Напротив Влашской церкви на высоком белом пьедестале замерла фигура девушки с распущенными волосами и в длинном платье. Бронзовый лик торжественен и скорбен. В правой руке молодая женщина держит над головой меч, в левой - лавровый венок. Постамент украшают три барельефные плиты: на одной изображен многопалубный корабль, бесстрашно рассекающий крутые волны, на второй это же судно, но уже высоко задрав нос в небо, уходит под воду, на третьей - рвутся в бой солдаты на фоне развевающегося знамени. Краткая, выбитая в камне надпись поясняет, что памятник установлен на средства "югославян из Америки" в 1939-1940 годах.
Данный мемориал называется "Ловченская Вила". Воздвигнут он в честь памяти черногорских патриотов, эмигрировавших в США, но откликнувшихся на призыв о помощи со стороны своего отечества и отправившихся сражаться против Австро-Венгрии в Первой Мировой войне. Корабль, на котором они плыли на Родину, затонул в Адриатическом море у берегов Албании в январе 1916 года, и почти все добровольцы погибли, так и не ступив на сушу.
Часто "Ловченскую вилу" совсем некорректно именуют "Ловченской феей", хотя разница между двумя персонажами народного фольклора огромная.
Перво-наперво, феи на горе Ловчен, как и во всей Черногории, никогда не водились, только - вилы. А, во-вторых, в германской и английской мифологии "феи" обладают необъяснимыми, сверхъестественными способностями, ведут скрытый образ жизни и, вмешиваясь в повседневную жизнь человека, нередко причиняют тому вред под видом добрых намерений. Славянские же верования приписывают "вилам" совершенно противоположные повадки, наделяя преимущественно положительными свойствами.
Но самое главное различие между легендарными существами заключено в их роли в повседневной жизни обычных людей и в сакральном значении, которое возлагают на них национальные сказания.
Кто такая "вила", и какое место она занимает в культуре Черногории, вполне разъясняет черногорский офицер, генерал-лейтенант Русской Императорской Армии, поэт, путешественник, учёный-этнограф и драматург Йован Попович-Липовац. Из его книги "Черногорцы и черногорские женщины" 1890 года издания можно узнать следующее.
В представлениях черногорского народа "вила" обыкновенно является красивой молодой благочестивой женщиной в белой одежде и с распущенными волосами. И хотя существуют "вилы водяные, которые живут в ручьях, реках, озерах; лесные, обитающие в густых тенистых рощах; и облачные", черногорцы не считают их чем-нибудь недосягаемым, не придают им сказочных совершенств. Так, например, обычная черногорская девушка "может быть и умнее, и красивее вилы".
Кроме того, вилы доступны смертному человеку, и "если он хочет завести с ними знакомство, они его не чуждаются". Более того, "вилы" нередко сами заключают с людьми "посестримство", и в последующем такие "крестовые сестры" всеми силами помогают своим новоиспеченным духовным родственникам.
Черногорский народ считал вил истыми патриотками и навсегда сохранил упоминание о них в национальной поэзии. В редкой песне о сражении "не участвовала бы, так или иначе, если не сама черногорка, то черногорская вила". Вилы строят и охраняют даже целые города: и "не раз на эти города нападает сильное турецкое войско и хочет взять их приступом. Она защищается - и всегда победоносно". Не раз вилы спасали свободу Черногории, предупреждая о внезапном наступлении неприятеля. И, наконец, ко всему сказанному, "вила горячо сочувствует черногорцам и на каждое несчастье их смотрит как на свое собственное".
Именно поэтому никакая англо-германская фея, хоть самая сильная и могущественная, в принципе и даже косвенно не может быть черногорским символом воплощения патриотизма и героизма людей, оставивших свой новый безопасный дом, чтобы ценой собственных жизней защитить родное Отечество. И если с единственно возможным и правильным наименованием монумента все становится предельно ясно и понятно, то сама трагическая история, послужившая поводом для возведения памятника, более чем запутана, окутана тайнами, противоречиями, недомолвками и до сих пор до конца не прояснена. Но обо всем кратко и по порядку.
В Первую Мировую войну Черногория вступила союзницей Сербии. Однако после Балканских войн черногорская армия испытывала страшный дефицит в воинском пополнении, а мобилизационные возможности крошечной страны оказались исчерпаны. Многие вспомогательные военные должности уже давно и прочно занимали женщины - живое воплощение фольклорных вил, а фотографии боевых частей тех лет запечатлевали в одном строю и безусых подростков, и стариков.
