Алексей и Юлия поженились год назад, в свои 27 лет. Их история любви началась в Санкт-Петербурге, на выставке современного искусства, где Юлия, художница с огненными рыжими волосами и смеющимися серыми глазами, представляла свои работы. Её картины — яркие, полные эмоций, с мазками, напоминающими закаты над Невой, привлекли внимание Алексея, инженера с доброй улыбкой и слегка растрепанными светлыми волосами. Он пришёл на выставку с другом, но весь вечер провёл у одной из её работ, разговорившись с Юлией о смысле искусства и жизни. Их первая встреча переросла в долгие прогулки по набережным, а через полгода Алексей сделал предложение на закате у Невы, встав на одно колено с кольцом в дрожащей руке. Юлия, сияя от счастья, сказала «да». Свадьба была скромной, но тёплой: они пригласили только близких друзей, танцевали под музыку уличных артистов, и оба мечтали о долгой счастливой жизни. Но ремонт в их квартире и вынужденное проживание с матерью Алексея, Галиной Михайловной, поставили их брак на грань.
Всё началось с бытовой проблемы: в их небольшой квартире на Васильевском острове затеяли ремонт. Потолок в ванной начал протекать после того, как соседи сверху залили пол, и управляющая компания сообщила, что работы займут как минимум неделю. Алексей, не долго думая, предложил переехать к его матери, Галине Михайловне, 54-летней женщине, которая жила в просторной трёхкомнатной квартире в центре города, недалеко от Невского проспекта. Галина Михайловна работала библиотекарем в районной библиотеке, была женщиной интеллигентной, но с твёрдым характером и привычкой всё контролировать. Её квартира была пропитана духом прошлого: книжные шкафы с пожелтевшими томами, кружевные салфетки на комоде, старый сервант с хрустальными бокалами. Юлия, привыкшая к свободе и творческому беспорядку, не горела желанием переезжать, но всё же согласилась: «Лёша, если это ненадолго, то я не против. Но ты знаешь, я не люблю, когда меня контролируют». Алексей улыбнулся, обнимая её: «Юль, потерпи, это всего неделя. Маме будет приятно, она давно хотела с тобой поближе познакомиться».
Галина Михайловна встретила их с улыбкой, накрыла стол с домашними пирогами и горячим чаем, расспрашивая Юлию о её картинах. Она казалась радушной, но в её тоне сквозила лёгкая настороженность. Юлия, привыкшая к свободе, старалась быть вежливой: помогала на кухне, хвалила мамины рецепты, но уже на второй день почувствовала, что Галина Михайловна наблюдает за ней с осуждением. Утром, когда Юлия вышла к завтраку в 10 утра, Галина Михайловна, уже давно вставшая, посмотрела на неё с укором: «Юля, ты всегда так поздно встаёшь? У нас в семье принято вставать пораньше, в 7 утра». Юлия, привыкшая работать по ночам, когда вдохновение приходило яркими вспышками, улыбнулась, скрывая раздражение: «Галина Михайловна, я художница, у меня свой график. Иногда я работаю до трёх ночи». Галина Михайловна поджала губы, её взгляд стал холоднее: «Ну, это твоё дело, конечно. Но порядок в доме должен быть».
Напряжение нарастало с каждым днём. Галина Михайловна начала вмешиваться во всё. Она критиковала Юлию за то, как та моет посуду: «Надо с содой, а не этим вашим гелем, от него пятна остаются!» Она осуждала её яркие платья, которые Юлия любила за их свободу и цвет: «Юля, ты замужняя женщина, зачем такие короткие юбки? Это несерьёзно». Она ворчала, когда Юлия оставляла краски и кисти на столе в гостиной: «Это же библиотека, а не мастерская! Убери свои вещи, я не хочу, чтобы здесь был бардак». Юлия терпела, стиснув зубы, но её раздражение росло. Она шептала Алексею по вечерам, лёжа в узкой гостевой комнате: «Лёша, твоя мама меня будто проверяет. Я не могу так! Она критикует всё, что я делаю». Алексей, обнимая её, пытался успокоить: «Юль, потерпи, это ненадолго. Она просто привыкла к своему порядку. Мама одна растила меня, ей сложно смириться, что у меня теперь своя семья».
