Мартовская слякоть забрызгала ботинки Николая, пока он поднимался по знакомой лестнице. Рядом шла Алина — в её глазах застыл вопрос, который она задавала всю дорогу: «А может, не стоит?»
Он сжал её ладонь. Живот под свитером — четвертый месяц беременности — уже заметен внимательному глазу.
— Подожди, — Алина остановилась перед дверью. — А если он...
Она не договорила, но Николай понял. После смерти мамы отец словно выкорчевал из себя всё живое, оставив только принципы.
— Мы же договорились, — он поправил прядь её волос. — Молчать хуже. Он должен знать, что станет дедом.
Когда в замке заскрежетал ключ, Николай ощутил, как сжимается что-то в груди. Дверь, знакомая с детства, снова казалась огромной.
Отец стоял в застиранной футболке, с полотенцем через плечо. Посмотрел через очки — раньше их снимал при встрече. Седина в висках стала гуще. Глаза, серые и внимательные, сканировали происходящее.
— Явился, — констатировал он, взгляд переместился на Алину. — И не один.
В прихожей пахло чем-то жареным и табаком, хотя раньше отец не курил.
— Это Алина, — представил Николай. — Моя девушка.
Отец хмыкнул, оценивающе глянул на её фигуру.
— Проходите на кухню. Я как раз обед приготовил. Котлеты подгорели — давно не практиковался.
На кухне их ждал накрытый стол — подгоревшие котлеты, картофельное пюре и хлеб. В комнате витал запах табака и одиночества.
— Извините за беспорядок, — отец передвинул пепельницу. — Не ждал гостей.
В его комнате всегда был порядок. Даже после смерти мамы чистота сохранялась. Беспорядок был новым.
— Ничего страшного, — улыбнулась Алина.
Отец рассматривал её с любопытством.
— Значит, студентка? На кого учишься?
— На психолога. Третий курс.
— И как вы познакомились?
Это звучало как допрос, но в голосе отца слышалось что-то новое — не только строгость, но и заинтересованность.
— На благотворительной акции в детском доме, — ответила Алина. — Мы оба были волонтёрами.
Отец удивлённо поднял брови:
— Волонтёр? Ты?
Николай пожал плечами:
— Это было вместо практики. Но потом мне понравилось.
Момент откровенности — словно приоткрылась дверь в жизнь сына, о которой отец не знал. Он нахмурился.
— В детском доме... И что же, — взгляд скользнул к животу Алины, — это у вас серьёзно?
Николай положил руку на ладонь Алины.
— Мы ждём ребёнка, папа. Четвёртый месяц.
Вот оно. Сказано. Время замерло в этой кухне с выцветшими обоями и фотографиями на стене. Отец сначала удивился, потом губы сжались в твёрдую линию.
— Так, — он встал, достал коньяк и две рюмки. Налил себе и сыну. — А ты? — посмотрел на Алину.
— Нет, спасибо.
— И правильно. Нечего ребёнку отравляться.
Николай удивился. Ждал шторма, крика, ярости. Не дождался. Отец выпил рюмку залпом.
— И что ты планируешь делать? У тебя третий курс математического. Подработки на полставки. Жильё — моя квартира. Как ты собираешься содержать семью?
Прямые вопросы, требующие прямых ответов.
— Я найду работу. Возьму академический, если понадобится.
— Академический? И профукаешь образование?
— Не профукаю. Но сейчас важнее ребёнок.
— А жить где будете? Знаешь, сколько стоит снимать жильё? Да ещё с ребёнком? Кто вас пустит?
Эти вопросы Николай задавал себе каждый день последние две недели.
— У меня есть накопления, — сказала Алина. — Хватит на первые месяцы аренды.
Отец откинулся на спинку стула.
— Накопления... Деточка, ты представляешь, во что обходится ребёнок? Коляска, кроватка, пелёнки, врачи... А питание? А одежда, из которой вырастают каждые три месяца?
— Папа, мы пришли сообщить тебе новость, а не просить денег.
Отец поднял руку, останавливая его.
— А родители твои что говорят? — он посмотрел на Алину, и в его взгляде промелькнуло понимание.
Алина опустила глаза. Николай сжал её руку.
— Мама умерла, когда мне было тринадцать. А отец... Он учитель литературы. Когда узнал — сказал, что я опозорила семью. И что больше не дочь ему.
В комнате повисла тишина. Отец нахмурился.
— Учитель литературы... И выгнал родную дочь? За что же он Достоевского детям преподаёт?
В его голосе прозвучала горечь. Он выпил ещё рюмку и посмотрел на сына.
— Значит, так. Вы сейчас дослушаете меня, а потом будете решать. Ясно?
Они кивнули.
