Драма на Лубянке (о судьбе Владимира Маяковского).
НА КОРАБЛЕ, на котором в «революцию дальше» плыл Владимир Маяковский, насчитывалось множество матросов, вел его вперед капитан — Ленин, а Маяковский делал свое профессиональное дело — пел. О чем — известно.
Ешь ананасы» рябчиков жуй! День твой последний приходит, буржуй...
Эта бессмертная частушка Маяковского, сочиненная в 1917 году, вдохновляла атакующих Зимний дворец. За ней последовали тысячи других рифм и строк, расчищавших дорогу новому строю, новой власти, правящей партии, ее вождям, выступавшим от имени рабочего класса.К роли «агитатора, горлана, главаря»
Маяковский был основательно подготовлен не только опытом творчества, но и сознательной жизни. Он начал не как художник, поэт, а как большевик, по имени «товарищ Константин», принятый в партию в 14 лет. Молодой революционер 1893 года рождения отличался не только смелостью, что свойственно возрасту, но и умением убеждать, вести за собой, поэтому удостоился чести быть избранным на партийной конференции в 1908 году в члены МК партии. Факт непостижимый.
Таким образом, мы видим, что в рядах партии побывал еще тогда, когда известные писатели в ней не состояли, был большевиком намного раньше Валерия Брюсова, ранее Демьяна Бедного, вступившего в партию в год нового подъема революционного движения — 1912-й...
Это важнейшее обстоятельство из жизни Маяковского. Раньше всех поэтов ступил он на палубу как член команды революционного корабля. Спустя два года сошел на берег, сдал мандат. Этого ему, конечно, никогда не простили. Когда большевики взяли власть, а случилось это спустя всего семь лет после выхода Маяковского из партии, он снова ступил на покинутый корабль, но уже в качестве поэта, войдя в команду Луначарского — наркома просвещения. Нарком руководил также наукой и культурой, поэзией в частности, исполняя обязанности до сентября 1929 года, почти до конца жизни поэта. Сохранились документы за подписью Луначарского, на официальных бумагах, где содержится самая лестная характеристика Маяковскому. Именно Анатолий Васильевич был тем лицом в правительстве, кто первый дал поэту высочайшую оценку еще при жизни: в несколько иной редакции после кончины поэта она была обнародована за подписью И. Сталина...
Перед очередным отъездом за границу Маяковский в мае 1924 года получил письмо наркома, адресованное всем официальным зарубежным советским представителям, где находим эту оценку: «Настоящим Народный Комиссариат просвещения РСФСР свидетельствует, что предъявитель сего В. Маяковский является одним из крупнейших и талантливейших поэтов современной России».
Аналогичное письмо наркома, обращенное к полпредам, то есть советским послам, Маяковский увез тогда за рубеж. Владимир Владимирович пользовался посеянной поддержкой наркома: с его командировками путешествовал по стране, его ходатайствами «пробивал» место под крылом издательств, в частности самого состоятельного — Госиздата. «Дорогой товарищ! писал нарком 16 марта 1925 года заведующему Госиздатом. — Выходят какие-то странные недоразумения с полным собранием сочинений Маяковского. Все соглашаются, что это очень крупный поэт, в его полном согласии с советской властью и коммунистической партией ни у кого, конечно, нет сомнений. Между тем его книги Гизом почти не издаются. Я знаю, что на верхах партии к нему прекрасное отношение...».
Хорошо известно резко отрицательное отношение Ленина к футуристам, Маяковскому в частности, ограничение, наложенное Владимиром Ильичем на издание сочинений футуристов, которым покровительствовал нарком просвещения. В Кремле хранится книжка поэта «150 000 000». (столько миллионов проживало тогда в Советской России).
Не Троцкому, не Ленину Стих умиленный.
В бою славлю миллионы, вижу Миллионы Миллионы пою.
Под автографом «Товарищу Владимиру Ильичу с комфутским приветом» следовали подписи Владимира Маяковского, Лили Брик и других футуристов. Есть свидетельства, что отношение к футуристам было у него, как к глупцам, по поводу подаренной книжки сказал: «Это хулиганский коммунизм». Однако, когда Ленину попало напечатанное в «Известиях» стихотворение Маяковского «Прозаседавшиеся», где высмеивались бюрократы, вождь высоко его оценил с политической точки зрения, о чем сообщил публично, что не изменило его устоявшегося отрицательного мнения о футуризме. Иное отношение у Маяковского к Ленину. Стихотворение «Владимир Ильич» написал в апреле 1920 года, к пятидесятилетию вождя. Его имя упоминается во многих стихах, а после смерти сочинена поэма «Владимир Ильич Ленин», которая в отличие от других поэм посвящена не Лиле Брик, а Российской Коммунистической партии — РКП.
