит.
— Конечно приду, — киваю. — А что сейчас читаем?
— Про волшебную страну какую-то, — пожимает плечами. — Она тебе покажет.
Маринка уже в кровати лежала, одеяло до подбородка натянула. Светло-русая челка прилипла ко лбу, глаза блестят.
— Привет, — говорю. — Что читать будем?
Она из-под подушки книжку достает — потрепанную, с закладкой.
— Вот отсюда, — показывает пальцем. — Про принцессу, которая потерялась.
Сел на край кровати, начал читать. А она смотрит внимательно, каждое слово ловит. И так мне вдруг захотелось время остановить, чтоб не бежало оно, чтоб можно было с ней вот так сидеть и не думать ни о чем.
— ...И поняла принцесса, что дом — это не стены и крыша, а люди, которые тебя любят и ждут.
Закрыл книгу, смотрю — а она уже засыпает, глаза слипаются.
— Папа, — вдруг говорит сонно. — А мы твои комната с вещами трогать не будем, ладно? Она всегда тебя ждать будет. И мы с мамой.
У меня горло перехватило, только кивнул. Наклонился, поцеловал ее в лоб.
— Спи, малышка.
Вышел, дверь прикрыл. Ленка на кухне чай пила.
— Уснула? — спрашивает.
— Почти, — сел напротив. — Слушай, я тут подумал...
— М? — она подняла глаза.
— Может, мне правда работу сменить? Не сразу, конечно. Сначала узнать, что тут есть, может, курсы какие пройти...
У нее глаза распахнулись, чашка в руке дрогнула.
— Серьезно?
— Серьезно, — киваю. — Не хочу больше... гостем быть. Хочу домой возвращаться.
Она молчит, только смотрит так, что внутри все переворачивается. Потом тихо говорит:
— Хорошо. Давай попробуем.
Не знаю, что из этого выйдет. Может, ничего и не получится. Но я вдруг понял, что невыносимо больше не чувствовать, что у тебя есть дом. Настоящий. Не комната в вагончике и не «твоя комната» в квартире, где живет твоя семья. А дом, где ты нужен. Где тебя ждут не как гостя, а как... свою часть.
Мне нужно вернуться. По-настоящему.