Как художник Николай Смирнов создал свой жанр «исторический театр вещей» и что происходит с его работами сегодня.
В Москве в Гостином дворе 23–27 апреля пройдет XXII ярмарка современного, классического и ювелирного искусства «Арт Москва». Одна из старейших частных галерей Москвы — галерея Леонида Шишкина — представит проект «Исторические натюрморты Николая Смирнова». Куратором выступит сам Леонид Шишкин, эксперт в области русской живописи XIX–ХХ веков. «Культура» поговорила с ним о дружбе с художником Николаем Смирновым, загадках его творчества и о надежде на музейный показ.
— На ярмарке «Арт Москва» вы как куратор собираетесь представить выставку «Исторические натюрморты Николая Смирнова». Расскажите о ней.
— Это имя, возможно, недостаточно известно современному зрителю: пик популярности Смирнова в России пришелся на конец 1980-х годов. Это уникальный мастер, прочно вписанный в историю российского искусства второй половины XX века. Он начинал свой путь в конце 1970-х на выставках художников-нонконформистов на Малой Грузинской с натюрмортов в стиле «обманки» и создал в итоге свой уникальный жанр — «историко-философский натюрморт», или, как он сам называл его, «исторический театр вещей», аналогов которому нет ни в отечественном, ни в зарубежном искусстве. Его посмертная персональная выставка состоялась в 2010 году, через пять лет после его кончины, в Государственном Русском музее с участием Музея Людвига. Но в Москве работы этого московского художника в таком объеме увидят впервые.
На «Арт Москве» мы покажем двадцать работ из частных коллекций, от первых его небольших обманок до монументальных полотен «Отражения», «Царская охота» и «Возрождение».
— Вы ранее занимались работами Николая Смирнова как галерист?
— Да, в начале 2000-х, когда наша галерея стала проводить регулярные аукционы живописи. Проблема картин Смирнова состояла в их очень высокой себестоимости. Его творческий метод предполагал кропотливый и тщательный труд. Большие картины писались им по полтора-два года каждая при восьмичасовом рабочем дне, когда нужно тоненькой кисточкой «в три волоса и посредине крысиный ус», как говорил художник, с невероятной концентрацией выписывать мельчайшие детали, чтобы создать иллюзию реальных предметов на картине. Соответственно, у таких работ и цены были высокие для нашего рынка. Именно поэтому в советские времена его работы покупали в основном иностранцы через экспортный салон Союза художников. Скажем, две первых его больших работы «Памяти 1812 года» и «Книги», ставшие открытием на всесоюзной выставке «Памятники Отечества» в залах Союза художников на Кузнецком Мосту в конце 1986 года, были проданы через экспортный салон СХ французскому издателю Хосе Альваресу и принесли бедствовавшему до этого три года художнику баснословные 65 тысяч рублей. Тогда мечта всей жизни советского человека — автомобиль «Жигули» — на рынке стоил 12 тысяч, дом в деревне — пять. В мае 1990 года обе картины были перепроданы в Нью-Йорке швейцарским аукционным домом Габсбург и Фельдман по 40 тысяч долларов каждая. При том что в это же время на аукционах «Сотбис» и «Кристис» большие Айвазовский и Шишкин продавались только по 10–15 тысяч.
Так что в начале 2000-х российский рынок еще не был готов к его работам. Две небольших картины, правда, были проданы нами в частной продаже, но опять же за границу — в Македонию.
— В 1987 году вы опубликовали статью о Николае Смирнове в журнале «Огонек» и открыли его для широкого зрителя. Как вы познакомились с художником?
— Впервые я увидел работы Смирнова на выставке в Центральном доме архитектора. Там было всего семь работ, но они меня поразили. Это был 1984 год. Через два года я познакомился и с самим художником. Поводом к нашему знакомству стала моя коллекция старопечатных церковных книг, которая ему понадобилась для картины «Книги» весной 1986 года. Я уже говорил, что его две работы произвели фурор на выставке в конце года, и редакция тогда очень популярного журнала «Огонек», «рупора перестройки», предложила мне сделать большой, на четыре полосы, с цветными иллюстрациями материал о художнике. Статья вышла в начале 1987 года и принесла Николаю Николаевичу относительную известность. Так мы познакомились и оставались в добрых дружеских отношениях до самого его ухода.
— Как в дальнейшем складывалась его судьба?
