Кто-то согласится, кто-то нет.
В декабре 2024 года интервью "СЭ" дал знаменитый американский менеджер и тренер Лу Ламорелло. В отрывке ниже - истории про Вячеслава Фетисова, Алексея Касатонова и Виктора Тихонова.
Забрать Фетисова в Штаты для меня стало миссией
— Все без исключения российские хоккеисты, в разные времена работавшие с вами, в нашем общении очень тепло отзывались о вас: Фетисов, Касатонов, Зелепукин, Брылин, Ковальчук. Нашли ли вы в них какую-то особую кнопку, отличную от той, что воздействуете на игроков из Северной Америки и Европы? Или она едина для всех? — с этого вопроса я начал разговор.
— Мне бы хотелось думать, что у меня одинаковые принципы в общении со всеми. Думаю, что в одном теле заключены два человека — личность и игрок. Хоккеисты все разные, у них различные таланты. А люди все одинаковые. В том смысле, что неважно, какой они религии, национальности, расы, одна вещь у них общая.
— Какая?
— Чувства. Для меня это слово — то, вокруг чего все и крутится. У меня мурашки по коже пробежали, когда вы задали этот вопрос о российских игроках. Потому что я начал вспоминать, как в момент прихода в лигу (в 1987 году. — Прим. И.Р.) я восхищался тем, какой успех был у ваших команд, как они играли на чемпионатах мира, Олимпиадах, других соревнованиях, как они были способны доминировать на площадке. И особенно эта пятерка — Касатонов, Фетисов, Ларионов, Крутов, Макаров... Все это было какой-то династией внутри себя. За одним поколением следовало другое, а успех сохранялся.
А потом я пришел в «Нью-Джерси». Эта команда к тому времени никогда не выходила в плей-офф. Уэйн Гретцки однажды назвал ее командой Микки-Мауса (после поражения «Дэвилз» от его «Эдмонтона» 2:13 в 1983 году. — Прим. И.Р.). У меня была поддержка владельца, и я мог делать все, что необходимо, чтобы стать конкурентоспособными и начать побеждать.
Благодаря дальновидности нашего владельца (Джона Макмаллена. — Прим. И.Р.) в нашем списке задрафтованных хоккеистов был Вячеслав Фетисов. И я задался вопросом: как мы можем забрать его в Штаты? Это для меня в какой-то момент стало миссией.
— И как вы попытались ее осуществить?
— Одним из наших миноритарных владельцев был Джон Уайтхед, в прошлом заместитель государственного секретаря Соединенных Штатов. Послом СССР в США в то время был Юрий Дубинин. Они были знакомы, и я пытался с ним встретиться. В то время шло много разговоров о том, что советские власти разрешат спортсменам выступать за границей, и я поехал на Олимпиаду-88 в Калгари. Там встретился с Тихоновым, Грамовым (председателем Госкомспорта СССР. — Прим. И.Р.). И они пообещали, что Слава стал первым хоккеистом, которому разрешат уехать.
Мы очень долго и упорно работали над всеми деталями. Там, в Калгари, я ни разу не встречался лицом к лицу с самим Фетисовым, но у меня была встреча с Тихоновым, и он дал мне слово. Это слово не оказалось хорошим, честным. И через какое-то время после Олимпиады, летом, я поехал в Россию.
Фетисов и его жена Лада в это время как раз возвращались с Черного моря. В тот момент ему вручали орден Ленина. Он стал первым спортсменом, получившим эту самую почетную советскую награду. И как раз тогда мы с ним впервые встретились — у подножия большой лестницы. Это было как в кино.
Поднимаемся на четыре пролета, входим в большую комнату. Там за большим столом сидят одетые в парадную форму генералы. Я был один, и они мне дали переводчика. Слава там тоже сидел, и они нам сказали, что он не сможет поехать играть в США.
— Прямо при вас?
— Да. Притом что у меня на руках был готовый контракт. Я думал, что мы там, в Москве, его и подпишем. И именно тот момент создал между нами отношения, которые по сей день безупречны. Спустившись обратно по той лестнице, мы посмотрели друг на друга. Видно было, как он расстроен. Слава не мог говорить по-английски, я — по-русски, но прежде чем уйти оттуда, мы уже знали, что в эту мою поездку еще встретимся.
