Священник Юлюс Саснаускас стал 17-м почетным гражданином Вильнюса. Как же радостно, что Вильнюс выбрал такого человека! Юлюс Саснаускас родился в Вильнюсе. С шестнадцати лет участвовал в изготовлении и распространении подпольной литературы, после окончания школы решил поступать в Каунасскую семинарию, но КГБ отправил его на службу в советскую армию. После возвращения Юлюс занялся правозащитной деятельностью, за что в двадцать лет был арестован, осужден и сослан на пять лет в Томскую область. В 1986-м он вернулся в Литву и вступил в тайный францисканский орден, в 1992 году закончил Каунасскую семинарию. В 1994 году уехал в Канаду, во францисканский монастырь, где был рукоположен. В 1997-м стал настоятелем храма Святого Бернардина Сиенского и Святого Франциска в Вильнюсе, с 2001 года и по сей день служит в этом храме. Отец Юлюс — директор и редактор католической радиопередачи «Малая студия», много пишет для католического сайта «Бернардинцы».
Юлюс Саснаускас
Откуда берётся Пасха?
Весь предполагаемый пасхальный пафос и величественные жесты в этом году, махнув хвостиком, унесла самая обыкновенная провинциальная церковная мышка, из тех, о которых говорят: «Ах, она бедняжка, неудачница, достойная лишь жалости». Оказалось – отнюдь не только жалости. Эта мышка была смелой и решительной, даже нахальной; она прокралась к самому алтарю и устроилась в нескольких шажках от амвона, куда ближе рассевшихся на скамьях прихожан.
Шла Страстная неделя, в костёле были дни сосредоточения, и я из кожи вон лез, чтобы народ, чающий Пасхальной радости, как можно скорее обратился к духовным ценностям и достойно подготовился к встрече с Господом. Краешком глаза слежу и за внимающей мне мышкой, ничуть не считающей, что она тут не на своём месте. Начинаю нервничать, вдохновение покидает меня. Вспоминаю вдруг профессора риторики нашей семинарии, гипнотизировавшего нас пронзительным взглядом и ловившего каждое слово нашего ранне-церковного лепета. И тут происходит что-то похожее. Мышка качает головой и явно надо мной насмехается. Я чувствую, что мне конец – это полное поражение. Так и слышу её комментарий: «Чего ты там напрягаешься? Не парься. Для нас тут, по эту сторону алтаря, всё куда яснее и проще».
Запустил бы в эту мелкую пакостницу какой-нибудь священной книгой или прикрикнул бы, чтобы шла вон, да только неудобно – костёл ведь, мы не на паперти. Вспомнилось, что раньше знаменитые францисканцы ничтоже сумняшеся проповедовали то птичкам, то волкам, а то даже и рыбам. Проклинаю в мыслях эти глупые традиции, и жду не дождусь, когда можно будет сказать «аминь». От первоначального намерения замутить предпасхальную бурю и вернуть всех в истинную веру и следа не осталось.
Когда сейчас думаешь-гадаешь, что творилось сразу после самой первой Пасхи, становится ясно, что и там, будто серая мышка хвостиком махнула, не было дозволено подняться в сферы неземного величия и торжества. Главное событие тогдашнего утра – выход или побег Господа из пещеры - могущее стать гвоздём Пасхального сценария, так и осталось сокрытым тьмой, без свидетелей, без возможности обрушиться на тебя подавляющей подлинностью. Опыт Христовой победы переселится на окраины, на неподготовленные, невспаханные, как бы случайные места, к людям, не репетирующим пасхальной радости. Возвращаясь от судьбоносного Гроба Господня евангельские женщины нос к носу сталкиваются с воскресшим Иисусом, и слышат как Он говорит им «Здравствуйте». Бежав из Иерусалима, из центра, двое учеников встречают Его на проселочной дороге, и, ужиная с Ним, узнают в Нём Господа. Дальше будет и разведённый им костёр, рыба и хлеб, брезжащий рассвет, разговор о любви, другие знакомые вещи. Многажды повторённое слово «не бойтесь».
Да и сегодня, если хочешь уловить запах и вкус Пасхи, какой-нибудь вестник с того света возвестит, что прежде всего не надо придавать себе чрезмерной значительности. Мало чести и тем, кто уверен, что познал все тайны Господни, и тем, кто держится на расстоянии, решив, что убедительных доказательств Воскресения не найдено. Всё куда проще, тысячу раз права была моя мышка. Первая Пасха рассыпала по всему свету множество звуков, цветов, запахов, движений и слов - старых и новых - которые вновь, будто случайно, без подготовки и чёткого плана, прокрадываются лёгкими шажками тебе в сердце и поздравляют с ... чудом, с тем, что в принципе невозможно. Ну, и как тогда выстоять? Как не улыбнуться тому, Тому, Кто всё это затеял?
