Одна из лучших среди знакомых педиатров — частенько обращалась к ней, пока росли мои дети, и всегда рекомендую в случае запроса — выложила аннотацию свежего исследования, опубликованного в американском медицинском журнале JAMA Network Open. Эксперты решили установить, влияет ли проведение эпидуральной анестезии и использование синтетического окситоцина в родах на риск развития расстройств аутистического спектра (РАС) у детей. Схожие (но менее масштабные и не настолько пролонгированные) изыскания демонстрируют слишком широкий разброс: от принципиального отрицания какой-либо корреляции до вероятности аж в 37%.
Прямая, на мой взгляд, связь взрывного роста подобного рода отклонений с таким же масштабным увеличением степени вмешательств в роды давно нуждается в обширных и детальных исследованиях. Я очень хотела развёрнуто и обстоятельно описать положение дел с аутизмом в своей первой книге. Но издательство решило, что ни к чему ковыряться в столь болезненной теме да и вообще, это чересчур ответственно и обязательно требует множества надёжно верифицированных ссылок на научные работы. А ссылаться было просто не на что.
Изменило ли ситуацию новое, вроде как рассчитанное на однозначный ответ исследование?
Согласно его результатам, среди 205 994 детей, рождённых вагинально (соответственно, потенциальные нарушения после кесарева сечения в воронку не попали) с 2008-го по 2017-й и наблюдавшихся вплоть до 2021-го, РАС обнаружены у 5146, то у 2.5%. Вывод крайне обтекаемый: «Риск развития болезни повышался после применения эпидуральной анестезии, не был связан с применением только окситоцина, но повышался при использовании как ЭА, так и окситоцина». Как говорится — обо всём и ни о чём.
Впрочем, я и не ожидала каких-то сенсаций и откровений — слишком сложная тема, слишком много в ней вводных, переменных и их бесчисленных сочетаний. «Порадовала» только вполне себе ужасающая статистика: из этих двухсот с лишним тысяч родов нижним путём обезболиванию подверглись 74.7%, а без синтетического окситоцина не обошлись 57.2%.
Кто знает, если исследовать аналогичное количество «чистых», природных, полностью натуральных родов — не снизились бы декларированные 2.5% до близких к нулю величин? Но, боюсь, этого уже не проверить. Медицина элементарно не допустит необходимого количества родов, в которые не вмешались. Иначе говоря, корректная к сравнению репрезентативная выборка более недоступна.
Как по мне, всё предельно просто. У людей с РАС нарушена выработка и/или регуляция эндогенного окситоцина. Поэтому рост неврологических нарушений закономерно шагает в ногу с увеличением количества (и «качества») вмешательств в роды, угнетающих и искажающих естественный гормональный фон. Если эндогенный окситоцин — гормон эмпатии, доверия, формирования социальных связей и контактности, а аутисты, говоря обобщённо, избегают контактов с окружающими, то это не может быть не связано.
Ещё надеясь целиком посвятить указанной теме самую обширную главу своей книги, спросила тогда у знакомой, которая работает в одном из московских фондов, занимающемся помощью, развитием и реабилитацией детей с аутизмом и РАС: что сами родители думают о причинах? изучал ли фонд корреляцию отклонений с тем, как проходили роды?
Оказалось, что их подопечные делятся на три основных группы: прожившие медикаментозные роды; симптомы после прививок (вещь не доказанная, но родители так думают); наконец, смешанный набор случайных факторов. По поводу исследований связи с родами последовал лаконичный комментарий «Нам не разрешают».
Наиболее распространёнными версиями, почему столь ударными темпами растёт количество РАС, сегодня являются следующие: «Аутизм был и раньше, но его не умели диагностировать» и «Причин очень много — генетические, биологические, средовые».
Да, нельзя не согласиться, что диагностика шагнула далеко вперёд. Вопрос в том, как её интерпретировать.
Я, будучи человеком профессионально заинтересованным, постоянно опрашиваю как своих ровесников, так и многих из поколения 30+, которые приходят ко мне готовиться и рожать: «Сколько в вашем детстве встречалось тех, у которых можно предположить аутизм?»
