Есть такие отрывные календарики. Оторвал листок, и этого дня как не бывало. Он закрыт. А дальше есть еще пачка листков - новые дни, поэтому, собственно, не так жалко их отрывать и выбрасывать.
Мой, такой короткий и полный странностей и боли, отрезок земного жизненного пути с Зорким был также просто оторван мирозданием, как календарный листок, 10 сентября 2002 года, когда я узнала, что любимого больше здесь нет. Что мне теперь некуда ему позвонить, некуда приехать, негде встретить его случайно или намеренно. Листки календаря не жалко отрывать, а вот пачки дорогих людей для будущего после ухода кого-то очень ценного нам не предвидится, поэтому бездна сожаления от потери тут непреодолима. Жизнь и люди в ней - не календарик с листиками. В ней все глубоко, потому что вечно...Невозможно вырвать из души что-то, как листок от отрывного календаря.
Вчера еще ты знала, кто ты, где ты, чем и кем живешь, чего хочешь, к чему стремишься, что готова закрыть. А сегодня ты стоишь оглушенная, плохо ориентируясь и в себе, и во времени, и в пространстве. И при этом все вокруг ждут от тебя одного: чтобы ты жила дальше...ну или по крайней мере вела себя привычно, чтобы не досаждать другим своим горем по якобы непонятно кому ("Да у вас же не было ничеготакого"...не было, да...явного не было, но 18 глав написаны однако...).
11 сентября 2002 года я стала "жить дальше"...
В такие моменты, на самом деле, очень спасают наши обязательства.
Когда то, что ты хочешь, становится абсолютно недоступным, лучше делать то, что должен и нужно, хотя и без драйва, чем пуститься во все тяжкие, чтобы сбежать из невыносимой реальности. Культура здорового горевания, а она крайне важна для жизни, в современном обществе безвозвратно утрачена. Мы глотаем свои глубокие чувства, как гамбургеры в Макдональдсе, и несемся дальше. Куда????!!! Как???!!! Зачем???!!! С кем???!!!
Должна была я: закончить институт (это дало бы мне право покинуть ненавистный родительский дом более менее адекватным путем, право трудиться по профессии, самореализуясь и зарабатывая на жизнь, право иметь статус зрелого члена общества, способного брать и выполнять необходимые обязательства); продолжать помогать родителям с детьми и по дому, поскольку еще живу у них; продолжать работать в родительском магазине.
Главное - продолжать неукоснительно думать о законных и приличных путях свала из родительского ада. Думать было сложновато, в голове стоял какой-то непролазный черный туман...
Мама как-то поутешала меня исключительно в день, когда я получила страшные новости и поделилась с ней.
На следующий день с утра (а может в какой-то из других дней, помню плохо) отчим, как всегда, повез меня в магазин. Со стоянки до магазина я ползла, повесив нос. Мне не хотелось ничего, я волокла себя чуть ли не за волосы. Отчим надменно спросил, что это я такая убитая. Он все прекрасно знал, естественно. Я ответила возмущенно: "Вообще-то, у меня человек погиб!" - "А... крыыыссссааа сдохла?!!!" - парировал этот безумнейший из психопатов, испортивший мне жизнь и без того. Ничего святого, ничего.
Мало того, что из-за него все с Зорким развалилось по сути, хотя и косвенно, еще и это сатанинское злорадство. Представьте, с кем я жила и кто воспитывал меня. Сил агрессировать у меня не было, я еле собирала себя в кучу.
В магазине я работала, как окаменевший робот. Мою привычную всем искреннюю улыбку, живой человеческий интерес к каждому покупателю люди видеть перестали и замечали это вслух, спрашивая, что со мной. Сочувствовали, когда узнавали, это как-то на краткий миг помогало. Все-таки искренннее слово поддержки много значит. От людей, которым ты не безразличен. Которым ты тоже когда-то успел отдать свое человеческое тепло, пусть даже и в самом формальном взаимодействии.
