Летнее солнце пекло нещадно, и даже куры, обычно суетливые, сидели в тени под крыльцом, распустив крылья. Бабушка Мария стояла посреди своего огорода, уперев руки в бока, и смотрела на кусты помидоров, которые, по её мнению, поливали «не так». Рядом, опустив голову, переминался с ноги на ногу её внук Антон.
— Ты что, Антоша, совсем рук не имеешь? — голос бабушки звенел, как ржавая пила. — Корни-то залил! У тебя что, глаз нет?
— Баб, я ж старался… — начал было Антон, но она перебила, тыча пальцем в землю:
— Старался! Ты бы ещё ведро на морковку вылил — тоже старание!
Антон вздохнул. Ему было двадцать пять, он уже два года работал программистом в Москве, но здесь, в деревне, среди грядок, чувствовал себя снова десятилетним мальчишкой, которого вот-вот отправят стоять в углу.
— Ладно, я поехал, — буркнул он, отряхивая джинсы. — Завтра приеду пораньше.
— Куда поехал? — всплеснула руками бабушка. — Огурцы подвязать надо! Или ты думаешь, они сами собой на небо полезут? А клубника? Мне что одной нужно что ли?
Но Антон уже шагал к машине, пряча ухмылку. Он знал: если не уйдёт сейчас, то останется здесь до ночи, выслушивая лекции о том, как правильно рыхлить землю.
***
Вечером, за ужином, за столом собралась вся семья. Дочь Марии, Лидия, накладывала в тарелки картошку, а её муж, Виктор, молча жевал, избегая встречаться с тёщей взглядом.
— Мам, Антон сказал, ты его сегодня опять отругала, — начала Лида осторожно.
— Отругала! — фыркнула бабушка, тыча вилкой в селёдку. — Он мне огород запустить хочет, вот я и…
— Да какой запустить! — вдруг повысил голос Виктор. — Мы каждые выходные приезжаем, поливаем, пропалываем… А ты всё равно недовольна!
Бабушка побледнела, сжала губы. В комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов.
— Никто не хочет понять, — сказала она тихо, — что это не просто грядки. Это… это всё, что у меня осталось.
Лидия потупилась. Она помнила, как отец, умерший десять лет назад, вместе с матерью каждую весну высаживал здесь рассаду. Тогда огород был их общим делом, их убежищем. Теперь же он стал полем битвы.
***
На следующий день Лида пришла в огород одна. Бабушка, как всегда, стояла на коленях возле кустов смородины, выковыривая сорняки.
— Мам, может, хватит? — мягко спросила Лида. — Ты же знаешь, мы поможем…
— Поможете! — бабушка резко обернулась, и в её глазах блеснули слёзы. — Вы приезжаете, машете лопатами пять минут и думаете, что сделали дело! А я потом утром на следующий день встаю, всё переделываю!
Лида присела рядом, взяла её за руку. Кожа на ладони бабушки была шершавой, словно кора старого дерева.
— Ты думаешь, я не вижу, как ты устаёшь? — прошептала Лида. — мы переживаем и не хотим, чтобы ты…
— Чтобы я сидела на печи, как старая крыса? — бабушка вырвала руку. — Нет уж. Пока я жива — буду работать.
***
Неделю спустя Антон, вернувшись с работы, обнаружил в WhatsApp сообщение от сестры: «Бабушка в больнице. Давление подскочило».
Он примчался в деревню ночью, ворвался в дом, где тётя Галя, соседка, варила на кухне компот.
— Лежит, сердится, что её в больницу увезли, — вздохнула Галя. — Говорит, огород без неё пропадёт.
Антон вышел в огород. Луна серебрила грядки, и в этом свете кусты картофеля казались стройными солдатами. Он вдруг вспомнил, как в детстве бабушка учила его различать сорта помидоров. «Этот — «Бычье сердце», сладкий, а этот — «Сливка», для салатов…»
— Дурацкие названия, — пробормотал он, но в горле встал ком.
