Всё-таки здорово, что сгруппировалась, вырвала, как Мюнхгаузен, сама себя из топкого болота полудрёмы-полубреда, вытащила расквасившееся тело из душных одеял, влезла под душ, под фен, в джинсы, в свитер… И прикатила на дачу.
Здесь болеть легче, да и приятнее намного. Холодно, как и в Москве, зато воздух, звеняще-прозрачный, шедро приправленный елово-берёзовой терпко-сладостью, - такой, что черпай пригоршнями и пей, пей, пей… Но сегодня его передозировка мне вредна – уж очень прохладный, а сейчас, поздним вечером, даже студёный. У меня температура глючит: градусник то жалобно запищит, замерев на 39 и 2, то испуганно заверещит, застряв на 35 и 6. Вот поэтому, закутанная в махрово-мехово-пуховый кокон, сижу у жарко пылающего камина, чуть покачиваюсь в плетеном кресле и смотрю на пламя. Тоже здорово! Огонь с шипением обнимает и обволакивает полешки, и они довольно потрескивают – совсем как в детстве. В далёком деревенском детстве.
Я знаю место, где всегда тепло.
Там круглый год весну сменяет лето
и зайчик солнца, прыгнув сквозь стекло,
играет в волосах атласной лентой.
Там ждут меня на улице друзья
в тарелке стынут бабушкины гренки,
там можно всё и мало что – нельзя,
и вечно в новых ссадинах коленки.
Там папа починяет «лисапед»,
а у колодца мама – молодая.
И дядя Ваня – жив ещё сосед –
верхом на Златогривке покатает.
Там даже не придуманы мечты…
И кукла Нюра в бумазейном платье,
уложенная спать на край тахты, –
желанное и сбывшееся счастье.
Бабушка, растопив голландку, уходила за водой к колодцу или выходила во двор к телёночку и курочкам, а нам с братом наказывала следить за топкой. Из неё через прорези на дверце иногда выстреливались искрящиеся уголёчки и падали на притопочный лист, но случалось - и дальше, на крашеный пол. Тогда мы с братом шустро подскакивали к переливающемуся ало-синими всполохами «метеориту», мокрым полынным веником заметали его на совок и швыряли в таз с водой. Там он смешно и сердито шипел, плевался паром и гас.
Бабушка то и дело заглядывала в избу и сквозь морозные клубы, ворвавшиеся вместе с ней, вглядывалась - как тут, всё ли в порядке? В тысячный раз предупреждала, чтобы близко к топке не садились и, «ежлишто», сразу бежали во двор и кликали её. И вновь уходила по своим взрослым делам. За промерзшими окошками – трещит мороз, а в избе – потрескивают поленья, на противоположной от топки беленой бревенчатой стене – сказочные блики огня… Хорошо.
Повспоминала всякие воспоминания – своё детство, потом детство своих детей, снова своё… И навалился на меня приступ графомании. Сентиментально-ностальгической, беспощадно-безотвязной и совершенно бессистемной. Я и записывала там, где застигало, без соблюдения хронологии, тематики или ещё чего-то. Вот и читайте теперь. Конечно, если вам это интересно.
Во взрослое благополучие
Сквозь былей пыль и толщу лет
Пробьётся вдруг волшебным лучиком
Из детства ласковый привет.
Смешной девчонкой, как по лестнице,
Я вдоль по этому лучу
В шестидесятые – их крестница! –
Вприпрыжку весело помчусь.
Ступени светлые, ведите же
В те дали, где всегда тепло,
Где в мареве – бессмертным Китежем –
Из волжских вод встаёт село.
Подсолнушки там за околицей
(В них дремлет солнце до утра),
Крапива-злюка больно колется,
Заветный сторожит овраг.
Меня моложе там родители.
В проулке узкою тропой
Там дед Андрей в потёртом кителе
Ведёт коня на водопой...
В реку роняет ковш Медведица,
Луна резвится в плеске волн
И...
рассыпает чудо-лестницу
Айфона беспощадный звон.
Замечательного дня всем, дочитавшим до этой фразы, СПАСИБО за ваши лайки, комментарии, подписку и до скорой встречи!
Начало Дневника счастья здесь
Продолжение части здесь