Всё началось с того, что я нашёл в нашей почте письмо с грозным штампом «Росреестр». Такие конверты вызывают у меня примерно те же эмоции, что у кота при виде переноски — неконтролируемое желание спрятаться в самый дальний угол и притвориться мёртвым. Но жена смотрела на меня с надеждой в глазах, словно я не просто тот парень, который однажды поменял лампочку в ванной и теперь считается в доме техническим гением, а как минимум потомственный нотариус.
— Дима, открывай уже, — подтолкнула меня Катя тоном, которым обычно говорят с ребёнком, застывшим перед прививкой. — Что там может быть страшного?
Такую фразу могут произносить только люди, никогда не получавшие письма из налоговой с фразой «В ходе проверки выявлено...». Я героически вскрыл конверт, готовясь к худшему.
Внутри оказался документ о том, что нам требуется подтвердить право собственности на квартиру. Срок — две недели. На языке бюрократии это звучало примерно как «Докажите, что вы не верблюд, иначе будем считать вас верблюдом со всеми вытекающими последствиями».
— Я завтра на работе, — немедленно сообщила Катя с видом человека, который внезапно вспомнил о важнейшей встрече на другом конце города. — Может, ты сам разберёшься? Это же быстро...
Если кто-то произносит фразу «Это же быстро» о взаимодействии с государственными органами, знайте: этот человек либо никогда не бывал в МФЦ, либо обладает сверхспособностью останавливать время. У Кати, конечно, были суперспособности, но совсем другие — например, помнить день рождения всех своих коллег и точно знать, где в квартире лежит пульт от телевизора.
Но я согласился. Потому что в глубине души мне казалось, что я недостаточно солидный муж. На работе я аналитик, человек, который превращает хаос в таблицы Excel и обратно. Моя жена — руководитель отдела в крупной компании, женщина с таким организаторским талантом, что могла бы планировать высадку на Луну между приготовлением ужина и просмотром сериала. А я... Я тот парень, который до сих пор теряется при звонке стоматологу, мучительно подбирая слова типа «У меня что-то с... Ну, тем белым, которое во рту... Зубом, да».
Визит в Росреестр казался мне чем-то вроде обряда инициации во взрослую жизнь.
Утром следующего дня я надел костюм, в котором был и на собеседовании, и на двух похоронах. Он пах нафталином и страхом — всё как надо.
МФЦ выглядел как гибрид районной поликлиники и зала ожидания на вокзале. Воздух был пропитан запахом казённой мебели, нервного пота и разочарования. Получив талончик, я приготовился погрузиться в пучину скуки, но в очереди передо мной оказался мужчина лет шестидесяти — с газетой подмышкой и взглядом человека, лично знакомого с системой и всеми её тайными ходами.
— На приватизацию? — спросил он, оценив мой испуганный вид и зажатую в руках папочку с единственным листом бумаги.
— На подтверждение права собственности, — ответил я с фальшивой непринуждённостью, как если бы каждый вторник занимался чем-то подобным.
— Ха! — сказал он с интонацией человека, наблюдающего за тем, как котёнок пытается поймать лазерную точку. — А документы все собрал?
Я почувствовал, как моя душа медленно покидает тело. Какие ещё документы? У меня была только эта бумажка из почтового ящика, которую я воспринимал как билет в один конец — в мир бюрократии.
— А что нужно? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал любознательно, а не панически.
— Ну, там бумаги всякие... Я когда в прошлый раз собирал — на неделю в архиве застрял, — ответил он с видом ветерана, вспоминающего о своих битвах.
Я почувствовал, что мой костюм внезапно стал похож на средневековые доспехи — такой же жёсткий и неудобный. Воротник рубашки превратился в удавку.
— У меня только письмо из Росреестра, — признался я, чувствуя, как краснеют уши.
Мужчина покачал головой так, словно я сообщил ему, что собираюсь переплыть Байкал на надувном фламинго.
— Парень, ты бы подготовился сначала. Тут так просто не бывает, — он достал газету и погрузился в чтение, давая понять, что урок окончен и я отпущен на волю искупать свои грехи непредусмотрительности.
Когда подошла моя очередь, я был морально раздавлен до состояния блина. Девушка за стойкой посмотрела на моё письмо, потом на меня с той особой смесью жалости и усталости, с которой смотрят на людей, предлагающих заплатить за проезд в метро старыми пуговицами.
— Вам нужно принести полный пакет документов, — сказала она тоном учительницы, объясняющей пятикласснику, что домашнее задание всё-таки придётся делать. — Вот список.
Она протянула мне бумагу, где было перечислено столько документов, что если бы их разложить по полу, можно было бы выстлать дорожку до нашей квартиры.
— А где их взять? — спросил я, пытаясь звучать как человек, который знает, что делает, но просто сегодня не в настроении.
— В Росреестре, БТИ, у нотариуса, в налоговой... — она продолжала перечислять организации, и каждое новое название падало на меня как кирпич с крыши.
Следующие семь часов я провёл, мигрируя между учреждениями как перелётная птица, сбившаяся с курса. В каждом мне говорили, что для получения документа А нужен документ Б, который выдаётся только при наличии документа В, доступного исключительно владельцам документа А. Это была какая-то кафкианская головоломка, в которой выигрышной комбинации не существовало в принципе. Да у Сизифа с его камнем была ещё лёгкая работа. Там хотя бы понятно, куда катить.
В какой-то момент я обнаружил себя стоящим в очереди, даже не помня, зачем и куда я её занял. Видимо, в моей голове сработал инстинкт: видишь очередь — становись, разберёшься потом.
