Перед ним стояла молодая девушка, чей внешний облик можно было без преувеличения назвать эталоном элегантности. Её чёрные как смоль волосы, обрамляли красивое лицо короткой стрижкой, придавая ей образ амазонки, а глубокие голубые глаза светились таинственным светом. Спокойствие её взгляда завораживало, словно зеркальная поверхность озера, под которой скрывалось нечто, способное в любой момент подняться из глубины и нарушить эту идиллию. Чёткие линии губ с немного приподнятыми уголками, казалось всегда расположены к улыбке, а в королевской осанке читались уверенность в себе и благородство. Облегающий брючный костюм цвета морской волны только лишний раз подчёркивал безупречность её фигуры и идеально гармонировал с почти незаметным макияжем, который был последним штрихом её утончённого стиля.
Варни без труда узнал в яркой брюнетке ту самую журналистку, которая около часа назад привлекла его внимание на экране монитора в своей гримёрной.
—Навира, —улыбнувшись представилась девушка и протянула руку Варни. —Я столько раз слышала второй концерт Рахманинова в исполнении самых выдающихся пианистов вселенной, но Ваше исполнение… Девушка сделала многозначительную паузу, с восхищением посмотрела на него и удивлённо пожав плечами, чуть покачала головою, дав понять собеседнику, что не существует таких слов, чтобы выразить то, что она испытала во время его выступления.
—Спасибо, – немного сухо ответил Варни, но понимая, что девушка явно заинтересовала его, быстро исправился и уже более оживлённо продолжил: —Просто Рахманинов мой любимый композитор. Наверное поэтому иногда удаётся его неплохо сыграть.
—А мне кажется, что дело не только в Рахманинове и думаю об этом было бы интересно поговорить. Я вообще журналист, работаю в одном весьма солидном издании, подробно освещающим всё, что происходит в мире классической музыки. Вы не откажете мне в интервью?
Он вдруг неожиданно поймал себя на мысли, что с нетерпением ждал именно этого предложения от своей новой знакомой ещё с момента начала их разговора.
—С удовольствием, – без лишних раздумий ответил Варни. —Только позвольте мне для начала переодеться. Встретимся через 15 минут наверху в кафе, рядом с оранжереей.
Варни поднялся на последний этаж, прошёл через стеклянную оранжерею, где в просторном вольере как всегда мирно спала черепаха Бенита и оказался в кафе. Навира уже ждала его за столиком в углу, наблюдая трансляцию фестиваля.
—Даже не представляю какого это выходить на сцену сразу после такого выступления как Ваше,— увидев Варни сказала она, —просто самоубийство...
—Не преувеличивайте, —улыбнулся Варни, — уверяю вас, что трубач, который сейчас на сцене, соберёт не меньше аплодисментов и оваций. Он абсолютный гений. Плюс ко всему исполняет музыку собственного сочинения. И она великолепна.
—Да, прекрасная пьеса,—согласилась Навира и переведя взгляд на Варни спросила: —А вы? Сами не пробовали что-то сочинять?
Короткой паузы, которая возникла сразу же после этого вопроса, Навире хватило, чтобы заметить как серая тень проскользнула по лицу её собеседника.
—С сочинительством у меня как-то не сложилось,—делая вид, что эта тема его не очень интересует, ответил Варни,—я вообще не уверен, что это то, о чём нам стоит говорить, потому как собственно и обсуждать здесь нечего. Я просто пианист. Пианист, исполняющий музыку великих композиторов и не более.
—Вот уж никогда не поверю,—засмеялась Навира, совершенно не собираясь отказываться от разговора на эту тему. — Не сложилось...Хм… —она нарочно немного с ухмылкой повторила эту фразу, подчёркивая тем самым абсурдность слов Варни.
—Чтобы у вас и не сложилось? Да такое просто невозможно. Скажу вам по секрету, что сам маэстро Ворк в сегодняшнем большом интервью с ним, в числе прочего, говоря о своих лучших учениках по классу композиции, в первых рядах упоминул именно вас.
—Меня? Странно, —удивился Варни, —полгода назад я действительно брал у него уроки по композиции, но хоть какой-то похвалы от него в свой адрес я что-то не припомню.
—Что поделать, учителя всегда строги к своим ученикам, в особенности к тем, в ком видят талант,—с интонацией сочувствия резюмировала Навира. — Это только на пользу.
Упоминание про талант определённо возымело своё действие на Варни и он с гораздо большей охотой включился в разговор на тему сочинительства.
—Ну я пробовал что-то сочинять, делал какие-то наброски, стилизации... Один раз даже услышал во сне целую симфонию, но воплотить это всё так и не удалось и сейчас я практически больше этим не занимаюсь.
—А не могли бы вы что-нибудь показать из своего творчества?—спросила Навира, бросив взгляд на небольшое старинное пианино, одиноко стоящее в углу и выполняющее роль скорее одной из деталей интерьера, чем музыкального инструмента. —Обещаю быть самым строгим критиком. Я хоть и не состоявшаяся пианистка, но что касается творчества других, поверьте, обладаю способностью разглядеть золотые крупицы в тоннах никому не нужной руды. Может быть вы недооцениваете свои композиторские способности?
Варни с недоверием и в тоже время с любопытством посмотрел на Навиру, слова которой прозвучали так, словно она знает про него такое, о чём он даже не подозревает.
—Даже не знаю…Для меня полная неожиданность, что мы вообще затронули эту тему, но… Может быть это даже интересно.
—Конечно! Мне вдруг неожиданно пришла в голову идея рассказать о вас именно с этой, неизвестной никому стороны—стараясь окончательно убедить Варни продолжала Навира. —Если честно, меньше всего хотелось бы задавать банальные вопросы, наподобие тех, как вы добиваетесь такого певучего звука, был ли каким- то особенным сегодняшний концерт и каковы ваши дальнейшие творческие планы.
—Да, вопросы журналистов как правило разнообразием не отличаются,—согласился Варни.
—Ну вот… Значит я буду первая, кто сломает ваши стереотипы о журналистах,—засмеялась Навира.
Варни встал из- за столика и подошёл к инструменту. —Мда, видимо по своему прямому назначению это не использовалось уже очень давно,—с улыбкой сказал он, поднимая покрытую пылью крышку пианино.