В картине, где изображается Смольный в ночь взятия Зимнего дворца, есть такая вот сцена:
...От гуда дрожит взбудораженный Смольный.
В патронных лентах внизу пулеметчики.
— Вас вызывает товарищ Сталин. Направо третья, он там.
— товарищи, не останавливаться! Чего стали?
В броневики и на почтамт) —
— По приказу товарища Троцкого! —
— Есть! — повернулся и скрылся скоро.
И только на ленте у флотского
Под лампой блеснуло — «Аврора».
Маяковский хорошо ориентировался в политической обстановке и в 1924 году лучше многих знал, какую роль уже тогда играл Генеральный секретарь товарищ Сталин, чью фамилию в ночь взятия Зимнего в коридорах Смольного никто из пулеметчиков не склонял. К себе товарищ Сталин никого не вызывал в отличие от Троцкого, не только имевшего в штабе революции кабинет, но и отдававшего приказы. Кто в этом сомневается, смотрите недавно изданную книгу Р. Слассера «Сталин в 1917 году». Маяковский отступил от исторической правды и в другом — поставив Сталина впереди Троцкого, хотя на самом деле Иосиф Виссарионович в исторический день «оказался не у дел». Второй раз имя Сталина Маяковский помянул в стихотворении «Домой», написанном год спустя:
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо,
С чугуном чтоб и с выделкой стали
О работе стихов, от Политбюро,
Чтобы делал доклады Сталин.
Если в поэтических строчках насчитывают всего дважды имя Сталина, то сталинские деяния, лозунги, причудливые изгибы «генеральной линии», прокладывавшейся вождем на глазах чуткого ко всякому повороту политики поэта, воспевались бессчетное число раз! Во второй половине двадцатых годов Сталин постоянно выдвигал лозунги: о «самокритике», «заострении борьбы с бюрократизмом», «чистке соваппарата», «организации новых хозяйственных кадров и красных специалистов», «усилении колхозного и совхозного движения», «наступлении на кулака», «чистке партии» и другие. На каждый из этих лозунгов найдем множество откликов Маяковского, из них составляются тома его сочинений.
О самокритике:
Не нам критиковать крича
Для спорта горластого, —
Нет, наша критика — рычаг
И жизни, и хозяйства...
О «заострении борьбы...»:
Не дадим, чтобы из-за каких-то
бюрократов болванов
Ухудшилось качество болванки.
О «наступлении на кулака»;
Чтоб даром не потели мы по одному,
по два, —
Колхозами, артелями, объединись, братва.
Вредителю мы начисто готовим карачун.
Сметем с полей кулачество, сорняк и саранчу.
В довоенные годы биограф Маяковского В. Катанян в сочинении под названием «Сталинские лозунги» исследовал случаи «наибольшего текстуального и тематического приближения Маяковского к Сталину, конкретные точки поэтического соприкосновения». Таких соприкосновений оказалась тьма. Сталин высказался о «прорехах и недочетах», и Владимир Владимирович о них же:
Товарищ солнце, скажем просто:
Дыр и прорех у нас до черта.
Рядом с делами гигантского роста
Целые коллекции прорех и недочетов.
По поводу таких псевдостихов Борис Пастернак с горечью писал Маяковскому:
Я знаю, ваш путь неподделен,
Но как вас могло занести
Под своды таких богаделен
На искреннем вашем пути.
В списке для рассылки билетов на выставку «20 лет работы» Маяковский вслед за именем любимой и ее мужа пишет: «ЦК ВКП(б), тов. Сталину, секретариат,
2 билета». Разослал приглашения и его соратникам Молотову, Кагановичу, Ворошилову и другим, в разные руководящие инстанции, в том числе ОГПУ...