По этой причине в 1915 году черногорское правительство обратилось к соотечественникам-эмигрантам по всему миру с призывом: "В бой за народ свой!". В Соединенных штатах Америки, до весны 1917 года сохранявших нейтралитет, набором добровольцев занимались специальные посланники короля Николы, и на крик о помощи сражающейся Родины отозвалось около трех тысяч американских черногорцев. При этом, среди них были и хорваты, и сербы, и боснийцы, и албанцы. Был даже один бесфамильный русский по имени Николай из сибирского Тобольска, которого называли просто - "Никола Рус". Чтобы не ставить под сомнение "безучастие" США в мировом конфликте, сам сбор откликнувшихся волонтеров и формирование из них воинских подразделений проводился в Канаде, при этом в первую очередь отправке на фронт подлежали участники боевых действий или просто ранее служившие в любой армии. Вместе с добровольцами к отсылке на Балканы готовилась и существенная материальная помощь: деньги, продовольствие, медикаменты, оружие.
Первое, опытное и самое многочисленное сводное подразделение, состоявшее из около полутора тысяч резервистов и нескольких сотен ветеранов, на двух мобилизованных канадских трансокеанских пассажирских судах под защитой союзного флота прибыло в Салоники в середине августа 1915 года. Из Греции их немедленно отправили пешим порядком в Черногорию, и "вчерашние американцы" успешно принимали активное участие в военных операциях, проявив "мужество и стойкость даже большие, чем у собственно черногорских войск".
Формирование и отправка второго конвоя заняла больше времени. Для обучения никогда не служивших волонтеров был обустроен специальный полевой лагерь, и в нем под англо-канадским руководством будущие солдаты постигали азы военной науки. Командиром нового отряда назначили бывшего полкового врача Австро-Венгерской армии Джуро Гуча - одного из немногих, имевших военную подготовку и служившего в далеком 1904 году. Знаменосцем определили того самого Николу Руса, а батальонное знамя с вышитым на нем девизом: "В бой за народ свой!" вручил Николаю лично генеральный консул королевства Черногории в Америке Антоний Сеферович.
Петар Грубач, один из участников тех событий, позже вспоминал: "Из разных мест Америки более 700 добровольцев в июле 1915 года собрались в канадском городе Три Ривер (вероятнее всего - Труа-Ривьер). Среди нас были герцеговинцы, личане и один русский. В этом канадском городе мы пробыли три с половиной месяца, и именно здесь мы осваивали военные навыки... После завершения обучения часть наших людей остались в Канаде и Америке, а 520 из нас, добровольцев, сели на английский корабль и отплыли по океану к нашей милой родине".
Воспоминания солдата незначительно разнятся с официальной статистикой, но так или иначе, на океанском лайнере, отплывшем из канадского порта Галифакс, помимо экипажа корабля и большой партии гуманитарной помощи с медикаментами, разместились более 500 волонтеров (родом из Черногории - 202 чел., из Герцеговины - 98, из Лики (область современной Хорватии) - 86, из Боки Которской - 48, из Воеводины - 47, из Боснии - 27) и одна миссия Красного Креста. При этом медиками руководил комбат Джуро Гуч, одновременно числившийся старшим врачом в медицинском отряде. У него же на ответственном хранении находилась и значительная денежная сумма, собранная черногорской диаспорой на нужды отечества.
Несмотря на то, что изначально Италия являлась членом Тройственного союза, с начала войны она сохраняла нейтралитет, а весной 1915 года после долгих колебаний и вовсе вступила в мировой конфликт на стороне Антанты в надежде расширить свои государственные границы за счет территорий бывшей союзницы Австро-Венгрии. Появление нового соратника позволило Антанте наладить дополнительные морские маршруты на Балканы, и именно по этой причине Аппенинский полуостров был определен перевалочным пунктом для второй партии черногорских патриотов.
Плавание через Атлантический океан прошло благополучно. Во второй половине декабря 1915 года добровольческий отряд прибыл в Неаполь, откуда по железной дороге добрался до портового города Бриндизи на противоположной стороне полуострова. После короткого отдыха началась погрузка эшелона на одноименный итальянский корабль "Бриндизи".