Юлия старалась не срываться. Она вспоминала, как её собственная мать, живущая в другом городе, всегда поддерживала её творчество, как давала ей свободу быть собой. Но Галина Михайловна была другой — женщиной, для которой порядок и традиции были важнее всего. Юлия чувствовала, что её яркая, свободная натура задыхается под этим контролем. Она пыталась наладить контакт: однажды предложила Галине Михайловне вместе испечь пирог, но даже это обернулось критикой: «Юля, ты муку неправильно просеиваешь, тесто будет комками». Юлия, сдерживая слёзы, ушла в комнату, а Алексей, видя её расстройство, пообещал поговорить с матерью. Но разговор не помог: Галина Михайловна лишь отмахнулась: «Лёша, я просто хочу, чтобы она научилась быть хозяйкой. Ты же не будешь всю жизнь её обслуживать».
Кульминация наступила на пятый день. Юлия, решив показать, что она тоже умеет вести хозяйство, затеяла ужин. Она приготовила пасту с креветками — своё коронное блюдо, которое Алексей обожал. Она накрыла стол, поставила свечи, надеясь, что этот вечер станет перемирием. Но Галина Михайловна, попробовав пасту, скривилась: «Юля, это что, макароны с рыбой? У нас в семье так не готовят. Лёша всегда любил мои котлеты с пюре». Юлия, чувствуя, как внутри всё закипает, ответила: «Галина Михайловна, это не просто макароны, это паста! И Лёша её любит, он сам мне говорил». Галина Михайловна фыркнула, её голос стал резче: «Любит, потому что ты его приучила к этой модной еде. А он вырос на нормальной пище, на моей кухне! Ты хоть знаешь, как он в детстве уплетал мои супы?»
Слово за слово, и разговор перерос в скандал. Юлия, больше не сдерживаясь, крикнула: «Я не обязана готовить, как вы! Я его жена, а не ваша копия! И я устала от ваших придирок!» Галина Михайловна, побледнев от гнева, ответила: «А ты вообще не знаешь, что значит быть женой! Ты только и делаешь, что рисуешь свои картины, а дом в беспорядке! Лёша, скажи ей, что ты думаешь!» Алексей, стоя между ними, пытался успокоить обеих: «Мам, Юля, хватит! Давайте без криков, пожалуйста». Но было поздно. Юлия, схватив сумку, выбежала в спальню, хлопнув дверью, а Галина Михайловна, бросив полотенце на стол, ушла к себе, пробормотав: «Вот и воспитывай таких».
На следующий день обе женщины поставили Алексея перед выбором. Утром, за завтраком, Галина Михайловна разлила чай в старые фарфоровые чашки, которые доставала только по особым случаям, и сказала: «Лёша, я воспитывала тебя одна, после того как твой отец ушёл, когда тебе было пять. Я работала на двух работах, шила тебе костюмы на школьные праздники, учила быть ответственным. Я не для того растила сына, чтобы какая-то девчонка превращала наш дом в хаос. Ты должен выбрать: или она уходит, или я больше не хочу тебя видеть». Её голос дрожал, но глаза были полны решимости. Юлия, услышав это, вскочила, её рыжие волосы растрепались, а глаза блестели от слёз: «Алексей, это ты должен решить! Я твоя жена, а она меня унижает каждый день! Если ты не можешь защитить меня, я ухожу насовсем! Я не буду жить там, где меня не уважают!» Алексей, держа чашку, почувствовал, как его сердце сжимается. Он любил их обеих, но ситуация вышла из-под контроля.