— Успех этих двух его работ показал, что он превратился в большого уникального мастера. Не откладывая, в том же 1987 году он садится за новую большую картину «Отражения», работа над которой продолжалась безотрывно два с половиной года. Но результат того стоил. Это, пожалуй, одна из лучших работ во всем его наследии. Эти три большие работы конца 1980-х годов — «Памяти 1812 года», «Книги» и «Отражения» — нельзя назвать натюрмортами даже с эпитетом «исторические». Это настоящие исторические картины, я бы даже сказал, историко-философские живописные трактаты о России, ее неукротимом духе, самобытности и «всеобъемлемости».
В «Отражениях» мастер изображает зеркало в мейсенской фарфоровой раме и фарфоровые фигурки эпохи рококо, которые дают в пространстве картины изящное театрализованное представление, отражаясь одновременно и в зеркале, и на поверхности стола. Но речь в картине не о рококо и не о Германии. Известно, что во времена правления Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, то есть с 1730-го по 1761-й, да и позднее, в Россию отправлялась почти половина изделий мейсенской фарфоровой мануфактуры. И большая часть их приходилась на «кендлеровские» фигурки — небольшие статуэтки в духе рококо, придуманные скульптором Иоахимом Кендлером. Русское дворянство после реформ Петра I стремилось жить на западный манер, однако книги, например, долго еще писались на церковнославянском языке. На картине Смирнова рядом с фарфоровыми фигурками изображен раскрытый томик «Езда в остров любви» — французский роман, которым в конце XVII века зачитывалась вся Европа. Написанный в 1663 году, он лишь спустя 70 лет, в 1730-м был переведен на русский язык студентом Василием Тредиаковским, будущим известным поэтом. На титульном листе можно разглядеть посвящение: «Его сиятельству князю Александру Борисовичу Куракину». Появилось оно не случайно: Александр Куракин еще при Петре I был отправлен во Францию, чтобы устроить брак дочери российского императора Елизаветы с королем Людовиком. Правда, из этой затеи ничего не вышло. Позднее Куракин стал главой русской дипломатической миссии во Франции. Именно он приютил прибывшего в Париж Тредиаковского, в ту пору сильно нуждавшегося. А заодно предложил ему перевести французский роман. В итоге для молодого русского дворянства эта книга стала настольной: в ней описывался этикет галантного века — своего рода практическое пособие для молодых дворян обоего пола. Правда, споры вокруг нее разгорелись нешуточные, и ее даже требовали запретить.
На другой стороне картины — еще стопка русских книг с говорящими названиями. А наверху в качестве драпировки, служащей как бы кулисами к театральному действу фарфоровых человечков, изображена роскошная мерлинская шаль — так называли шали, произведенные в мастерской помещицы Надежды Мерлиной в начале XIX века. Это были изделия высочайшего качества, популярные у дам эпохи ампир, когда в моде были тонкие воздушные платья с открытыми плечами: красивые, но совершенно не подходящие для российского климата, и шали носили для тепла. Мерлина покупала шерсть викуний — высокогорных лам из Южной Америки, и ее мастерицы ткали небольшие кусочки, которые потом незаметно сшивали между собой. Получались красивые изысканные шали, которые сегодня хранятся в музеях. Кстати, по легенде, французский посланник пытался купить мерлинскую шаль для Наполеона — тот хотел сделать подарок Жозефине — и предлагал баснословные по тем временам деньги — 10 тысяч рублей, однако Надежда Мерлина отказалась.
Вот такую историю зашифровал художник в свой картине. И конечно, такая работа требовала от художника показа ее зрителям, нуждалась в выставке. Но это был 1990 год. Надеюсь, ваши читатели знают или помнят, какое это было время в Москве, в стране. А тут как раз приехал в Москву большой поклонник смирновского искусства Карлос Серрате, купивший во время работы в Москве послом Боливии шесть ранних картин мастера, в том числе этапную — «Персидские мотивы». Вот он-то и позвал Николая Николаевича в Боливию, обещав ему устроить персональную выставку в национальном музее в Ла-Пасе. Так следующие пять лет, с 1991-й по 1995-й, художник провел в Боливии.
— Как эти годы повлияли на его творчество?
— На интернет-сайте художника nikolaismirnov.com/ru можно посмотреть телерепортаж об открытии выставки Смирнова в Национальном музее в Ла-Пасе в 1991 году, вызвавшей там огромный интерес. В целом эти годы были для него плодотворными. Художник написал там пять работ, посвященных латиноамериканской культуре. Одну из них — «Распятие» — можно будет увидеть на нашей выставке. Там же созданы такие значительные картины, как «Памяти Александра Вертинского», «Ромео и Джульетта», «Памяти Кутузова», которые тоже будут представлены в экспозиции. В Москву он вернулся в конце 1995 года в расцвете своего творчества.