Большинство припоминает от силы одного-двух «странненьких», которые казались чудными, неконтактными, погружёнными в себя. Подавляющей массе всё время хотелось общаться, никто не умолкал. Учителя срывали голос, пытаясь заставить класс перестать галдеть, но из детей буквально хлестала коммуникативная энергия — и это не зависело ни от способностей, ни от социального уровня, ни от окружения. И двоечники, и отличники, и деревенские ребята, которые приезжали в мою подмосковную школу, и те, чьи родители бывали за границей (по тем временам что-то невероятное) — все болтали без пауз и перерывов.
На статистику, разумеется, не тянет, но это жизненный опыт — и не только мой.
Не собираюсь утверждать, что использование синтетического окситоцина и эпидуральной анестезии однозначно приводит к аутизму. Я знаю, как устроена психика многих матерей — вся логика исчезает, как только им мерещится, что кто-то говорит плохо об их детях, и они, встопорщив перья, яростно бросаются защищать своих птенцов.
Сама имея сына с инвалидностью (которая не связана с его натуральным и лёгким рождением), меньше всего хотела бы кого-то обидеть или задеть. Нет, меня потрясают образ мышления и методы работы современных докторов, которые откровенно навязывают эпидуральную анестезию даже тем, кто её не просит; которые индуцируют роды, отлично зная, что вероятность применения искусственного окситоцина после такого близка к единице. И, ни секунды не задумываясь о рисках развития ребёнка, на голубом глазу уверяют, что это никак не влияет.
На очередном приёме беременная из Польши рассказала, что завотделением крупного перинатального центра, где она наблюдается, безапелляционно заявил:
— В нашем роддоме мы разрешаем ходить только до тридцати восьми недель.
— Но почему?
— Потом плацента стареет, и это становится смертельно опасным для плода!
Какая же лживая и бессмысленная дичь…
Я спросила у девушки:
— Не знаешь случайно, как человечество выжило и сохранилось с опасными старыми плацентами?
Она засмеялась.
Но если глобально, то хочется плакать — над тем, как медицина в акушерстве недрогнувшей рукой отнимает у новых людей их природный, предназначенный для правильного и полного развития ресурс. Просто так. Потому что может.
Доктора несут несусветную чушь, подменяя понятия и манипулируя страхами не разбирающихся в предмете и оттого легко поддающихся запугиваниям и шантажу беременных.
А вот о реальных рисках того, на что они уговаривают (а то и принуждают) врачи умолчат. Уж очень неудобно это — вставать посреди ночи (вместо того, чтобы, сладко выспавшись и сытно позавтракав, без нервов и спешки прибыть к назначенной на утро индукции). Неудобно осматривать рычащую на четвереньках роженицу (обезболенная же тихо-спокойно лежит на спине, покорно выполняя все распоряжения). Хлопотно и «не по рангу» поддерживать в будущей матери высокий уровень эндогенного окситоцина — деликатным и доброжелательным поведением, вниманием к пожеланиям, созданием благоприятных условий. Не спускаться же с высот медицинского Олимпа — много чести!
А вред, нанесённый новорождённому вмешательствами в роды — его гормональной системе, тонким структурам мозга и т. д. — сразу, как правило, не виден. Всё это начнёт проявляться по мере роста и развития, и оттого у акушеров-гинекологов всегда наготове обтекаемые фразочки из разряда «После не значит вследствие».
Многие прошедшие через медикаментозные и оперативные роды могут резонно возразить: «Мой ребёнок не пострадал, он живой, весёлый, умный и развивается совершенно нормально!» И будут правы. Но я говорю о рисках. Все перебегали дорогу на красный свет, и большинство живы. Это лишь риски, а не гарантия.
Вот только любимая присказка имеющих дело с нарушениями детского развития специалистов (логопедов, дефектологов, физиотерапевтов, психологов и далее по списку) — «Акушеры нас без работы не оставят» — говорит сама за себя.
И чтобы вникнуть в её невесёлый смысл, дополнительных исследований не требуется.