В тот же день в девять вечера он каким-то образом пришел с переводчицей в отель, где я жил. Я знал, что номер прослушивается, поэтому мы не могли нормально поговорить. Написал на листке бумаги ему, переводчица так же, письменно, перевела, он так же ответил. Обмениваться информацией можно было только так. Потому что они не хотели, чтобы он приезжал в Штаты. Дальше начался сложнейший процесс, когда он бросил вызов правительству. Его наказали, посадили в тюрьму, но он не сдался. Он делал вещи, в которые невозможно поверить.
— Под «посадили в тюрьму» вы имеете в виду инцидент в Киеве, где осенью 88-го Фетисов не поладил с местными милиционерами и капитана ЦСКА забрали в отделение? Считаете, что это было подстроено?
— По моему мнению — абсолютно. Но в тот момент Фетисову повезло встретить и заполучить на свою сторону очень известного и влиятельного человека, чемпиона мира по шахматам Гарри Каспарова (в России признан иноагентом и внесен в перечень террористов и экстремистов). Мы познакомились, и он сыграл важнейшую роль в том, чтобы помочь мне наладить со Славой контакт и увидеть, как и что мы можем сделать, чтобы помочь ему. Я использовал все средства, чтобы поддержать его дух. В то время, когда я был в Америке, а он — в Союзе, мы поддерживали связь. А потом, по мере того как сезон шел, я зашел так далеко...
— Как?
— Я поехал в Германию, когда сборная СССР готовилась там к чемпионату мира (в Швеции. — Прим. И.Р.). Меня ждал частный самолет, и я предложил Фетисову, попросту говоря, сбежать. Я попросил Славу, чтобы мы встретились ночью в отеле втроем вместе с Ларионовым, потому что Игорь говорил по-английски.
Мы встретились в середине ночи, мы обсудили все. Однако Слава ответил: «Нет». И объяснил: «Я должен сделать это правильным путем. Но даю слово, что приеду, как только смогу». Я со своей стороны дал ему слово, что мы сделаем все возможное, политически и как угодно еще, чтобы он стал частью нашего клуба. После этого я старался говорить с ним каждый день.
— Да, Фетисов рассказывал об этом. Добавляя, что вы относились к нему как к собственному сыну.
— Так и было. Я видел, что с ним плохо обращались, что страна в лице ее должностных лиц не уважала его за то, что он для нее сделал. Ему дали слово, что он сможет уехать, а затем не выполняли его. И я делал все, чем мог помочь со своей стороны, подключив все имеющиеся у нас связи. Но вы знаете, как тогда работало министерство спорта (Ламорелло ошибочно назвал его «Совинтерспортом», перепутав с фирмой, отправлявшей советских спортсменов за рубеж, но на самом деле имел в виду Госкомспорт СССР. — Прим. И.Р.). И большую сдерживающую роль играл Тихонов. Отношения с ним были во всей этой истории важны.
Я понял, как другие игроки уважают Славу, когда мы с владельцем «Нью-Джерси» Джоном Макмалленом после игры на нашей арене между «Дэвилз» и ЦСКА в новогодней клубной суперсерии конца 1988 — начала 1989 года вошли в раздевалку московской команды. С нами были оба посла — советский в США и американский в Советском Союзе. Когда мы там появились, игроки сидели на лавках и разговаривали, обсуждали прошедший матч и еще какие-то темы. Фетисов сказал пару слов по-русски. После этого все мигом смолкли и встали, чтобы выразить уважение пришедшим гостям. Всего пару слов! Вот кем был Слава для одноклубников. Притом что в той команде был и Игорь, сделавший для хоккея мы знаем сколько, и другие великие игроки.
На этом пути мы проходили через многое. Меня спрашивали: «Зачем вам все это нужно?» Я отвечал, что нам нужен классный защитник, выдающийся хоккеист. Но ситуация обернулась так, что он стал чем-то гораздо большим, чем просто хоккеистом. Он стал тем, кто разрушал барьер. И это был уже не вопрос перехода из одного клуба в другой, из одной лиги в другую. Это был вопрос человеческой гордости.