ПАСХАЛЬНОЕ ПРИВЕТСТВИЕ АПОСТОЛУ ФОМЕ
Ин 20, 19-31
Едва отдалится, растает в воздухе пасхальное веселье, что ни год появляешься ты, Фома. Евангелие называет тебя Близнецом, но на всех языках к тебе ещё сильнее прилипло прозвище «неверного». Наверное потому художники изображали тебя со столярным угольником в руке. Ты хотел всё измерить, выровнять, взвесить? Хотел ощутимых доказательств, когда надо было всего-навсего поверить друзьям на слово, и принять как свидетельство их радостный гомон?
Признайся, ты ведь всегда стрелял мимо цели. Что ни скажешь, всё не в тему. Когда объявили о смерти Лазаря, и Иисус сказал: «Пойдёмте к нему», ты вырос словно из-под земли и изрёк, горячая голова: «Пойдём и мы умрём с ним!». Речь ведь шла о воскресении Лазаря, а ты подумал – о его смерти. За столом на Тайной Вечере Иисус сказал о своём уходе: «Куда Я иду, вы путь знаете». А ты опять возьми и брякни не к месту: «Господи! не знаем, куда идёшь; и как можем знать путь?». Будто с луны свалился – и перед Учителем неловко, и перед другими апостолами краснеть за тебя приходится.
А на Пасху ты уж такое выдал! Сам себя превзошёл. Пока твои друзья молились и бдели в горнице большой, ты один где-то мотался. Проморгал возвращение Господне и упрямо сомневался в том, что видели и слышали твои приятели. У тебя достало наглости заявить: «Если не увижу и не вложу перста – не поверю». Гордость твоя, или даже гордыня требовала знака, обращенного к тебе одному. Конечно, Иисус уступил, пришёл ещё раз, показал тебе руки и бок. Ты воскликнул: «Господь мой и Бог мой!», - но разве это вера? Коли в угол загнали, всяк верить горазд.
Я отобрал всё, что нашёл о тебе в записаном Иоанном Евангелии. Но едва прояснился твой далеко не приятный облик, мне стало ясно, что ты незаменим на нашей Пасхе. Ты куда нужнее «прозрачных», безупречных Евангельских персонажей. Тебя не было с теми, кто вечером первого дня недели видели Иисуса. И нас там не было тоже. Мы, Фома, как и ты – люди «дня восьмого» - и в литургии, и в буднях. Со своими сомнениями, неверием, нежеланием быть верующими поневоле. Ты помогаешь нам бежать куда подальше от всеобщей духовности, от веры, становящейся повинностью, модой, признаком хорошего тона. Ты жаждешь встретить израненого Христа – настоящего, незасахаренного, «неизсуществлённого» Бога.
И твои оговорки, твоя стрельба в «молоко» вдруг становятся дороже стройных проповедей Петра. Стрелял мимо цели, а попал точно в десятку, в самое яблочко! Без твоих слов «Пойдём и мы умрём вместе с ним!», мы бы не догадались, что Иисус, возвращающийся в Иудею воскресить Лазаря, сам – осуждённый, умирающий, и что каждый христианин посылаем «умереть вместе с Ним». На вечере ты выскочил – мы, мол, пути-дороги не знаем, бредём в потёмках – а Иисус именно тебе ответил: «Я есмь путь и истина и жизнь». В «горнице горней» ты был «Фомой неверным», белой вороной среди других апостолов, но ведь ты, а не они произнёс самую священную, самую точную формулу веры: «Господь мой и Бог мой!». Ты вёл себя и выступал «не в тему», а вышла тема тем – самая настоящая и самая нужная.
Ах, Фома, Фома... тебя приветствуют твои братья и сёстры, опаздывающие на массовые праздники радости и надежды. Будь нашим покровителем и прости, что тебя обзывают неверным не ведающие сомнений и неуверенности. Тебе ведь знакомо древнее христианское предание, назвавшее тебя близнецом Иисуса. Теперь и нам не стыдно стать тебе близнецами.
Перевод с литовского Томаса Чепайтиса
Из книги Станислава Добровольскиса и Юлюса Саснаускаса «Из богословия сквериков и деревушек»: https://limbakh.ru/index.php?id=2323