Однажды в магазин забежал очень деловой человек в военной форме. Он также считал мою замороженность и спросил, что со мной. Я ответила, что мой любимый человек погиб. На что этот сияющий человек-праздник, как я бы его охарактеризовала, заявил, что он военный психолог, что я могу обратиться к нему, и он "поможет мне превратить мою черную печаль в светлую память". Поэт, блин, фигов, ни дать, ни взять. Покрасовался своими словами, полюбовался собой, оставил мне номер телефона и ушел восвояси...
Знаете, предложение, конечно, хорошее, печаль действительно должна замениться памятованием, но говорить это человеку в остром периоде горя - равнозначно насмешке над его чувствами. "Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу..."
Естественно, за помощью к нему я не пошла. Честно говоря, как психолог, я и сейчас считаю, что разделить свое горе по-настоящему можно только с теми, кто также горюет глубоко по ушедшему. Любая другая искуственная поддержка, какой бы человечной и профессиональной она не была, порой просто раздражает и создает дополнительную нагрузку, если она не запрошена горюющим.
Я итак понесла кучу утрат по жизни - утрату благополучного детства, утрату отчего дома при переезде от бабушки с дедушкой с мамой к ее мужу, утрату отцовского участия в моей жизни, ненамеренную утрату внутренней невинности вследствие растления, утрату полноценности психического здоровья, утрату доверия и расположения Зоркого, утрату своей девичьей репутации в компании Зоркого (а возможно и далеко за ее пределами), утрату общения и возможности отношений с ним и, наконец, утрату его самого под завязку этого "марлезонского балета", который являла моя жизнь. Какая поддержка, кроме того, что Сам Бог милостиво влился во все мои раны, нижайший поклон Ему, могла мне помочь? В чем помочь? Да вообще, кому помочь? У меня даже ощущения себя самой не осталось. Какой-то ватный ком без головы, сердца и воли. Зомби...
...я очень люблю осень. Я родилась в сентябре. Еще тепло, но уже нет жары, можно долго гулять, наслаждаясь терпким настоем осенних ароматов...
Как я прожила осень и начало зимы в 2002-2003 годах я даже не помню. Вообще не помню...
Горе я носила в себе, мне не с кем было его делить.
Никто из друзей Зоркого обо мне и не вспомнил (или не захотел выйти на контакт: Палач не дерзнул бы, думаю, зная свой мерзкий вклад в наши жизни, Темный, возомжно, думал об этом, но ведь тогда пришлось бы взять на себя утешение меня в скорбях, а вот этого он уже вряд ли хотел, тяжело, неинтересно, да и постельные перспективы тут уже никак не выставишь...Тинки? с какой стати? Зоркий ведь предпочел ей меня, хотя она так рассчитывала на его взаимность, она, наверное, и сама горевала сильно...).
Никто из моих подруг не считал наше с Зорким общение чем-то заслуживающим внимания. Только я сама и Зоркий понимали всю трагедию происходящего сюрреализма между двумя реально увлеченными друг другом людьми.
Родных его я не знала, да если бы и знала, что с того, как бы я им отрекомендовала себя после всего, что нам с Зорким пришлось пройти. Я одна волокла в себе свою неизбывную боль. Хотя Бог, конечно, давал с избытком и силы, и утешение, и помощь.
Однажды мы с подругой пошли гулять зимним вечером, зашли в кафе, заказали по бокалу вина и мороженное и привычно болтали, как и раньше. Как и в тот прекрасный вечер одного из новогодних выходных, когда мы познакомились с Зорким, к нам подсела толпа молодых людей, интересных, приятных, веселых.
О Зорком я горевала фоном, но в сознании прямо его присутствия у меня не было. Однако, похоже, сюр продолжался. Ко мне расположился один из молодых людей, я назову его здесь Шип. Видимо я среагировала на него симпатией посреди горя, потому что у него была похожая с Зорким внешность, типаж, с одним существенным различием - Шип был черноволосым и черноглазым. Но также длинные волосы, большие выразительные глаза, похожее телосложение. По манере общаться, по самолюбованию он очень напоминал Зоркого (это я сейчас анализ делаю, тогда была просто безотчетная симпатия). Между делом, Шип стал вслух говорить о том, как важно девушке хранить девственность до брака, как уважает мужчина такую девушку, чем он очень подкупил меня, честно говоря, по-моему, я даже похвасталась ему своей сохранной физической невинностью.