Очень рад, что Фетисов и Касатонов снова друзья
— Бытовала версия, что министр обороны СССР Дмитрий Язов не хотел отпускать Фетисова как раз из-за упомянутого вами ордена Ленина. Мол, как это: человек получил высшую государственную награду страны — и после этого поедет играть во враждебную Америку?!
— Не знаю, так это или нет. Я всегда слышал, что такова позиция Тихонова, но не могу знать, что было выше или ниже. Факт, что после чемпионата мира Слава поехал на Черное море, но после возвращения ему сказали — нет, ты никуда не уедешь.
— Какое впечатление на вас произвел Тихонов при личном контакте в Калгари? И общались ли вы с ним когда-нибудь после?
— Я встретился с ним в отеле, когда сборная СССР приехала играть на Олимпиаду. У меня с собой был свитер «Дэвилз» с фамилией и номером Фетисова на спине. И он дал мне слово, что Слава приедет. Но время шло, и на следующий год звучали ровно те же слова, а за кулисами он не позволял игрокам уехать. Поэтому затем я уже не мог верить ему.
— Как вы думаете, с учетом достижений Тихонова в мировом хоккее, если бы какой-нибудь экстравагантный генеральный менеджер уговорил его попробовать силы в НХЛ, из этого могло что-то получиться?
— Не могу ответить на этот вопрос. Никогда не думал об этом. Интересно было бы подумать об этом применительно к тренеру, который был до Тихонова и с которого в советском хоккее все начиналось, и он был ментором Славы (Ламорелло явно имеет в виду Анатолия Тарасова. — Прим. И.Р.).
Что же касается Тихонова... Не знаю, как он тренировал, как общался с людьми. Но все, что я слышал, сводилось к тому, что это делалось через страх. Если так, то в НХЛ это бы не сработало.
— Насколько сложно все было решить с точки зрения визовых вопросов?
— Многие люди не осознают, что Фетисов был первым русским, который когда-либо получил американскую визу с неограниченным числом въездов. Для всех остальных стран такой безлимит действовал, но в СССР Слава был первым. И тут поддержку оказали послы. Это было очень сложно, но с их помощью несправедливость была устранена.
Ситуацию осложняло то, что наши игроки немного враждебно относились к тому, что кто-то со стороны приехал отнимать у них работу, другие люди тоже говорили неправильные вещи. Поэтому Слава оказался невероятным первопроходцем, который принял на себя основной удар и пожертвовал собой, чтобы открыть эту дверь. Да, чуть раньше это сделал Александр Могильный...
— Но он, в отличие от Фетисова, как раз убежал в «Баффало» — прямо после чемпионата мира в Стокгольме.
— Да, дезертировал, как это интерпретировали советские военные власти. То есть пошел другим путем. Я испытываю огромное уважение к Алексу, он тоже играл в одной из наших чемпионских команд (взял Кубок Стэнли в составе «Нью-Джерси» 2000 года. — Прим. И.Р.). Если вы читали, я недавно поддержал его потенциальное включение в Зал хоккейной славы. Просто Фетисов — это другая история. Он стал пионером на этом пути, он сломал барьер для всех.
Вы знаете, там все еще было непросто с той точки зрения, что на момент отъезда у него не было поддержки со стороны Алекса Касатонова, права на которого также принадлежали нам. Через полгода мы взяли в команду и его. Они со Славой играли в одной паре, но при этом не разговаривали. Сегодня, к счастью, они снова большие друзья. И несколько лет назад был момент, когда я, работая в тот момент в «Торонто», испытал большую гордость. Обычно ходил в гости домой к Славе на Рождество (вероятно, Ламорелло имеет в виду православное Рождество. — Прим. И.Р.), и в тот день мы там были вместе и со Славой, и с Алексом. У меня осталась фотография с того вечера, и она многое значит для меня. Я гордился.