— Первое, — он загнул палец, — этот ребёнок — Карелов. По крови, по фамилии, по всему. Значит, мой. Внук или внучка — неважно.
Николай удивился — не то, что он ожидал услышать.
— Второе, — отец загнул ещё палец, — если вы любите друг друга — докажите это делами. Встаньте на ноги. Создайте семью для ребёнка.
Он замолчал, потом посмотрел на Алину:
— А вот твоему отцу я бы пару ласковых слов сказал. Ничего, может, ещё встретимся...
Колька почувствовал, как внутри всё обрывается.
— То есть ты не признаёшь своего внука?
— Докажи сначала, что он мой внук, — отрезал Михалыч. — А то нынче девки хитрые. Залетит от кого попало, а потом ищет, кто побогаче.
Алина вздрогнула как от пощёчины. По её щекам покатились слёзы.
— Как ты можешь... — начал Колька, но она остановила его.
— Не надо, — тихо сказала она, поднимаясь. — Пойдём отсюда. Я всё поняла.
Они вышли в прихожую. Михалыч остался на кухне, наливая себе очередную стопку. Колька помог Алине надеть куртку, сам накинул свою. В голове стучало от обиды и гнева.
— Я не буду жить с женщиной, которую вчера не знал, — сказал Николай. — Но это мой ребёнок. Я от него не откажусь.
Он ждал очередного удара. Но отец снял очки и потёр переносицу, вдруг показавшись очень старым.
— А если мальчик, — спросил отец, разглядывая стекло очков, — назовёшь его Александром?
Это было имя деда — отцовского отца, погибшего до рождения Николая.
— Не знаю. Мы ещё не думали об именах.
— Думаю, тебе нужно пожить отдельно. Проверить чувства. И возможности.
Ни крика, ни грубости. Просто усталость человека, который не верит в счастливые концы.
— Что ж, тогда мы пойдём.
Алина последовала за ним. В прихожей надевали куртки молча. Когда Николай взялся за ручку двери, отец вдруг сказал:
— В шкафу на антресолях твоя старая детская кроватка. Можешь забрать.
Николай кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
«16:30. Опоздание три минуты. Штраф — пятьсот рублей».
Прораб сделал отметку в журнале. Николай стиснул зубы — их коммуналка находилась на другом конце города, добираться приходилось с двумя пересадками.
Пятнадцатиметровая комната с продавленным диваном и общей кухней. Ночная работа грузчиком после основной смены на стройке. Задолженность за институт, который пришлось бросить.
— Коля, — шептала вечерами Алина, поглаживая живот, — может, помиримся с твоим отцом? Или я попробую поговорить с моим...
Она не договаривала. Отец Алины, школьный учитель литературы, отрёкся от дочери. «Я учил детей нравственности тридцать лет, а ты...» — сказал он и захлопнул дверь.
— Справимся, — отвечал Николай.
Однажды, возвращаясь с ночной смены, он увидел у подъезда отца. Тот стоял, опершись на старенькую «девятку».
— Что случилось?
— Ничего. Проезжал мимо, решил узнать, как вы.
Они молча стояли, глядя друг на друга.
— Тяжело? — спросил отец.
— Нормально.
— Врёшь. Вижу по глазам. Переезжайте ко мне. Хватит гордиться.
— Нет.
Отец сел в машину, но не уехал сразу. Опустил стекло:
— Знаешь, после того как мама умерла, я часто думал: зачем я здесь? Кому нужен? Может, внук ответит на этот вопрос.
Что сказать, Николай не знал. А через две недели у Алины отошли воды. Раньше срока.
«Преждевременные роды. Гипоксия плода. Экстренное кесарево».
Белые стены роддома. Запах хлорки. Дрожащие руки и ужас потери — всё смешалось.
— Тромбоэмболия, — сказал врач. — Мы боремся за них обоих.
Николай опустился на скамейку в коридоре. Достал телефон, набрал номер. Короткие гудки. Отец не отвечал.
— Инна, мы теряем её!
— Кислород падает! Давление 80 на 40!
— Ребёнок извлечён, но состояние критическое...
Голоса врачей сливались в неразборчивый гул. Николай метался по коридору, когда из операционной вышел усталый врач.
— Девочка, — сказал он. — 2100 грамм. Недоношенная, но шансы хорошие. А вот мама...
В этот момент распахнулась входная дверь, и в коридор вбежал отец — в расстёгнутой куртке, с седыми волосами, прилипшими ко лбу.
— Где они? — он схватил Николая за плечи. — Я был на даче, только сейчас увидел звонки...
Три дня они не отходили от больницы. Отец притащил какой-то древний термос, который сохранял тепло будто по инерции. Ходил за кофе, организовывал бутерброды, разговаривал с врачами, используя все свои старые связи.