— Художник ушел из жизни в декабре 2005-го. Что можно сказать о картинах, созданных им в последние десять лет его работы?
— Он написал еще пять выдающихся вещей: «Зажженная лампада» (1996–1998), «Семейные реликвии» (1999–2000), задумал серию «Великие эпохи» из пяти картин и успел завершить три из них — «Готические времена» (2003), «Возрождение» (2003–2004) и «Царскую охоту» (2004–2005), монументальную сагу о допетровской России. В перерывах работы над ними он создал еще веселую легкую серию под названием «Провинциальная жизнь кота Арчибальда» в облегченной технике: картон, темпера, цветные карандаши.
Проблемы с сердцем у него начались в 2000 году, тогда ему сделали операцию шунтирования одного сосуда. В декабре 2005-го после вымотавшей его «Царской охоты» он ждал операции по шунтированию уже трех сосудов, но 9 декабря вечером сердечный приступ оборвал жизнь художника. Ему не удалось увидеть свои картины собранными вместе на выставке. Не видели их в Москве и его почитатели, и просто люди, знавшие его. Мы сейчас пытаемся исправить эту несправедливость.
Его картины нравятся многим — большие, красивые, заполненные старинными красивыми предметами, написанными точно и тонко до иллюзорности. Однако немногие готовы идти дальше и дать себе труд разобраться, зачем художник выбрал именно эти предметы, почему расположил их именно в этом порядке, какие истории они рассказывают, какие непреднамеренные смыслы прячутся в его картинах.
Вот, например, композиция «Готические времена»: мы видим на местах донаторов два портрета, мужской и женский. Эти изображения встречаются в альбомах, посвященных творчеству нидерландского художника середины XV века Рогира Ван дер Вейдена. Мужчина в черном слева — это Никола Ролен, канцлер могущественной и богатой Бургундии во времена Столетней войны между Францией и Англией. В Лувре хранится знаменитая картина Яна ван Эйка «Мадонна канцлера Ролена», на которой художник вопреки канонам изобразил заказчика, самого канцлера, не в виде маленькой фигурки на полях, а стоящим на коленях напротив сидящей с младенцем Богородицы, в одном с ней масштабе. Ван дер Вейден написал Ролена на 20 лет позже вместе с его второй женой, Гигоной де Сален: 51-летний канцлер женился на ней, когда ей было всего 18 лет. Это была тихая набожная девушка, и под ее влиянием Ролен, отличавшийся жестким характером, изменился сам, решив потратить свое состояние на строительство бесплатной больницы для бедных в Боне, где он начинал свою карьеру юриста. Так появился Отель-Дьё, который вплоть до 1971 года был действующей больницей: канцлер с супругой подарили ей свои виноградники, и этих средств на протяжении 500 лет хватало на ее содержание. Сегодня в красивом средневековом здании находится музей. На створках алтаря часовни Отеля-Дьё Ван дер Вейден изобразил коленопреклоненных Ролена и его жену. Именно этот портрет канцлера мы видим в композиции Смирнова «Готические времена». А вот Гигону художник написал иначе — юной и прекрасной, взяв за образец «Женский портрет» Рогира Ван дер Вейдена из Лондонской Национальной галереи. И это только один сюжет, а там их много.
Смирнов говорил о своих картинах: «Предметы — мои актеры, я — режиссер». Рассматривать и разгадывать его исторические спектакли доставляет удовольствие.
— А он давал зрителям какие-то подсказки?
— Никогда. Он был увлечен старыми мастерами, вдохновлялся ими, а произведения этих художников не предназначены для быстрого восприятия. Предполагается, что владелец будет всматриваться в них годами, пытаясь разгадать скрытые смыслы. Смирнов говорил о своих картинах «Я не предлагаю зрителю легких удовольствий, я предлагаю спасительное мучение».
— Что вы планируете делать с коллекцией работ Смирнова дальше, после показа на «Арт Москве»?
— Продолжать знакомить любителей живописи с творчеством этого художника. Возможно, со временем и в Москве удастся провести его музейную выставку.
Ярмарка «Арт Москва» пройдет с 23 по 27 апреля.
Фотографии предоставлены пресс-службой Леонида Шишкина. На анонсе картина Смирнова "Бабушкины романсы".