***
Через два дня бабушка вернулась, бледная, но по-прежнему несгибаемая. Увидев Антона, который перекапывал землю под её окном, она закричала:
— Ты что творишь?! Это же не так копают! Всё мне там сейчас вырвешь.
— Баб, я просто… — он выпрямился, глядя на неё сверху вниз. — Я хочу, помочь. Понимаешь?
Она замерла, потом вдруг села на землю, уткнувшись лицом в ладони. Антон впервые услышал, как она плачет.
— Прости, — всхлипывала она. — Просто… я боюсь, что всё пропадёт…
Он сел рядом, обнял её за плечи. Земля пахла дождём и прошлым.
— Ничего не пропадёт, — сказал он тихо. — Научишь меня всему. Как правильно помидоры подвязывать и как свеклу полоть.
И хотя бабушка потом ещё много раз ворчала, а родственники закатывали глаза, огород оставался их общей ниточкой — колючей, но крепкой, как шиповник у забора.
***
Осенью, когда урожай был собран, а грядки укрыты соломой, Лида нашла в сарае старый альбом. На пожелтевших фото отец и бабушка, молодые и смеющиеся, стояли по колено в грязи, держа в руках гигантский кабачок.
— Ты помнишь, как мы смеялись, когда он треснул? — спросила бабушка, заглянув через плечо.
— Помню, — улыбнулась Лида. — Ты тогда сказала: «Не беда. Зато семена хорошие».
Бабушка кивнула, гладя фото дрожащими пальцами.
— Может, весной… я вам покажу, как эти семена сажать? — спросила она неуверенно.
— Обязательно, — ответила Лида. — Только давай без криков?
И впервые за много лет они обе засмеялись — тихо, как осенние листья, шуршащие под ногами.
***
Осень сменилась зимой, но споры в семье не утихали. Теперь, за чаем с вареньем, разговоры крутились не вокруг урожая, а вокруг одного вопроса: «Продавать или не продавать?».
— Она же нас всех переживёт, — шептал Виктор жене, когда бабушка, хромая, уходила в сарай за дровами. — Но мы-то уже не можем так… Не по двадцать лет!
Лида молчала. Она помнила, как в детстве бабушка учила её вязать венки из полевых цветов, как пела песни про «огородное царство», где каждая морковка — наследница. Теперь же этот огород стал тяжким ярмом, из-за которого в доме постоянно пахло землёй, а по выходам к родне вместо пикников под кустами шиповника все таскали мотыги и вёдра.
***
В феврале Антон приехал один. Бабушка, завернувшись в старый платок, сидела на крыльце и чистила семена тыквы.
— Баб, давай поговорим, — начал он, присаживаясь рядом.
— О чём? — она даже не подняла глаз. — О том, как вы тут всё продадите? Уже слышала.
— Но ты же видишь… Никто больше не хочет…
— Не хочет! — она вдруг швырнула горсть семян в снег. — А я хочу! Вы думаете, мне легко? Да я каждую ночью встаю, потому что кажется — ветер грядки повредил! А вы… Вы даже воды вовремя не принесёте!
Антон сжал зубы. Ему хотелось крикнуть, что это не их земля, не их жизнь, что у него в Москве проекты и кредиты… Но вместо этого он встал и пошёл прочь, оставив бабушку наедине с её семенами и обидой.
***
Весной собрались все. Даже двоюродная сестра Лиды, Ольга, приехала из Питера, чтобы «посмотреть на этот проклятый огород». Бабушка, конечно, не пустила их в дом, встречая каждую попытку начать разговор яростным: «Нет!».
— Мария Ивановна, послушайте, — Ольга, всегда умевшая найти слова, сжала её руку. — Мы же не против вас. Но вам тяжело одной…
— Одной? — бабушка резко отдёрнула ладонь. — А вы все приезжали — и что? Каждый хотел меня в дом престарелых засунуть!
— Это неправда! — Лида вспыхнула. — Мы хотели помочь!
— Помочь! — бабушка закашлялась, и в этом кашле слышалась вся её горечь. — Помощь ваша — это продать, да с глаз долой!
Виктор, молчавший до этого, вдруг грохнул кулаком по столу:
— Хватит! Мы продадим этот чертов огород, и точка!