К четырём часам дня я оказался в приёмной какого-то Важного Человека, который, по словам секретарши с причёской как у стюардессы из 80-х, «мог бы помочь, но сегодня не принимает». Я был готов разбить лагерь прямо в коридоре — расстелить спальный мешок, развести костёр из собранных за день бумажек и начать охотиться на принтеры.
Спас меня звонок жены. Я смотрел на имя «Катюша» на экране телефона, как на сигнал спасательного маяка в бушующем море бюрократии.
— Ну как, всё получилось? — радостно спросила Катя, явно представляя, что я уже дома, развалился на диване с чувством выполненного долга и, возможно, даже начал готовить ужин.
— Я... в процессе, — ответил я, глядя на свои ботинки, покрытые московской грязью настолько, что их исходный цвет стал предметом догадок.
— В каком ещё процессе? — её голос изменился, приобретя те ноты беспокойства, которые обычно появляются, когда я говорю: «Я попробую починить это сам». — Там же просто подать заявление надо было.
Я глубоко вздохнул и начал рассказывать про документы А, Б и В, про систему, которая, кажется, была разработана садистами и параноиками для проверки человеческой выносливости. Катя слушала молча, а потом вдруг рассмеялась — не просто хихикнула, а откровенно захохотала, так, что мне пришлось отодвинуть телефон от уха.
— Дим, это обычное информационное письмо! — выдавила она между приступами смеха. — Просто уведомление о том, что они проводят проверку данных. Ничего делать не надо. Там внизу мелким шрифтом написано: «Для справки, без необходимости действия со стороны получателя»...
Наступила тишина такой плотности, что её можно было резать ножом для масла. Я стоял посреди коридора какого-то учреждения, держа в руках папку с документами, собранными ценой невероятных усилий, и чувствовал себя археологом, который годами копал в пустыне в поисках сокровищ, а нашёл пивную банку.
— То есть... я зря весь день...
— Ну не зря, — утешила меня Катя тоном, которым утешают ребёнка, построившего замок из песка прямо перед приливом. — Зато теперь ты знаешь, как работает система! Это же ценный опыт! И вообще, ты мой герой.
Я знал, что она пытается быть доброй, но в этот момент я готов был продать душу за возможность телепортироваться домой, минуя все эти учреждения, где меня теперь знали в лицо и, возможно, заочно жалели.
Домой я вернулся около семи, с ощущением, что прожил за день целую жизнь — и не самую счастливую. Катя встретила меня с бокалом вина и выражением лица человека, пытающегося не улыбаться на похоронах.
— Мой герой-правозащитник, — сказала она, целуя меня в щёку. — Прости, что не объяснила. Я думала, ты просто отнесёшь письмо и всё. Как насчёт заказать пиццу и посмотреть что-нибудь настолько глупое, что оно вытеснит все воспоминания о сегодняшнем дне?
Она включила какую-то комедию, и мы ели пиццу прямо на диване, нарушая собственное правило о еде перед телевизором. Я постепенно оттаивал от бюрократического холода.
Позже, уже лёжа в постели, я вдруг осознал, что за этот безумный день узнал о нашей квартире больше, чем за три года жизни в ней. Я теперь знал, что она построена в 1978 году, что у неё есть кадастровый номер (и он важнее рыночной стоимости, почему-то), и что наши соседи сверху — семья из трёх человек и йоркширского терьера, тоже получили такое письмо и тоже сначала запаниковали.
— Знаешь, — сказал я Кате, пока она намазывала лицо кремом в своём ночном ритуале, — я сегодня чувствовал себя как в той сказке, где герой должен принести яйцо Кощея, но для этого ему нужно найти утку, которая в зайце, который в сундуке...
— И что ты понял? — спросила она, откладывая баночку с кремом и глядя на меня с интересом.
— Я понял, что у квартиры — тоже своя жизнь. Паспорт, прописка, бумажная биография. Она живёт не только с нами, но и где-то в архиве.
Катя посмотрела на меня с удивлением, словно я вдруг заговорил на староперсидском:
— Ты сейчас как риелтор из телепередачи. Надо записать, пока не забыл.
Я бросил в неё подушкой:
— После сегодняшнего дня? Увольте! Я лучше буду жонглировать таблицами, чем бегать по инстанциям. Хотя теперь я понимаю, почему риелторы берут такие комиссионные — они, считай, в аду работают.
Но что-то во мне действительно изменилось. Как будто я заново познакомился с пространством, в котором жил. Раньше наша квартира была просто местом, где стоит наша кровать и где мы храним коллекцию кружек со всех посещённых городов. Теперь я знал, что она существует не только для нас, но и в каких-то далёких серверах и пыльных архивах. И почему-то это сделало её ещё более нашей — как будто я узнал её секреты, её бюрократическую биографию.
Через неделю пришло ещё одно письмо — с подтверждением, что всё в порядке. Катя предложила его выбросить, но я торжественно поместил его в специально купленную папку «Документы на квартиру», где оно оказалось в одиночестве, как первый экспонат в музее.
— Ты чего? — удивилась жена. — Это же обычная макулатура.
— Береженого Росреестр бережёт, — важно ответил я, и мы оба рассмеялись.
Иногда, за бокалом вина, я рассказываю друзьям, как чуть не стал юристом против воли. Успех у этой истории стабильный.
Потому что нет на свете фразы страшнее, чем «А у вас не хватает одной справки», особенно если ты уже отстоял три очереди и до закрытия осталось семь минут. Поэтому теперь, когда я получаю конверт с гербом — сначала завариваю чай. И только потом открываю.
Автор: Гатиятулин Игорь