В мировой прокат с большой помпой выходят «Грешники», новый фильм автора «Черной Пантеры» Райана Куглера — вампирский ужастик, действие которого происходит в Миссисипи времен расовой сегрегации и блюза. Не все в нем получилось, но есть на что посмотреть и что послушать.
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
1932 год. Близнецы, известные как Смок и Стэк (оба — Майкл Б. Джордан), возвращаются в родной городок в дельте Миссисипи после долгих лет отсутствия. Они успели повоевать в траншеях Первой мировой, а потом стали гангстерами в Чикаго. Братья выкупают у белого расиста территорию с хозяйственными постройками, чтобы сделать там джук-джойнт — музыкальный бар для рабочих с плантации. Гвоздь программы на открытии — сын проповедника, молодой Сэмми (Майлз Кэйтон), которому близнецы когда-то подарили гитару. Он играет блюз так хорошо, что привлекает внимание оказавшегося поблизости ирландского вампира (Джек О’Коннелл).
Это первый фильм, который Райан Куглер полностью придумал с нуля — до этого была инсценировка реальных событий («Станция „Фрутвейл“») и главы во франшизах («Крид» и две «Черные Пантеры»). Став в тридцать с чем-то лет самым финансово успешным афроамериканским режиссером всех времен, Куглер, очевидно, получил карт-бланш: Warner Bros выделила почти 100 миллионов на оригинальный фильм неопределенного жанра с рейтингом R, положившись исключительно на имена самого автора и его вечного спутника Джордана. Большая честь, но, как говорится, и большая ответственность: каждый провал «авторского блокбастера» (см. «Микки 17») утверждает студии в мысли, что авторов надо держать в узде (см. «Minecraft в кино»). Вдвойне повышает ставки то, что Куглер в своем поколении — лидер мейнстримового черного кино, и он явно комфортно чувствует себя в этом качестве. Присущие ему ноты почти мистического мессианства отличаются от, скажем, социального гнева Спайка Ли, и в «Грешниках» это особенно заметно.
Забавно, что Куглер почти буквально повторяет формулу «От заката до рассвета». В первой половине фильма мы при свете дня не торопясь знакомимся с героями (двое из которых — братья-гангстеры). Потом спускается тьма, действие перемещается в шумное питейное заведение на отшибе, и жанр резко меняется. По-хорошему, на «Грешников» стоило бы идти вслепую, не зная, что это наполовину хоррор, но законы маркетинга этого не позволяют. Во всяком случае, не будем распространяться об этой стороне фильма. Можно упомянуть, что среди злодеев — Лола Кёрк, которую редко сейчас встретишь на экране, и что лучшая сцена «Грешников» неожиданно напоминает представление Riverdance. Дьявол пляшет джигу.
Как скажет любой человек из барного бизнеса, самый фантастический момент в фильме не вампиры, а то, что сельскую дискотеку с алкоголем можно организовать за один день. Смок и Стэк вихрем проносятся по южному городку, рекрутируя персонал и публику. Продукты подвозит пара китайских мигрантов — товарищей по расовой угнетенности. На вход становится великан с плантации. На кухню отправляется старинная любовь одного из братьев (Вунми Мосаку), мать его умершей в младенчестве дочери и заодно жрица худу. За музыку вместе с Сэмми отвечает пожилой бродяга в душевном исполнении Делроя Линдо. Среди посетителей — бывшая подруга второго брата (Хейли Стайнфелд), решительная девушка смешанных кровей, черная душой, но белая кожей, что, по-видимому, и закончило в какой-то момент их роман.
Куглер не стал давать одному из братьев шрам через все лицо или какую-нибудь особенную шевелюру, и некоторое время кажется, что они взаимозаменяемы, но это не так. Смок (или это Стэк?) более хмурый и жесткий, Стэк (или Смок) — более легкомысленный и открытый. Джордану есть что играть и что задействовать, помимо бьющей через край харизмы; к концу фильма близнецы — уже совсем разные люди.
Особенное место в «Грешниках» занимает музыка, в первую очередь блюз. Это предмет культурной гордости (герои со смехом обсуждают, как притоптывают под него белые), но не только. Блюз как бы символизирует душу черного человека и именно поэтому привлекает внимание дьявола (см. легенду про Роберта Джонсона). В блюзе спасение, но в нем и грех. Это центральная метафора фильма, даже более важная, чем вампиризм как расизм. Слова, которые звучат на первых минутах, про музыку, разрывающую границы миров, позднее оказываются проиллюстрированы почти буквально в чумовой сцене, впечатляющей своей энергией, даже если к ней остаются вопросы по сути.
Это можно сказать и о фильме в целом — заразительно амбициозном и в некоторых отношениях блестящем, но во многих других ставящем в тупик. В отличие от игривого эксперимента Тарантино и Родригеса, «Грешники» — кино серьезное, и смычка жанров происходит здесь со скрипом. Можно предположить, что обычный, не укутанный в простыни фантастических метафор ку-клукс-клан справился бы с задачами не хуже. Кому-то, наоборот, покажутся излишними поездки вдоль хлопковых полей, снятые с несколько безличной декоративностью. В «Грешниках» много крови, пота, секса, но складывается впечатление, что телесность как таковая интересует режиссера постольку-поскольку — опасное свойство для вампирского фильма.
Куглер вообще режиссер тяжеловесный. Это может быть достоинством, скажем, в экшен-сценах, как он много раз доказывает. Но на зыбкой почве поэтических обобщений его ноги начинают вязнуть. Он надувает щеки. Он катастрофически не способен вовремя закончить (в «Пантерах» было то же самое): фильм длится, и длится, и длится, когда все уже сказано и сделано. В «Грешниках» по марвеловской привычке аж две сцены на титрах, причем первая — важнейшая, настоящий финал фильма. Автор выступает в роли дорогого гостя, который уже вроде бы ушел, но не дает закрыть с облегчением дверь и пойти мыть посуду, а продолжает выкрикивать что-то с лестничных пролетов; и смех и грех.