Бабушка побелела, схватилась за сердце и медленно сползла на пол.
***
В больнице она лежала, уткнувшись взглядом в окно, за которым мелькали чужие крыши. Лида принесла ей гранат — любимое лакомство.
— Мам, прости… — начала она, но бабушка перебила:
— Продавайте.
— Что?
— Продавайте, — повторила она тихо. — Только… Только дом не трогайте. Пусть он стоит.
Лида заплакала. Она не понимала, радоваться ли ей или бояться, что бабушка сдалась слишком легко.
***
Летом огород действительно продали. Новый хозяин, дачник из Москвы, выкорчевал грядки и засеял газон. Бабушка, вернувшись из больницы, целыми днями сидела на крыльце, глядя, как чужие дети играют в бадминтон там, где когда-то росли её помидоры.
— Ты чего, баб? — спросил как-то Антон, присаживаясь рядом.
— Ничего, — она улыбнулась краешком губ. — Просто… думаю, как раньше хорошо было. Всей семьёй огород высаживали, потом вместе пололи. А сейчас что? Одни воспоминания...
***
Осенью, после третьего за год приступа, врачи настояли на переезде. Бабушка, бледная и осунувшаяся, сидела на больничной койке, сжимая в руках пакетик с семенами — последний, который она успела спрятать от «внуков».
— Мам, ты же понимаешь… — Лида говорила тихо, боясь спугнуть хрупкое согласие. — В городе тебе будет лучше. Квартира рядом с нами, окна во двор…
— С огорода — в клетку, — прошептала бабушка, глядя в окно на чужие газоны. — Как зверь в зоопарке.
Первый месяц в городе стал для всех испытанием. Бабушка бродила по квартире, тыча пальцем в горшки с фикусами:
— Это не жизнь! Растения должны пахнуть землёй, а не пылью!
Антон, застав её за попыткой выкопать цветок из горшка «для пересадки», едва сдержал смех.
— Баб, это же не картошка. Ему и так хорошо.
— Ничего ему не хорошо! — она швырнула лопатку в раковину. — Это же не земля, а торфяная труха!
Однажды Лида, приехав с работы, застала мать у окна: та, всхлипывая, перебирала старые фото.
— Мам…
— Я думала, он останется… — бабушка дрожащими пальцами показала снимок: отец с внуком в обнимку с гигантской тыквой. — А теперь там чужие дети катаются на велосипедах…
Лида присела рядом, обняла её за плечи.
— Папин огород… — прошептала она. — Он бы не хотел, чтобы ты из-за него…
Бабушка замерла. Потом вдруг встала, достала из шкафа коробку с семенами и высыпала всё в раковину.
— Пусть сгниют, — сказала она твёрдо, хотя слёзы текли по щекам. — Как и я.
Новый год встречали втроём: Лида, Антон и бабушка. Виктор остался с детьми — «праздник, мол, для молодёжи».
— А помните, как мы ёлку из веток сирени делали? — вдруг спросила бабушка, глядя на огоньки гирлянды.
— Помним, — Антон налил ей вина. — Только тогда ты меня за то, что я игрушки криво повесил, ругала.
Они засмеялись. Впервые за долгое время — легко, без горечи.
Весной бабушка попросила отвести её в парк. Антон, опасаясь новой истерики, взял с собой лопатку «на всякий случай». Но бабушка просто сидела на скамейке, смотрела, как солнце играет в лужах, и говорила:
— Красиво. Как у нас. Только тише.
— Ты скучаешь? — спросил он осторожно.
— Скучаю, — кивнула она. — Но… Лидка права. Огород — это не вся я. Это было… наше с отцом делом.
Антон молчал. А она вдруг улыбнулась — впервые по-настоящему за долгие годы:
— Завтра пойдём в магазин. Купим тебе приличный кактус. А то эти фикусы — несерьёзно.
И хотя в её голосе всё ещё звенела старая строгость, Антон понял: бабушка наконец нашла свою землю. Не ту, что пахнет навозом и потом, а ту, где растут внуки, смех и тихие вечера у окна.