Семейная драма развернулась за чашкой чая в гостиной Галины Михайловны. Комната была уютной, но напряжение висело в воздухе, как грозовая туча. На книжных полках стояли ряды классической литературы, на комоде — старые фотографии Алексея в детстве, на подоконнике — горшки с фиалками. Галина Михайловна сидела в кресле, её лицо было каменным, но глаза выдавали обиду. Юлия устроилась на диване, скрестив руки, её взгляд был полон гнева и боли. Алексей сидел между ними на стуле, пытаясь найти слова, которые могли бы разрядить обстановку. «Мам, ты знаешь, как я тебя уважаю, — начал он, стараясь говорить спокойно. — Ты сделала для меня всё, и я никогда этого не забуду. Но Юля — моя жена. Мы строим свою семью, и я не могу отказаться от неё». Галина Михайловна перебила, её голос задрожал: «Семью? Она даже борщ сварить не может! Ты думаешь, она будет хорошей матерью твоим детям? Она только и делает, что рисует, а дом в беспорядке!» Юлия вспыхнула, её голос стал громче: «А вы думаете, что я должна жить по вашим правилам? Я не ваша дочь, я жена вашего сына! И я не собираюсь терпеть ваши придирки! Если вам так важны ваши котлеты, готовьте их сами, но не лезьте в нашу жизнь!»
Спор продолжался часами. Галина Михайловна вспоминала, как жертвовала всем ради Алексея, как ночами читала ему книги, как учила его быть честным и трудолюбивым. «Я отдала тебе всю жизнь, Лёша, — говорила она, её голос дрожал от слёз. — А теперь ты позволяешь ей разрушать наш дом! Она даже не знает, что такое настоящая семья». Юлия, в свою очередь, напоминала, как она поддерживала Алексея, когда он терял работу, как они вместе мечтали о будущем, как она жертвовала своим временем, чтобы быть с ним. «Я не разрушаю, я строю! — кричала она, вытирая слёзы. — А вы хотите, чтобы я исчезла, потому что я не такая, как вы! Я люблю Лёшу, но я не могу жить под вашим контролем!» Алексей чувствовал себя между молотом и наковальней. Он пытался говорить, но его голос тонул в их обвинениях. Он вспоминал, как мать всегда была его опорой, как она учила его жизни, но и Юлия была его светом — женщиной, которая вдохновляла его, заставляла смеяться, мечтать.
Наконец он не выдержал. «Хватит! — крикнул он, встав со стула. — Я не буду выбирать! Вы обе мне дороги, но я не могу разорваться! Мама, я благодарен тебе за всё, но Юля — моя семья теперь. А ты, Юль, должна уважать мою маму, потому что она часть моей жизни. Если мы хотим быть вместе, нам нужно научиться принимать друг друга». Обе женщины замолчали, глядя на него. Галина Михайловна опустила глаза, её руки дрожали, она понимала, что её сын вырос и у него своя жизнь. Юлия, вытерев слёзы, кивнула: «Лёша, я готова попробовать. Но она должна перестать меня контролировать. Я хочу быть собой». Галина Михайловна, помолчав, сказала: «Я тоже не хочу терять сына. Юля, я попробую… быть мягче. Но и ты уважай мой дом».
Ремонт закончился через два дня, и Алексей с Юлией вернулись в свою квартиру. Напряжение между Юлией и Галиной Михайловной не исчезло полностью, но обе старались ради Алексея. Юлия начала приглашать Галину Михайловну на свои выставки, пытаясь показать ей свой мир, а Галина Михайловна, в свою очередь, учила Юлию печь пироги, стараясь не критиковать. Алексей знал, что впереди их ждёт долгий путь, чтобы найти баланс, но надеялся, что любовь к нему поможет им научиться уважать друг друга. А пока он просто радовался, что его семья — обе его семьи — всё ещё вместе, несмотря на все бури.