Видимо, на фоне не совсем справедливого отвержения Зорким и его мнением обо мне как о падшей женщине, над которым я же и постаралась сдуру, мне хотелось реабилитации своих прав достойной уважения девицы.
Все-таки, наше тяжелое общение, влияние третьих злокозненных лиц и разрыв с Зорким были для меня гораздо большей и более ранней, а значит и более длительной по времени существования в моей жизни травмой, чем его смерть. Смерть неотменна, но репутация требовала восстановления неистово. А сделать это с помощью Зоркого было уже невозможно. Психика искала похожую замену, наверное.
Шип был стильно одет, оказался галантным и интересным собеседником, и к концу вечера предложил мне встретиться еще. Мы назначили дату и время следующей встречи, и меня это немного встряхнуло. Я очень вдохновенно ждала свидания. Даже удивилась сама себе, учитывая горе.
Шип приехал на какой-то огромной красивой синей машине. Я была рада его приезду, но когда он вышел из машины, чтобы посадить в нее меня, я заметила, что он довольно небрежен и груб в своей жестикуляции. На Зоркого это было хотя и похоже отчасти, но в целом Зоркий был бережнее, конечно, хотя порывистость в движениях определенно совпадала. Может, сказывалось естественное волнение? Не знаю. Мне стало не по себе, легкость общения, сложившаяся в день знакомства, вдохновение от ожидания встречи, - все куда-то улетучилось, я сжалась в какого-то тупого кролика, желающего забиться в угол.
Шип потащил меня в ближайший ресторан, мотивировав это тем, что он с работы и очень хочет есть. Я была после учебы и библиотеки, и как-то на поход в ресторан не рассчитывала, ну ладно, что истерики закатывать что ли? Я пошла с ним. Напряжение внутри меня явно нарастало, но я списывала это на застенчивость перед малознакомым мужчиной.
Я растерялась и не знала, что заказать, стресс нарастал. Шип сам мне что-то предложил, мне было все равно, что есть, я согласилась на его предложение. Ощущение сюрреалистичности происходящего меня не покидало. Шип ел с удовольствием, небрежно, что-то вещал о себе, своей работе и планах на жизнь, а я сидела напротив него, но не понимала, что я тут делаю. Не то, чтобы он мне не нравился. Шип был очень, очень привлекательным мужчиной и внешне, и в одежде, и речи его были неглупыми, к тому же, он позиционировал себя православным человеком, что меня, конечно же, не могло оставить равнодушной. Но тем не менее что-то было не так.
Думаю, Шип это тоже заметил, потому что после ужина, он довольно быстро повез меня домой. Продолжения вечера никакого не было, но мы договорились на днях снова встретиться, Шип дал мне номер своего домашнего телефона, сказал, что очень устал после работы и хочет спать.
Я принимала поведение мужчин, предлагавших мне встречи, всегда без особых капризов. Я не разменивалась встреченными людьми и предпочитала ориентироваться по обстановке, особых прихочек о том, что мужчина должен, чтобы я с ним общалась, у меня не было никогда. Мне достаточно было интереса к самому мужчине. Если он мне нравился, разве это не достаточный повод для того, чтобы продолжить с ним общение?
Я пришла домой. Мама видела в окно, из какой машины я выхожу и процедила сквозь зубы: "Откуда это они все на тебя валятся только такие мужики???".
