Прошло несколько дней после той встречи с "МА", и Виктор, словно путник, бредущий по зыбучим пескам забвения, начал терять из виду мираж Марго. Её образ мерк, как утренний туман под натиском солнца, а голос стихал, словно эхо далёкой грозы. Он почти убедил себя, что всё это было лишь мимолетное затмение, наваждение, порожденное усталостью и жаждой новизны.
Но однажды ночью, когда тишина дома казалась оглушительной, а лунный свет рисовал на стенах причудливые тени, Виктор проснулся, задыхаясь. Его сердце колотилось, словно пойманная в клетку птица, а лоб покрывала испарина. Ему приснилась Марго. Сон был настолько ярким и чувственным, что казался реальностью, сотканной из шепота ветра и аромата ночных цветов.
Они целовались. Их губы сплетались в танце страсти, словно два пламени, стремящихся слиться в единый костер. В этом поцелуе было всё: и нежность первого прикосновения, и безудержная страсть, и тоска по несбыточному. Он чувствовал её тепло, её запах, её дрожь. Марго была так близко, так реальна, что Виктор готов был поклясться: он снова держит её в своих объятиях.
"Любовь – это дым, вздымающийся от вздохов. Очищенный – это огонь в глазах влюблённых, огорченный – это море, вскормленное слезами влюблённых. Что это еще? желчь удушающая и сладость сохраняющая." – шептал сон голосом Шекспира, и Виктор тонул в этом омуте чувств, пока чья-то рука не коснулась его плеча.
"Виктор? Что случилось?" – сонным голосом спросила его жена, вырывая его из плена сладких грёз. Реальность вернулась с жестокостью ледяного душа, и Виктор понял, что Марго – лишь мираж, призрак прошлого, а рядом с ним – его настоящая жизнь.
Виктор отвернулся от жены, словно провинившийся школьник, прячущий двойку в дневнике. Слова Шекспира эхом отдавались в его голове, напоминая о коварстве чувств, о том, как легко обмануться и принять мираж за истину. Он чувствовал себя канатоходцем, балансирующим над пропастью, где с одной стороны – тихая гавань семейного очага, а с другой – бушующий океан запретных страстей.
Ночь прошла в мучительных раздумьях. "Быть или не быть? Вот в чём вопрос," – вертелось в голове, словно заезженная пластинка. Он понимал, что игра с огнём может обернуться катастрофой, что мимолётная слабость способна разрушить всё, что строилось годами. Но разве можно приказать сердцу не любить, разве можно заставить душу замолчать?
Утром, глядя в зеркало, он увидел немолодого мужчину с уставшими глазами, в которых плескались сомнения и тревога. "Любовь долготерпит, милосердствует," – прошептал он, вспоминая слова апостола Павла. Он решил, что должен забыть о Марго, как о страшном сне, как о мимолетном увлечении, не оставившем после себя ничего, кроме горького осадка.
Он подошёл к жене, обнял её крепко и поцеловал, стараясь вложить в этот поцелуй всю свою любовь и благодарность. "Я люблю тебя," – прошептал он, и в этот момент почувствовал, как тяжкий груз спадает с его плеч. Он сделал свой выбор, и теперь ему предстояло жить с ним, не оглядываясь назад, не поддаваясь искушениям прошлого. Ведь, как сказал Экклезиаст, "во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь." И Виктору этой скорби было довольно.
Виктор и сам не понимал, как это произошло. Еще вчера он, казалось, дышал одним воздухом со своей женой, а сегодня в его сердце поселилась чужая тень. Марго… Её имя звучало в его мыслях, как тихая мелодия, отравляющая душу. Он чувствовал себя Иудой, предавшим самое святое, что у него было. Любовь к жене была подобна якорю, надежно удерживающему его корабль в тихой гавани, а теперь этот якорь ослаб, и его неудержимо тянуло в бушующее море страстей, где правила Марго.
Он пытался заглушить этот внутренний голос, убедить себя, что это лишь мимолетное увлечение, мираж в пустыне его жизни. Но чем больше он сопротивлялся, тем сильнее становилось его влечение. Марго была как запретный плод, сладость которого манила и одновременно пугала. Он знал, что игра с огнем опасна, но не мог отвести взгляд от пламени.
Виктор отряхнулся от своих мыслей, словно пес от воды, и попытался вернуть ускользающее чувство реальности. "Всего лишь фантом, игра теней разума," – пробормотал он, ища спасения в рутине. Звонок начальника прозвучал как спасительный колокол, вырывающий его из пучины мрачных мыслей. "В соседний город? Объект?" – слова начальника были якорем, за который он ухватился, чтобы не утонуть в зыбучих песках подсознания.
Дорога была как глоток свежего воздуха после духоты кошмара. Пейзаж за окном сменялся калейдоскопом красок, словно художник-абстракционист решил выплеснуть на холст все свои эмоции. Поля золотились под лучами солнца, словно усыпанные монетами древнего короля, леса стояли недвижной стеной, храня свои вековые тайны. Виктор чувствовал, как напряжение постепенно покидает его, как теплый ветер выдувает остатки ночного кошмара из головы.
Объект оказался огромной площадкой, зияющей пустотой, готовой принять в себя новое здание. Виктор с горящими глазами рассказывал о планах, о перспективах, о том, как это место преобразится. Инвесторы его внимательно слушали, и в его душе постепенно зарождалась надежда. Может быть, этот проект станет его спасением, его шансом начать все с чистого листа, забыть "МА" и просто вернуться на пути своя, построить что-то новое, что-то настоящее, что-то, что не растворится, как утренний туман.
Вечером, возвращаясь домой, Виктор чувствовал себя другим человеком. его сон отступил, оставив лишь слабый отпечаток на периферии сознания. Впереди была работа, новые вызовы, новые возможности. Он смотрел на звезды, усеявшие небо, словно бриллианты, рассыпанные щедрой рукой, и думал о том, что даже после самой темной ночи всегда наступает рассвет.
Но там, глубоко в душе он понимал, что где то там есть она, есть Марго, которая так же, как и он, все ещё думает друг о друге... А вот и дом.