На корпоративе он показал своё истинное лицо. Она думала, что ниже падать некуда. Но всё только начиналось...
— Ты серьёзно пришла в этом? — сдавленно прошипел Максим, еле улыбаясь, чтобы остальные не услышали.
Я растерянно оглядела себя: новое синее платье до колена, аккуратные туфли, волосы, завитые в лёгкие локоны. Всё, как он просил — "попроще, без выпендрёжа".
— А что не так? — шепотом спросила я.
Он не ответил. Только сжал мой локоть так сильно, что я едва не вскрикнула.
— Идём, кукла, блистать.
Я вырвалась.
За соседними столиками уже сидели его коллеги — с семьями, с жёнами, с ухоженными женщинами в деловых костюмах и сдержанных платьях. Они украдкой смотрели на нас, шептались, переглядывались.
— Пойдём, — процедил Максим сквозь зубы, потащил меня за руку к их столику.
Я шла за ним, чувствуя, как в груди сжимается что-то тяжёлое.
— Ну вот и наша звезда! — громко объявил он, толкнув меня чуть вперёд.
Коллеги вяло зааплодировали. Кто-то тихо хихикнул.
— Катя, моя... — Максим сделал паузу. — Подруга.
Подруга.
Не жена, с которой вместе шесть лет. Не женщина, от которой он хотел детей. Просто подруга.
Я села, стараясь не дрожать.
Он отошёл к барной стойке — пить, как всегда, быстро и много.
Я скучала среди чужих людей. Разглядывала тарелки с остывшими закусками. Слушала, как рядом перешёптывались две жены:
— Говорила же тебе, притащит очередную...
— А чего хотела? Он вечно таких таскает.
— Да... Эта хоть вроде молчит.
Я вспыхнула. Опустила глаза. Хотела уйти. Убежать. Но осталась — из какой-то жалкой гордости. Чтобы не дать им повод смеяться ещё громче. Через час Максим уже был пьян. Он хохотал громче всех, обнимая меня за плечи так, что я чувствовала запах перегара и дешёвого одеколона.
— А ты ничего… — проворковал он на ухо. — Правда, могла бы похудеть чуть-чуть. Всё ж не девочка уже.
Я отодвинулась. Он рассмеялся и, шатаясь, направился к другим.
Я осталась одна.
Когда начались танцы, он выволок меня на середину зала.
— Давай, Катюша! — заорал он. — Порадуй народ!
Я вырвалась, но он вцепился в мою руку.
— Танцуй! — прохрипел в лицо.
— Максим, отпусти! — я зашипела. — Ты пьяный!
Он разозлился.
— Да кто ты вообще такая без меня?! Никто! Серая мышь! Никому не нужная, кроме меня!
Зал замер.
Лица, лица, лица. Много лиц. И в каждом — жалость, презрение, смешок.
Я стояла, как под прицелом. Он толкнул меня плечом так, что я пошатнулась.
— Танцуй, раз уж приперлась!
Все смотрели.
И я поняла — сейчас надо уйти. Просто уйти. Я развернулась и побежала к выходу. Не помню, как выбежала на улицу.
Только мокрый асфальт под каблуками. Холодный дождь, в который сразу провалилась, как в озеро.
Максим догнал меня у парковки.
— Куда собралась?! — орал он, размахивая руками.
— Домой, — тихо ответила я.
— Домой? Домой?! — он сжал кулаки. — Пока я тебя обратно не взял к себе, да ты с голоду подохла бы! Вспомни, как ты жила до меня! В съёмной конуре, на одних пельменях!
Я молчала. Дождь лупил по лицу, смывал тушь, размывал мир вокруг. И вдруг я увидела его по-настоящему. Таким, каким боялась увидеть всё это время. Пустым. Жалким. Маленьким.
— Стоять, тварь! — заорал он, сорвал у меня сумочку и вытащил ключи.
— Максим, отдай! — я бросилась к нему.
Он грубо толкнул меня в грудь.
Я упала на мокрый асфальт, разодрав колени.
— Вот и ползи теперь к мамочке! — орал он, размахивая ключами.
Я поднялась, чувствуя, как сквозь порванные колготки сочится кровь.
И пошла. Не оглядываясь.
— Ты прав, Максим, — спокойно сказала я. — Без тебя я действительно была никем. Но только потому, что сама себя не ценила.
Он замер.
— А теперь я ухожу. И больше не позволю никому — даже тебе — делать из меня тряпку.
Он хотел что-то сказать. Крикнуть. Ударить, может быть.