У меня явно был какой-то осадок внутри. Я связала его с Шипом. Но сейчас я думаю, что это отсеченная память о Зорком, еще так недавно ушедшем, стучала напоминанием в сердце. Я снова была с прекрасным успешным молодым человеком, в классной машине, будто бы произошла какая-то реабилитация моего достоинства после того, как Зоркий пересадил меня на общественный транспорт в своем ревностном психозе. В то же время Шип в вечер знакомства очень строго говорил о том, что любит некурящих и целомудренных девушек, а я такой и была, и не была, и, видимо, были переживания, что он, как и Зоркий, поймет, что я никакая не целомудренная в некоторых своих ипостасях. А то еще и проверки начнет проводить. Это стало отдельным моим страхом.
Сейчас пишу и думаю, а почему я никогда не озвучивала свое видение, каким должен быть достойный мужчина в моем понимании, что я буду в нем ценить? Почему я ни на кого не налагала свое мерило соответствия моим ценностям?
Ну все потому же - я и до Зоркого считала, что достойные мне не светят, а уж после того, как он отказался от меня, укоренилась в этом видении и подавно...
В общем внутри было какое-то цунами чувств, но следующей встречи я все же ждала. В назначенный день я отрабатывала свою смену в родительском магазине, и тут произошло нечто странное. В магазин зашла цыганка с ребенком и стала попрошайничать. Я дала ей что-то из еды.
Нет бы ей уйти, но она мне уверенно и явно заявила, что я сегодня собираюсь на свидание идти, но идти мне туда не надо. Я ее стала прогонять, терпеть не могу эти навязанные предсказания, но ведь на свидание я реально собиралась. Поэтому невольно заострила внимание. Цыганка сказала, что может назвать буквы имени парня, к которому я собираюсь. Я со смехом сказала, ну давай-давай, ожидая, что она скажет чушь. Но она назвала буквы Ш и В, они в точности соответствовали имени и фамилии Шипа. Цыганка попрощалась и ушла. Я осталась стоять в оцепенении.
Ну не буду же я действовать по цыганским научениям, еще чего. На свидание, конечно, пойду. Отучилась, сходила в библиотеку и ждала у входа Шипа. Я прождала долго, замерзла, но никто не приехал, увы. Тут я испытала дичайшую боль в сердце. Неужели опять неудача и страдания? Да, похоже на то. Сердце ныло как скрипка, на которой играют самую печальную мелодию.
Я пришла домой и долго, очень долго безотчетно рыдала. Потом собрала себя в кучу, спросила себя, когда Шип успел стать таким важным человеком в жизни, ответила, что нет в нем такой большой важности, естественно (тогда откуда боль??? Думаете, Зоркого вспомнила тогда? Нет! Я просто тупо не понимала, почему мне так больно в сердце...и все...), и пошла заниматься рутиной.
Прошла неделя, Шипа я не видела, но решила все же ему позвонить и спросить, что произошло. Позвонила, он ответил. Очень ласково попросил прощения, сказал, что были сложности на работе большие, и свидание со мной вылетело у него из головы. Предложил компенсировать свой косяк на следющий вечер.
Я снова зажглась вдохновением. Но назавтра история повторилась. Шип снова не приехал, а потому тема с общением с ним была сразу закрыта. Не велика потеря.
Позже я видела его летом, мы оказались в одном храме на службе. Я увидела его ближе к концу службы, хотела поздороваться, узнать, как дела, но после службы он очень быстро поцеловал Распятие и буквально сбежал из храма, как дикий.
Я ничего не поняла. Видимо, у Шипа какие-то проблемы с поведением и коммуникацией в отношениях, которые он махом создает, а потом не знает, как разрулить и тонет в стыде и вине. А может это банальное пренебрежение девушками? Далее погружаться мне в это все точно не хотелось.
На этом псевдоромантическом эпизоде (говорю так неспроста, потому что Шип, скорее всего, был разочарован моей растерянностью на второй встрече, я там уже не блистала, как впервые, я не могу блистать по заказу, это же не намеренная манипуляция для порабощения внимания. Шип в первый вечер мне сказал, что я его очень порадовала, видимо, он рассчитывал, что порадую еще и еще, но нет...не свезло...нерентабельное мероприятие оказалось...) мое общение с мужчинами в нашем с Зорким городе окончилось...
Продолжение следует...