— Касатонов говорил мне, что никого в том конфликте не предавал, а просто не мог переступить через свою благодарность Тихонову за все, что тот сделал для него за время карьеры. Что вы думаете об этом?
— Не могу ответить обо всех причинах всего, что тогда произошло. Знал и знаю, что Алекс — хороший человек. И что они со Славой были как братья. Когда они приехали, все было по-другому — но, даже не разговаривая за пределами льда, они на площадке понимали друг друга с полуслова, даже не глядя друг на друга. Фетисов и Касатонов никогда не позволяли личным отношениям повлиять на их игру.
Да, личные отношения, контакт между женами — все это тогда было сложно. Не знаю достаточно для того, чтобы глубоко судить о той ситуации, когда Алекс Славу не поддержал и это Фетисова задело. Я не знал о такой лояльности Касатонова к Тихонову. Но хорошая новость в том, что сегодня Слава и Алекс — такие же друзья, какими были когда-то и какими должны быть.
— Вы упомянули о враждебном отношении ряда североамериканских игроков к подписанию контрактов с советскими хоккеистами. Насколько сильны вообще тогда были антисоветские настроения? Был случай, что вы привезли Фетисова и Касатонова на день рождения капитана команды, и там был Дон Черри, который демонстративно от них отвернулся и не поздоровался.
— Этот факт я не помню. Но что касается игроков, то такое было — со стороны не всех, конечно, но многих. У такого отношения была еще и религиозная составляющая (СССР был атеистическим государством. — Прим. И.Р.). Было много политиков, которые напирали и на политический, и на религиозный аспекты, так что было нелегко.
Я этим людям объяснял: как вы можете так к нему относиться, если они там лишили Славу всего?! Власти воспринимали его так, словно он уже и не гражданин СССР. В то время в советские загранпаспорта требовалась не только виза другого государства на въезд, но и своего — на выезд. И в какой-то момент ему потребовалось для этого собрать пятьсот или сколько-то там подписей. Вы спросите, как такое возможно? Но это было!
Не забуду одну из своих поездок, а их было много — например, я был в Москве в тот день, когда там открывался первый «Макдоналдс», и видел эту огромную очередь. А еще был там, когда в Москве на стадионе выступали группы Bon Jovi и Scorpions, которая пела там свою знаменитую Wind of Changes («Ветер перемен», посвященную перестройке в СССР. Московский международный фестиваль мира с их участием проходил в августе 1989 года. — Прим. И.Р.). И на том же концерте с толпой со сцены разговаривал Фетисов. Перед Bon Jovi, как разогрев! Его принимали не хуже знаменитых на весь мир рок-звезд. И он должен был собрать сотни подписей, чтобы ему дали возможность получить загранпаспорт и выехать! Безумие!
— В это сложно поверить. Но сейчас, к сожалению, уже легче, чем 15-20 лет назад. Отношения между Россией и США теперь снова гораздо холоднее, чем тогда.
— Да, все меняется. Но историю изменить нельзя. А это — история.
— На вас или на мистера Макмаллена оказывалось какое-то давление из-за того, что вы приобретаете советских игроков?
— Никакого. Если бы вы знали Джона Макмаллена, то понимали бы, что его не волнует никакое давление. Он был великим человеком, провидцем для своего времени. И он позволил мне быть самим собой.
— Каким образом Макмаллен решил еще до вашего появления в клубе задрафтовать в 1983 году Касатонова и передрафтовать у «Монреаля» Фетисова? Неужели он догадывался, что в СССР будет происходить дальше? Ведь в 83-м Советским Союзом руководил экс-председатель КГБ Юрий Андропов, и это было очень жесткое время.
— Он учился в Военно-морской академии, стал корабельным архитектором. Он был на [Второй мировой] войне, на подводной лодке, и спроектировал знаменитый корабль, который известен во всем мире, заработал на этом много денег. А затем он купил хоккейную команду. Кто был в тот момент лучшими хоккеистами за пределами Северной Америки? Русские и чехи. Поэтому он и сказал своим менеджерам: «Давайте задрафтуем лучших». А лучшим из лучших был Фетисов. Я же говорю — он был провидцем, визионером.