Р. В. Мантай - исследователь книжной миниатюры.
Повесть о Варлааме и Иоасафе является настоящим кладезем притч. Например, полная арабская версия содержит их около сорока: от буддийских до евангельских. Среди них десять притч о животных и птицах: Притча о человеке, искавшем спасенья в колодце (о единороге или о сладости временной жизни), Притча о собаках, падали и прохожем, Притча о птице Кадим, прообразе пророков, Притча о птичке и садовнике (о соловье и птицелове), Притча о домашней газели, Притча о приучении хищных зверей для охоты, Притча о птенцах птицы Анки, Притча о птицах приносящих счастье, Притча о двух царских сыновьях, воспитанных обезьянами, Притча о двух павлинах и вороне.
К сожалению, иллюстрированных полных списков арабской версии до нас не дошло, а в последующих грузинских и греческих редакциях количество притч значительно сократилось, уступая место библейским повествованиям и догматическим рассуждениям. Однако три притчи (о единороге, о домашней газели, о соловье и птицелове) сохранились в дальнейших версиях Повести и их переводах на европейские языки. А соответственно отразились и в иллюминированных списках. Самой известной из них является Притча о сладости временной жизни (Притча о единороге). Данный сюжет выходит далеко за рамки Повести о Варлааме и Иоасафе, и встречается в разных книгах духовного содержания: в Псалтирях, Синодиках и даже в одном из Евангелий (Лавришевское Евангелие XIV века).
Притча о сладости временной жизни.
В этой притче частенько менялись животные, преследовавшие человека. В арабской и грузинской редакциях это слон. В греческих редакциях по одной версии верблюд, по другой единорог. В русских Синодиках встречается вариант, при котором человек убегает от двух животных сразу: от верблюда и льва. Но какой бы зверь ни гнался за человеком, в этой притче он всегда символизирует смерть. Еще распространен вариант, при котором зверь, преследующий человека, вообще не изображается, и композиция сконцентрирована на провалившемся в яму человеке, держащемся за корни растения. Именно такая миниатюра содержится в первом по времени иллюстрированном списке Повести о Варлааме и Иоасафе, из дошедших до нас. Это сирийская рукопись No. 147 (6) XIII века, находящаяся в Баламандском Успенском монастыре (Сирия).
Миниатюры к Притче о сладости временной жизни, для удобства мы разделим четыре части: миниатюры из списков Повести о Варлааме и Иоасафе, миниатюры из Псалтирей, миниатюры из Синодиков и Сборников, и миниатюры из такого произведения как «Калила и Димна» (Панчатантра).
Итак, следующей по времени после сирийской рукописи XIII века, идет греческая рукопись XIV века, хранящаяся в Национальной Библиотеке Франции (Grec 1128). Рукопись оцифрована в полном объеме и выложена на сайте BNF в хорошем качестве.
Следующим лицевым списком Повести о Варлааме и Иоасафе, является Самарская рукопись 1628-1629 гг. ОЛДП Q. 17, хранящаяся в Российской Национальной Библиотеке (г. Санкт-Петербург). Рукопись представлена на сайте РНБ в проекте «Книжное сокровище древней Самары».
XVII век представлен двумя иллюстрированными списками Жития Варлаама и Иоасафа, в которых есть миниатюра к Притче о единороге. Оба списка хранятся в Российской Национальной Библиотеке и в обеих рукописях содержатся миниатюры ко всем трем притчам. Вторая рукопись так же выложена на сайте библиотеки в полном объеме: РНБ ОР F.I.880.
Третий список с миниатюрами ко всем трем притчам РГБ Ф. 98, № 1516 датирован уже XVIII веком.
Далее переходим к арабским рукописям XVIII века. Повесть о Варлааме и Иоасафе 1707 года НИОР РГБ ф. 201 №44 из собрания рукописей А.С.Норова, хранящаяся в Российской Государственной Библиотеке (г. Москва).
И еще две миниатюры из копто-арабских рукописей XVIII века, хранящихся в Национальной Библиотеке Франции: Arabe 273, folio 42r (1752-1763 гг.) и Arabe 274, folio 55v (1778 г.). Рукописи оцифрованы и представлены на сайте BNF в полном объеме.
В иллюстрированных Псалтирях миниатюры с изображением сюжета притчи прослеживаются с XI века. Первыми идут две очень близкие друг другу по времени и стилю византийские рукописи: Псалтирь Барберини Barb.gr.372 из Библиотеки Ватикана и Феодоровская Псалтирь Add. 19352 из Британской Библиотеки (Лондон).
C XIV века миниатюраы с притчей о сладости временной жизни появляются в славянских рукописях. В Сербской Мюнхенской Псалтири Cod.slav. 4 миниатюра плохо сохранилась, но вполне различим человек на дереве, поднявший голову вверх для вкушения мёда, а слева легко угадывается единорог. Обычно в Псалтирях сюжет Притчи о единороге иллюстрирует 143 Псалом стих 4 «Челове́к суете́ уподо́бися: дни́е eго́ я́ко се́нь прехо́дят». Однако в Мюнхенской Псалтири миниатюра размещена в самом начале.
Далее наша притча обнаруживается в Киевской Псалтири 1397 года (РНБ инв. ОЛДП. F. 6). Рукопись представлена на сайте РНБ в полном объеме. На полях страницы, на которой размещена миниатюра, мелкой скорописью написан текст притчи.
В XV веке притча отображена в Угличской Псалтири (1485 г.) РНБ инв. F.I.5. Рукопись представлена на сайте Российской Национальной Библиотеки в полном объеме.