Стоит заметить, что величественное изображение океанского лайнера на барельефе "Ловченской вилы" ни разу не соответствует оригинальному судну. Пароход "Бриндизи", построенный и спущенный на воду в феврале 1895 года, много лет служил на Адриатике в качестве почтового корабля, осуществлял каботажное судоходство, то есть прибрежное плавание между морскими портами одного и того же государства, имел длину немногим больше 60 метров, а ширину чуть более 8 метров и был призван на службу в итальянский военно-морской флот лишь в 1915 году. Вооружение на корабле не устанавливалось, но сплоченная команда с опытным капитаном Доменико Милелла на нем осталась прежняя. "Мобилизованный почтальон" принял на борт в полном составе не только добровольческий батальон и медицинский отряд со всем прежним грузом, но и новое подразделение из 25 артиллеристов с полевыми орудиями.
Получив итальянские миноносцы в охранение, "Бриндизи" отправился через Адриатическое море в албанский порт Шенгини, известный также под красивым итальянским названием Сан-Джованни-ди-Медуа. Черногорцы, может, по созвучию, а, возможно, по привычке именовали его "Медова": ведь бухта была хорошо известна еще со средних веков, и на старых картах обозначалась как "Медуа". Во время Первой Мировой войны порт Шенгини играл важное значение в транспортной логистике на Балканах, активно использовался Антантой при морских перевозках, был защищен береговыми орудиями, а безопасность его акватории, что немаловажно для описываемой истории, обеспечивалась многочисленными минными заграждениями.
Небольшой конвой в целости и сохранности пересек Адриатику и утром 6 января 1916 года (по новому стилю) подошел к гавани Медова. Первым в порт вошел один из миноносцев, за ним двинулся "Бриндизи".
Что случилось дальше, рассказал переживший произошедшее Петар Грубач: "Это было утром в день Сочельника, 6 января 1916 года. Берег был недалеко. Внезапно раздался мощный взрыв. Корабль закачало, и он начал тонуть. Все заволокло черным дымом. Я стоял в конце палубы и держался за какую-то трубу, сначала не понял, что корабль налетел на мину... Первыми в воду прыгнули итальянские моряки, за ними мы, умевшие плавать. Корабль быстро тонул. На нем был слышен треск револьверных выстрелов: это наши добровольцы кончали с собой, они выбирали более легкую смерть, потому что не умели плавать…".
С этого момента морская катастрофа обрастает сухими фактами и необъяснимыми до сих пор загадками.
Практически со стопроцентной вероятностью "Бриндизи" погубила противокорабельная мина. Но вот ее происхождение осталось так и не выясненным. Вполне возможно, пароход отклонился от безопасного фарватера и выскочил на минное заграждение. Но и при таком объяснении все равно остается открытым вопрос: была ли это ошибка или сознательный умысел капитана или рулевого? Также вероятно, что с якоря сорвало одну из мин заграждения, и тогда трагедия оказывается роковым результатом совпадений и случайностей: в условиях утренних сумерек и светомаскировки (во избежание обнаружения вражескими военно-морскими силами все корабли в конвое шли с потушенными ходовыми огнями и прожекторами) впередсмотрящие просто не могли заметить свободно дрейфующий боеприпас. Но существует еще одна версия, согласно которой итальянский транспорт потопил германский подводный минный заградитель UC-14. Хотя нет прямых доказательств подрыва парохода именно на его мине, но архивные документы помнят, что с 24 декабря 1915 года по 6 января 1916 года UC-14 под командованием обер-лейтенанта Цезара Бауэра осуществлял минные постановки у албанского побережья.
Так или иначе, но "Бриндизи" погибал. И погибал в одиночестве. Корабли сопровождения после взрыва ушли из опасного района на всех парах, даже не попытавшись помочь своему подопечному. За проявленное малодушие черногорцы и сербы еще долго клеймили итальянские миноносцы "предателями". Борьбе за живучесть своего судна личное спасение предпочла и команда "Бриндизи". Одни матросы, как засвидетельствовал Петар Грубач, "прыгнули в воду", другие, во главе с капитаном Милелла, покинули пароход на спасательной шлюпке. И, как позже выяснилось, это была единственная спущенная с "Бриндизи" лодка. После бегства капитана и экипажа "пассажиры" транспорта остались предоставлены сами себе. Кто умел плавать, пытались спастись самостоятельно. Так, настоящим героем оказался знаменосец Никола Рус: он не только своими силами добрался до берега, но и сохранил вверенное ему батальонное знамя. Все без исключения, с личным оружием и орудийными прицелами, уцелели дисциплинированные строевые артиллеристы. Как и на чем они эвакуировались с терпящего бедствие корабля, история умалчивает. Умалчивает история и о чудесном спасении непосредственного начальника добровольцев - Джуро Гуча. Каким образом он выжил - сведений нет, как нет и свидетельских показаний о принятых комбатом мерах по спасению личного состава. Осталась тайной и судьба собранной диаспорой финансовой помощи, за сохранность которой Джуро Гуч отвечал лично.