— Ты вот что, — сказал он на второй день, когда Алина была ещё в реанимации, — завтра поедешь домой, помоешься, поспишь нормально. А я останусь. Иначе свалишься, и тогда кто им поможет?
— Я никуда не пойду, — упрямо мотнул головой Николай.
Отец внимательно посмотрел на него.
— Знаешь, — тихо сказал он, — я вот думаю... Когда твоя мама болела, я тоже ни на шаг не отходил. Всё надеялся, что если буду рядом — смогу защитить. А может, надо было больше времени проводить вместе до болезни...
Он замолчал, глядя в стену. Потом вдруг встрепенулся:
— Я тут подумал... Твоя комната пустует. И вторая тоже. У тебя мамины книги там остались, рисунки твои школьные... — он неловко провёл рукой по седой щетине. — У ребёнка должна быть своя комната. И бабушкины вещи пусть будут рядом.
— Пап, — Николай смотрел на него с удивлением, — ты предлагаешь...
— Не перебивай старших, — буркнул отец привычным тоном. — Я многое понял за эти месяцы. Может, ты и умнее меня, но жить лучше вместе. Я днём с ребёнком посижу, а вы учитесь, работайте. Мать твоя... она бы так и хотела.
В этот момент вышла медсестра:
— Как ваша фамилия?
— Кареловы, — в один голос ответили отец и сын.
— У меня хорошие новости, — она улыбнулась. — Мама пришла в сознание.
Полтора года спустя
— Только не говори ей про торт, это сюрприз, — шепнул Николай отцу, выгружая продукты из машины.
— За кого ты меня принимаешь? — фыркнул тот, доставая из багажника огромную коробку с ходунками. — Я тридцать лет секреты умел хранить на заводе. Думаешь, внучке не смогу двух часов не проболтаться?
Они поднимались по лестнице, нагруженные пакетами. Из приоткрытой двери квартиры доносился смех и звон детских колокольчиков.
— Привет! — Алина встретила их в прихожей, раскрасневшаяся, похорошевшая. На руках у неё сидела светловолосая девочка с серьёзными глазами, как у деда.
— Как мои две красавицы? — Николай поцеловал жену, потом дочь в макушку.
— Представляешь, — Алина покачала головой, — мы сегодня ходили в поликлинику, так врач сказала, что Сашеньке можно начинать давать фруктовое пюре.
Это было наследство деда — серые внимательные глаза и имя. Александра. Саша. Маленькая светловолосая Саша, родившаяся раньше срока, но выжившая вопреки всему.
Виктор Михайлович — так звали отца Николая — присел на корточки перед внучкой:
— Пошли-ка, Сашка, я тебе покажу, что дед привёз. Будешь бегать как заправский космонавт.
Он унёс девочку в комнату, что-то напевая ей на ухо. А Николай обнял Алину и шепнул:
— Я там торт купил. Шоколадный. Тайком от деда. Он ведь следит за моим сахаром...
Алина рассмеялась:
— Он и за моим следит! Знаешь, что он мне сегодня сказал? «Нечего молодой матери сладким увлекаться, ты пример подаёшь».
Они стояли в прихожей маленькой квартиры, где теперь жили вчетвером. Теснее, чем могло бы быть в трёхкомнатной квартире отца, но зато ближе к работе, университету, куда Николай восстановился, и Алининым курсам.
— Ты не жалеешь? — спросил он вдруг, глядя жене в глаза. — Что всё так вышло?
— О чём ты? — она удивлённо подняла брови.
— Ну... — он замялся, — что пришлось рожать в девятнадцать. Что учёбу прервала. Что тесть до сих пор не общается. Что...
Алина прижала палец к его губам:
— Запомни одну вещь, Коля. Некоторые семьи создаются по крови. Другие — по закону. А третьи — по любви, несмотря ни на что. И я счастлива, что у нас третий вариант.
Из комнаты донёсся восторженный визг Сашеньки и рокочущий смех деда.
— А ещё, — улыбнулась Алина, кладя руку на живот, — кажется, нам скоро понадобится больше места. Думаю, теперь папа точно предложит нам переехать.
Николай застыл, пытаясь осознать сказанное, а потом расхохотался:
— Теперь деду точно будет чем заняться на пенсии!
Через открытое окно в квартиру залетал весенний ветер. На подоконнике стояла фотография в рамке — женщина с добрыми глазами держала на руках маленького мальчика. Рядом с ней — недавно поставленное фото, где Виктор Михайлович держал на руках Сашеньку, а по бокам стояли Николай и Алина. Каждый выбирает своё время, чтобы понять: семья — это не долг и не обязанность. Это выбор, который делается заново каждый день. И иногда самые трудные решения приводят к самым верным дорогам.
НАШ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