Где-то в Германии, апрель 1945 года, дым коромыслом, война трещит по швам. Рядовой Иван Козлов, он же Ваня-Штык, пробирался через лесок недалеко от Эльбы. Ваня — парень простой, из-под Воронежа, с лицом, будто топором вытесанным из берёзы, и с гранатой в кармане, «на всякий случай». Немцы уже драпают, но ещё огрызаются, как загнанные волки. Ваня тащил на себе ППШ, три магазина патронов и полмешка картошки, реквизированной из разбитого немецкого обоза. «Картошка — это сила, — думал он, — без неё войну не выиграешь». И тут — бац! — слышит женский крик, да не просто крик, а с американским акцентом, как в тех фильмах, что им в землянке крутили. Ваня насторожился: «Это ж союзница какая-то попала в беду, а я, блин, джентльмен, хоть и в валенках». Пополз он по кустам, выглядывает — и правда: трое немцев, остатки какого-то разбитого взвода, окружили девчонку в форме американской медсестры. У неё рыжие волосы, веснушки, как у Мардж из тех комиксов, что Ваня нашёл в трофейном ранце, и взгляд так