Несмотря на то, что трагедия произошла недалеко от берега (очевидцы называли расстояние даже в 250 метров), в акватории порта с налаженной инфраструктурой, администрация не проводила срочных мероприятий по эвакуации людей и сохранению груза с тонущего судна. И как только "Бриндизи" пошел на дно, в холодной воде оказались сотни совершенно "сухопутных" черногорцев Однако стоявшие на рейде Медова корабли союзников не спешили с помощью к несчастным, лишь команда итальянского транспорта "Читта-ди-Бари" подняла на свой борт шлюпку с Милеллой и выловила из воды десятки добровольцев. Абсолютное большинство же беспомощных патриотов с "Бриндизи" утонуло в зимней Адриатике. Их тела в течение нескольких дней выносило на берег волнами, трупы наспех хоронили в братских могилах, а примерные списки погибших составляли по обнаруженным личным вещам и размокшим документам.
Но даже выжившие счастливцы так и не смогли исполнить то, ради чего пересекли половину земного шара и уцелели в трагедии под Медово -никому из них так и не довелось с оружием в руках защищать родное отечество. До начала 1916 года черногорской армии еще удавалось обороняться, прикрывая отступление разгромленных сербских войск. Однако уже 13 января австро-венгерские части прорвали оборону и захватили столицу - Цетине. 25 января Первая Мировая война закончилась для Черногории безоговорочной капитуляцией и потерей государственной независимости. "Даже пострелять не всем удалось. Разошлись мы по отступлению, бегству и лагерям для пленных" - вспоминал позднее Петар Грубач. Единственным и слабым утешением для переживших катастрофу патриотов стала королевская аудиенция: прежде чем покинуть страну, Никола I встретился с ними в своем дворце в Подгорице и выразил благодарность за решимость и жертвы. Никола Рус торжественно передал старому монарху спасенное батальонное знамя. При этом, как утверждали очевидцы, "король снял медаль с груди и повесил ее на грудь русского добровольца,а затем закрыл лицо руками и заплакал".
До сих пор наиболее основательным исследованием, посвященным этой крупнейшей морской катастрофе в истории черногорского народа, является "Памятная книга утонувшим добровольцам под Медово" ("Споменица потопљним добровољцима под Медовом, 1939) под редакцией профессора Саво Вукмановича, написанная по случаю и накануне открытия памятника "Ловченска вила" в 1940 году. В споменице впервые был опубликован приблизительный список жертв с "Бриндизи": 238 погибших (по количеству похороненных тел), 158 пропавших без вести (тела не найдены, среди живых не оказалось) и 113 спасенных. Также профессор поименно перечислил жертвователей, и, действительно, большую часть денег на мемориал собрали "югославяне из Америки" - эмигранты из стран Югославии в США и Канаде и ветеранские союзы, при этом самым малым взносом стала сумма всего в 50 центов.
"Ловченскую вилу" создал участник Первой Мировой войны, югославский скульптор Ристо Стийович. В своем самом масштабном творении Стийович обратил вилу лицом на запад, к морю - туда, откуда должны были прибыть добровольцы. По замыслу автора, фигура девушки символизировала свободу, поднятый меч - призыв к бою, а лавровый венок - жертвенный патриотизм героического поступка.
Итальянские войска, занявшие Черногорию в годы Второй Мировой войны, исторический монумент не тронули, возможно, из уважения к погибшим морякам с Родины, и "Ловченска вила" в самые черные времена оккупации не опускала свой меч, призывая черногорцев к борьбе.
В наши дни возле памятника проводятся торжественные поминания героев Первой мировой войны, и небезынтересно отметить, что "Ловченска вила" имеет статус воинского мемориала Соединенных Штатов Америки за рубежом, так как многие волонтеры к моменту добровольной мобилизации успели уже натурализоваться в США и получить американское гражданство.
Продолжим знакомство с Черногорией в следующих выпусках.