И последний раз в Псалтири мы видим нашу притчу в 1591 году, соседствующую со св. царем Давидом и Господом Саваофом в одной из Годуновских Псалтирей (КН-136) из Музея Московского Кремля. Некоторые миниатюры из этой Псалтири публиковались в проспекте «Годуновская Псалтирь 1591 года» (Е.В. Исаева) из серии Книжные сокровища Кремля.
В Синодиках иногда представлен весьма интересный вариант притчи, в котором за человеком гонятся одновременно два животных. В Синодике XVII в. РГБ Ф.37 №9 к «Притче о богатых» мы видим даже две миниатюры: на первой сцена погони животных за человеком, на второй человек уже упал в яму и держится за ветви дерева. Надо отметить, что изобразить человека, висящего в яме, держащегося за корни или ветви дерева, миниатюристам разных веков, было довольно трудно и они выходили из этой сложной ситуации по разному. В данном случае миниатюрист изображает в одном пространстве человека дважды. Распространенный прием древнерусской миниатюры.
Заслуживают внимания два Синодика, очень похожие друг на друга стилистически, хотя составлены в разных веках: рукопись XVII века № 815 из Национальной Библиотеки свв. Кирилла и Мефодия (Болгария) к притче «О временнем сем веце» и рукопись XVIII века из Российской Национальной Библиотеки ОР F.I.733 из «Притчи о богатых от болгарских книг».
Надписания на миниатюрах объясняют почему животных изображается двое. Помимо символа смерти, нужен был еще символ болезней и немощей. Ещё три миниатюры с изображением льва и верблюда из рукописей XVII - XIX вв. Синодик кон. XVII - нач. XVIII в. РНБ. ОР F.I.735, Сборник смешанного содержания XVIII в. РНБ Грузд. 87 и Синодик села Шендоры 1811 года РНБ ОР Крылов 6.
Нашелся вариант, на котором изображены лев и единорог. Такой пример мы видим на черно-белом скане миниатюры, которая пока нами не идентифицирована; известно только, что в издании советских времен, откуда она была отсканирована, она была подписана с ошибкой и код был совсем другой рукописи.
Далее две миниатюры из лицевых сборников XVIII - XIX вв. с изображением единорога. Сборник литературный XVIII в. РНБ ОР Тит. 1757 и Сборник старообрядческий XIX в. РНБ. ОР НСРК. Q. 320. А так же миниатюра к «Притче о временнем сем веце» из Сборника XIX в. Вяз. O. 47, в тексте которого упоминается единорог, но на самой миниатюре его нет. Возможно он изображен в правом верхнем углу лишь частично, но благодаря оторванному уголку понять это трудно.
Содержание притчи таково: человек, спасаясь бегством от разъяренного слона (верблюда, единорога, льва), проваливается в колодец (запрыгивает на дерево). В колодце (яме) успевает ухватиться за корни растения и повисает. Осмотревшись обнаруживает, что помимо, поджидающего вовне гнавшегося за ним зверя, внизу разинул свою пасть дракон, по бокам его атакуют четыре аспида, а корни растения, за которое он держится, подтачивают две мыши: черная и белая. Далее на спасительном растении, человек находит немного меда, и начинает его поедать, отвлекаясь от окружающих его бед. Толкование таково: дерево (растение, корни) — это жизнь человека; звери, преследующие человека — это смерть; четыре аспида — это стихии, из которых состоит человек; дракон (змий) — это ад; мёд — сладость временной жизни. В контексте Повести данная притча приводится как критический взгляд на людей, которых сладость временной жизни отвлекает от мыслей о самом главном.
В притче чувствуется дальне-восточно-буддийское происхождение, т. к. очень она безнадежна и всю дорогу ни единого шанса на спасение. В эдаком неминуемом кошмаре поступок человека, переключившегося на потребление мёда, современному читателю может показаться вполне логичным и единственно верным. А что еще остается делать? Конечно можно швырять мёд в мышей, надеясь их немного попугать или ненадолго отвлечь на поедание мёда, но по сути это в лучшем случае немного продлит зависание человека над пастью дракона, которого мёдом не задобришь.
Притча о сладости временной жизни прочно закрепилась еще в одном литературном произведении – «Калила и Димна» (Панчатантра). В ней мед трактуется как «малая толика наслаждений, что достается человеку» как бы в утешение, однако это все же «отвлекает от цели».
На миниатюрах Калилы и Димны мы зачастую не видим животное, от которого убегал человек, но в тех случаях когда оно изображено — это верблюд. Но есть редакции «Калилы и Димны», в которых это слон: «Некий человек, спасаясь от бешеного слона, укрылся в глубоком заброшенном колодце и повис в нем, ухватившись за две толстые ветви, которые свисали с краев». Далее приведены миниатюры из арабской редакции «Калилы и Димны», из рукописей Национальной Библиотеки Франции (BNF).
«И задумавшись над этим, решил я довольствоваться малым и творить добро, насколько это в моих силах: может быть, в один из тех дней, что мне суждено еще прожить, найду я истинный путь или смогу совладать со своей мятежной душой» (Калила и Димна, окончание ГЛАВЫ О ЛЕКАРЕ БУРЗОЕ, СОСТАВЛЕННАЯ БУЗУРГМИХРОМ, СЫНОМ БАХТАГАНА, ВАЗИРОМ ЦАРЯ ПЕРСОВ АНУШИРВАНА, ОТ ИМЕНИ БУРЗОЕ).