Печать практически замолчала выставку. организованную по личной инициативе Маяковского. Сказать, однако, что Маяковскому где-то на самом верху, откуда на головы проштрафившихся замечательных литераторов, таких, как Замятин и Пильняк, Ахматова и Мандельштам, низвергались громы и молнии, что ему перекрыли кислород, как Платонову и Булгакову, неверно. Травли, как водилось тогда, испытанной другими, ему не пришлось пережить. Дела в общем-то шли в начале 1930 года нормально, как всегда.
...Все помнили, как Маяковский осуждал самоубийство Есенина, воспевал «всяческую жизнь», призывал к борьбе, перекрытию трудовых норм, перевыполнению планов, исполнению директив и лозунгов. Ему и в поцелуе виделся цвет знамен. Умереть хотел под красным флагом. Так писал от души Он был искренним человеком. Но и скрытным, даже от близких, даже от тех. кто по долгу службы должен был бы знать все, от оптимистов в штатском, кто запросто захаживал к нему на Лубянку и в Гендриков. Возглавлял когорту главных Яков Саулович Агранов, он же Аграныч. он же Яня — друг и ответственный сотрудник ОГПУ, чей кровавый след по земле тянется с первых лет революции.
«На лефовских» вторниках стали появляться все новые люди — Агранов с женой, Волович, еще несколько элегантных юношей непонятных профессий. На собраниях они молчали, но понимающе слушали, умели подходить к ручкам дам и вести с ними светскую беседу. Понятно было одно: выкопала их Лиля Юрьевна. Мне по наивности они казались «лишними людьми» нэповского типа. Агранов и его жена стали постоянными посетителями бриковского дома». — пишет Е. А. Лавинская.
Эта совестливая женщина, однако, многого не знала: не Лиля Юрьевна «выкапывала» этих людей, к ним тяготел сам Владимир Владимирович, познакомившийся с ними в начале двадцатых годов на Лубянке, в Водопьянном переулке, в домах, которые были не только «бриковскими», как ошибочно полагают многие, но и Маяковского. Ахматова не раз с возмущением писала о странном окружении поэта, словно чуяла, что следователем по делу ее расстрелянного мужа Николая Гумилева был Агранов.
Список чекистов с женами, бывавших у Маяковского, приводится в недавней публикации Валентина Скорятина в журнале «Журналист». Это семейные пары: Аграновы, Воловичи, Горбы. В числе приглашенных на выставку «20 лет работы» находился Генрих Ягода, глава органов, руководящие сотрудники Мессинг, Евдокимов, Шеваров, Крамфус, один из «элегантных юношей» Лев Эльберт. К этому списку можно было бы прибавить имя чекиста В. М. Горожанина. Дружба с ним зашла далеко: вместе с Валерием Михайловичем не только лето проводилось в Крыму, но и написан был киносценарий.
Ему, Валерию Михайловичу Горожанину, под шифром «Вал. М.» посвящено стихотворение «Солдаты Дзержинского», начинающееся со слов:
Тебе, поэт» тебе» певун»
Какое дело тебе до ГПУ?!
Дела были, по всей вероятности, дружеские. Связывало родство душ, давнее знакомство, взгляды на жизнь, хотя, конечно, Агранов, по службе тяготевший к интеллектуалам, черпал ценную информацию на собраниях «Лефа», оседавшую не только в изгибах его памяти, но и в личных делах. Взаимоотношений с чекистами Маяковский никогда, в отличие от тех, кто писал о нем, не скрывал. Он часто выступал в клубах ОГПУ не только Москвы, но и разных городов.
В переписке Лили Брик и Маяковского упоминается под именем Сноба Лев Гилярович Эльберт, один из «элегантных юношей», умело целовавших руки дамам. Научиться этому он имел возможность в Париже и других городах Европы, куда часто ездил по секретным делам. Среди них было нашумевшее кровавое — похищение и убийство генерала Кутепова...
Лев Эльберт часто заходил в Гендриков в пору последнего пребывания Бриков за границей, не давал скучать одинокому хозяину квартиры, играл с ним в карты. Но ни этот сотрудник тайной службы, ни Аграныч, распоряжавшийся на панихиде как член похоронной комиссии, никто другой не знал о задуманной Маяковским акции — пустить в дело оружие, которое он, будучи вне подозрений органов, имел право хранить дома вместе с патронами. Некоторые авторы сейчас пытаются доказать, что сотрудники Лубянки причастны к выстрелу 14 апреля, чуть ли не они вложили пистолет в руки самоубийцы, вынудили его сойти со сцены.
