"Я тогда уже не работал — на пенсии был, на даче жил, картошку копал. Года три как ушёл. С женой развёлся ещё до этого. И вот, летним вечером, в начале восьмидесятых, ко мне пришли двое в форме, без знаков различия. Не грубили. Спросили про станцию на 87-м километре. Спросили, что я там видел в августе семьдесят второго. Ушли так же спокойно, как пришли. Больше я их не видел. Но с тех пор почему-то каждую осень пахнет мазутом, даже если ветра нет. И иногда, если поставить радио на длинные волны и крутить медленно — между частотами можно поймать шорох, похожий на телеграмму.
Я никому ничего не рассказывал. Просто знаю: то, что было тогда, никто не спишет, но и использовать не будет."
"Станция на 87-м километре — не название, а описание. Так на схемах и числилась: "87 км". Без имени. Узел был второстепенный, построен под склад ещё в сороковых. В пятидесятых там были деревянные будки, позже — блочные, с железными ставнями. Вокруг — дачное гнильё, поле с бурьяном и речка в трёх километрах. Работали там по остаточному принципу — кого в наказание, кого по блату, чтоб не мешал.
Я попал туда в семьдесят первом. Меня перевели с узловой станции за нарушение дисциплины: поругался с замначальником, не поделили расчёт по вагонам. Хотели в депо сплавить, но у кого-то жена — племянница в управлении, слово замолвила, и меня отправили "подальше от глаз", но не уволили.
Станция была как под вуалью. Её не списывали, потому что юридически склад числился на балансе. Но поездов туда не было. Раз в месяц приезжала дрезина с инспектором, смотрели — стоит ли всё, не украли ли рельсы. Сигнализация работала через раз. Я приходил в восемь утра, уходил в пять. Иногда оставался на ночь — график менялся по неделям. Изредка звонили с узловой, проверяли связь.
Там, на 87-м, всё было как в фильме про заброшку, только без камеры. Сторожка с облупленной побелкой, дверь на железной пружине. Печь была, но дымоход не тянул. Полки с журналами, в которых последние записи были пятилетней давности. Рельсы — рыжие, мёртвые, с травой между шпал. Электричества не было, генератор крутили вручную, бензин возили сами. Всё — через костыли, через остатки.
Летом семьдесят второго стали приходить странные сигналы по рации. Рации были старые, на лампах, с дребезжащими ручками. Волны ловили плохо, но рабочие. Сигналы шли поздно вечером, после одиннадцати. Всё по правилам: позывной, маршрут, пункт назначения. Но маршрутов таких не было в графике.
Первый раз подумал — перепутали частоту. Ответил — тишина. Только через две минуты повтор. Позывной — "Грузовой 1732, следуем транзитом". В расписании такого не было. Посмотрел телетайп — пусто. Связался с диспетчером — тоже не знает.
Через пару дней — опять. Другой позывной, но стиль тот же. Ни приветствия, ни вопросов. Просто доклад, что "проходит транзитом по 87-му".
Я записал это в журнал, не особо вдаваясь. Решил, может, пьяные шутят с другой станции. Лето, жара, скука — чего не придумаешь. Но всё повторялось, и всегда по ночам.
Я тогда оставался на ночную. Сменщик заболел, пришлось выйти. Вечер был тёплый, в воздухе пахло камышом. Рация затихла, только потрескивала.
В районе одиннадцати — тот же позывной. "1732, следуем транзитом". Я взял бинокль, вышел на платформу — уже в сумерках.
И увидел.
Вагон. Один. Без локомотива. Серый, как бытует выражение, "без роду, без племени". Без номеров, без надписей, без фар. Он не шумел. Просто двигался. Медленно. Как будто скользил. Колёс не было видно — их словно и не было. Просто каркас на рельсах, и всё. Шёл со стороны старого тупика, потом исчез за поворотом. Ни скрипа, ни лязга, ни вибрации. Полный вакуум. И никакого освещения. Только металл, как из утиля.
Я тогда не испугался. Было ощущение, что я вижу не своё дело. Как если бы открыл не ту дверь в административке.
Через пять минут на телеграф пришло сообщение. Чёткое. Бумажная лента выплюнула телеграмму:
1732 прошёл. 87 км подтверждён.
Подпись — "Центральный узел". Такой узел числился, но там давно никого не было.
Я сел обратно. Поставил чай. Сидел и думал, не привиделось ли. Утром позвонил в управление — спросил, кто отправлял телеграмму. Ответили: ничего не слали. Сказали, наверное, глюк. Старые линии. Посмеялись.
Я тогда записал всё в журнал, но не стал уточнять детали. Чувствовал: не надо.
Через неделю начались телеграммы. Странные. Поступали глубокой ночью. Телетайп трещал, как в военные годы. Сообщения шли от "Центрального узла". В них был маршрут. Например:
Маршрут 1733: Подпорожье — 87 км — Блок 17 — окончание 03:40
Я искал по карте — таких пунктов не существовало. Ни "Подпорожья", ни "Блока 17". Ни в военных схемах, ни в гражданских. Запросы в архив ничего не дали. Пункты были как придуманные, но писались уверенно, с расстановкой.
Я сохранял все ленты. Хранил в ящике с ключом. Потом начал складывать в сумку и носить домой. Жена тогда уже собиралась уходить — говорила, что у меня “в голове коротнуло”.
А я просто был уверен, что это что-то настоящее, но не по нашей части.
Вагон я больше видел ещё дважды. Всегда один, всегда вечером. И всегда — без шума. Иногда мне казалось, что он не едет, а проходит, как световой луч. Через станцию, через шпалы, через меня.
Никаких аварий. Никакой угрозы. Просто проходил.
Случалось, рельсы оставались холодными. Как будто по ним ничего не двигалось.
Позже телеграммы начали включать таблицы. Колонки с символами, похожими на азбуку Морзе, но с повторами, которых в коде не бывает. Я приносил их в город, показывал знакомым радистам — никто не мог расшифровать. Говорили, это не шифр, а структура, как матрица или шаблон.
Осенью семьдесят второго станцию проверили. Приезжали из Главного управления, двое в чёрных костюмах. Без знаков. Спросили про оборудование, про журнал, про телетайп. Всё записали, изъяли все ленты. Один из них спросил:
— Поезд ты видел?
Я сказал — да.
Он кивнул. Сказал:
— Ну и хорошо, что видел.
И всё.
Через два дня меня перевели на узловую. Без объяснений.
Станцию на 87-м не закрыли. Но перестали упоминать в документах. Была — и как бы исчезла. Её физически не демонтировали. Просто вычеркнули.
Я больше не возвращался туда. Да и незачем. Телетайп не работал, рация молчала. Люди забыли. Но я иногда ловил в эфире тот же позывной — "1732". Очень редко, обычно в дождь.
Однажды, лет десять назад, я ехал мимо на электричке. Глянул в окно — станция стояла. Но вместо будки — просто серая бетонная плита. Как будто всё сравняли.
Тогда я понял: оно всё ещё ходит, просто не по этим рельсам. Может, не по нашим понятиям времени. Или координат.
Что это было?
Я не знаю. Не духи. Не параллельный мир. Просто что-то чужое. Не злобное. Не глупое. Просто — другое.
И, пожалуй, пусть так и будет."
Что думаете?