Но я уже шла мимо него. Мимо той жалкой вечеринки. Мимо прошлой жизни.
Мама встретила меня на пороге в халате.
— Боже мой, Катя... Что с тобой?! — вскрикнула она.
Я только покачала головой и всхлипнула.
Пока она обрабатывала мои колени перекисью, я смотрела в пустоту. В груди было не больно. В груди было пусто. Ночью телефон взорвался сообщениями.
Максим скидывал мне фотографии. Он обнимал какую-то толстую, размалёванную женщину в коротком платье. Они целовались. Танцевали. Лезли друг другу под одежду.
"Смотри!" — подписал он.
Я выключила телефон и прижала к себе подушку. Больше слёз не было.
Утром — тишина.
Я включила телефон. Все фотографии исчезли. Только сообщения:
- "Катя, прости меня", - "Я не хотел", - "Я был пьян", - "Давай поговорим", - "Я люблю тебя"
Он названивал каждые пять минут. Но я уже не брала трубку.
Я сидела на кухне у мамы, завернувшись в старый плед. Смотрела в окно на промокший двор. И впервые за долгое время думала не о нём.
А о себе.
О том, что я хочу жить. И что назад дороги нет.
В дверь зазвонили настойчиво.
— Катя, открой! Я всё объясню! — его голос срывался на фальцет.
Я стояла в коридоре, босая, с чашкой остывшего чая в руках.
Мама выглянула из кухни.
— Может, вызовем полицию? — тихо спросила она.
Я покачала головой.
— Пусть выговорится. Я его больше не боюсь.
Я сама открыла дверь.
Максим стоял на пороге, мрачный, растрёпанный, в грязной рубашке.
Глаза красные. Лицо серое.
Он хотел шагнуть внутрь, но я преградила дорогу.
— Катюша... — протянул он, протягивая руки. — Я, я, я... я был пьян, ты же знаешь меня... Я не хотел... Я тебя люблю...
Я молчала.
В его глазах мелькнула злость.
— Ну чего ты молчишь?! Думаешь, лучше найдёшь?! Никто тебя, кроме меня, не потерпит, дурочка!
Он склонился ко мне ближе, почувствовав слабину.
Но слабости не было.
Я смотрела прямо ему в глаза.
Спокойно. Пусто. Как на бродячую собаку.
— Максим, ты меня ударил, — тихо сказала я.
Он затряс головой, словно отгоняя воспоминания.
— Нет! Это всё... алкоголь... ты сама меня довела!
— Ты толкнул меня на асфальт. Отобрал ключи. Выставил на посмешище.
Он заплакал. Натужно, грязно.
— Ну прости меня! Ну хочешь — ноги тебе поцелую? Хочешь — квартиру оформлю на тебя? Только вернись! Вернись, Катя! Я без тебя пропаду! — он упал на колени.
Я стояла, глядя сверху вниз. И вспоминала, как вчера лежала в луже, стирая кровь с разодранных коленей.
Как ночью смотрела на фотографии, где он целовал первую попавшуюся пьяную бабу.
Как утром вытирала слёзы матери, которая гладили меня по голове, как маленькую.
И поняла: жалость — хуже яда.
— Ты уже пропал, Максим, — спокойно сказала я. — Сам. Без меня.
Он смотрел в упор. Как волк, которого зажали в угол. И вдруг всё понял.
Я захлопнула дверь перед его лицом. Без крика. Без истерик. Без слёз.
Всю ночь он ещё звонил. Стучал в подъезде. Писал угрозы, мольбы, стихи.
А я уже спала. Крепко. Без страха. Без него.
Прошло три месяца.
Я сняла маленькую студию рядом с работой. Сама. Без кредитов, без подачек, без скандалов.
Утром вставала рано, варила себе кофе, смотрела в окно на город — и впервые за многие годы не боялась нового дня. На выходных ездила к маме, помогала на даче. Записалась на курсы вождения. Сдала на права.
А он?
После той истории ушёл в запой. Неделями не появлялся на работе. Сначала звонили, уговаривали вернуться. Потом махнули рукой. Уволили. И никто за него не заступился.
Иногда он писал длинные смс с незнакомого номера:
"Я изменился. Я другой. Вернись".
Я не отвечала, знала: назад — только в пропасть. И шла вперёд. Туда, где никто не посмеет вытирать об меня ноги.
Дорогие мои, если вам близка эта история — подпишитесь.
"Не выдумала — пережила" — здесь истории, которые могут стать вашими крыльями. Вы не одни. Мы вместе.