Да, выполняла Лиля Юрьевна, будучи в Европе, какие-то поручения Сноба, о чем открыто писала Маяковскому. Имела дела с Аграновым. И Владимир Владимирович мог, выезжая за границу, передать, скажем, письмо или какую-нибудь устную информацию. Дружить с чекистами дружил. Но поступать, как друг художник Сикейрос, по заданию НКВД стрелявший в старика Троцкого и его жену, не поступал. Доказательств такому служению нет. С Лубянкой у него было все в порядке, как и с секретариатом товарища Сталина, и с Кагановичем, к которому ходил просить за Бриков: их не выпускали за границу. Будь они людьми, служившими в ведомстве, кто бы посмел помешать их тайной миссии или выступить против них в печати, как случилось в начале 1930 года. Заступничество Маяковского помогло Брикам получить нужные визы.
С детских лет, начав сознательную жизнь в начале XX века, Владимир Маяковский верил в коммунизм, глобальное переустройство в масштабах земного шара устоявшейся жизни всех народов и стран. Мысли, вычитанные в «Манифесте», множестве других сочинений основоположников нового учения, овладели его сознанием, стали материальной силой, двигавшей сначала поступками «товарища Константина», затем его пером. Ни у кого из поэтов нет стольких описаний коммунистического грядущего, как у Маяковского, — оно представлялось ему светлой жизнью в городах-садах, наполненных всякого рода устройствами, придуманными изобретателями, вроде Чудакова из «Бани», машинами времени...
В настоящем ему не жалко было ни буржуя, ни офицера, которых призывал ставить к стенке, ни кулака, виденного им разве что на плакатах. Не жалко было попов и Страстного монастыря, который призывал снести. Не сострадал несчастным обитателям Соловецких островов. (О них с неприязнью говорил). Считал Михаила Булгакова классовым противником, а его пьесы не имеющими права идти в советских театрах. Если другие кончают с жизнью, выбиваясь из сил в борьбе за существование, не выдержав потерь любимых, близких, не представляя жизни без родных, погибают в борьбе с государством, то Маяковский умер в силу другого, редкого противостояния: догмы и реальности.
Пролетарии приходят к коммунизму
низом —
Низом шахт, серпов и вил, —
Я ж с небес поэзии бросаюсь
в коммунизм,
Потому что нет мне без него любви.
Ни пролетарии снизу, ни поэт сверху не приблизились к заветной цели. Теория, идеал, мечты, усвоенные в юности, выстраданные в эпоху военного коммунизма, воспетые в годы первой пятилетки, странным образом не воплощались на практике. Личная биография складывалась не так. как хотелось, не так, как в романе Чернышевского «Что делать?». Этот утопический роман, над которым смеются современные старшеклассники, был настольной книгой Маяковского: ее перечитывал в последние дни. пытаясь найти выход из кризиса — путь в семью. В жизни, как оказалось, не было ревности к Копернику, кипела ревность к актеру Яншину, мужу возлюбленной, и у возлюбленной, в отличие от Веры Павловны, не нашлось сил все бросить ради поэта.
Каждый день заполнялся заседаниями (сам их высмеивал), выступлениями перед враждебно настроенными слушателями, которые не желали карабкаться по ломаной, крутой поэтической лесенке, считать, что полуголодная жизнь вокруг прекрасна и удивительна, как уверял их в том автор поэмы «Хорошо!».
Дома его ждало вечное строгание рифм на злобу дня, «старенький бытик», чай с вареньем, игра в карты... Ни любви, громадной, спасительной, ни коммунизма за порогом Лубянки и Гендрикова переулка не предвиделось. Любовная лодка разбилась о быт. Казенный корабль — о скалы бытия.
Предел у одних наступает в 54 года, у других в 37 лет и ранее, когда подводят итоги. Написав тысячу плакатов, реклам, агиток, лозунгов, а также несколько поэм и стихов, которые навсегда останутся в русской лирике, он исчерпал ресурс.
И в пролет не брошусь,
И не выпью яда,
И курок не смогу над виском
нажать.
Случилось по-другому: прицелился в грудь. Дважды в жизни стрелялся. в 1916-м и 1917-м. Тогда оружие дало осечку. Третий раз сработало — бог троицу любит.
Лев КОЛОДНЫЙ