Знаете ли украинскую ночь? О, не знаете украинской ночи!
Всмотритесь в нее: с середины неба
глядит месяц: необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще
необъятнее: горит и дышит он. Земля
вся в серебряном свете
Н. Гоголь
По цветущей украинской степи медленно брел подросток, Жара давно истомила его, ныли натруженные, обутые в лапти ноги. Теперь он уже не любовался удивительными красками природы, полями с роскошными коврами цветов, широко разбросанными там и сям курганами с причудливыми каменными бабами. Однообразный стрекот кузнечиков, словно звонивших в тысячи крохотных колокольцев, навевал дрему, но юноша, превозмогая усталость, упорно шагал и шагал…
Где-то позади, в знойном мареве дали, послышалось мычанье волов и ленивый мужской голос: «Цоб-цобе!» Юноша по-прежнему упорно шагал вперед.
Вот и повозка поравнялась с ним. Седоусый чумак равнодушно оглядел юношу, стегнул меланхолического вола. Но, отъехав вперед, он все же вскоре остановился и предложил пареньку сесть.
Юноше это оказалось на руку. Подул ветер. Из-за горизонта выползали зловещие тучи, полил дождь. Чумак поднял рогожный верх. Вол продолжал равнодушно брести. Дорога испортилась. Хмурое, беспросветное небо нависло над степью.
Юноша наслаждался отдыхом. Вскоре дождь прошел, чумак так же молчаливо откинул верх. Юноша достал альбом. Он перевернул пять-шесть страничек, на которых имелись карандашные наброски степей и курганов, и стал заносить с натуры новый пейзаж. Даже, казалось бы, ни на что не реагирующий чумак с удивлением заглянул в альбом. Юноша старательно затушевывал фон, и чумак, пораженный сходством с натурой, радостно улыбнулся.
- Больно гарно, хлопче, ты малюешь, - заметил он.
Юноша с ласковой усмешкой поднял темно-карие глаза. Спутники разговорились; выяснилось, что Архип пробирается в Феодосию, где живет великий русский художник, певец моря, «господин Гайвазовский».
Прошло десятка полтора лет. В 1875 году в Петербурге на передвижной художественной выставке появились три оригинальных пейзажа живописца Архипа Ивановича Куинджи.
Один из пейзажей, под названием «Чумацкий тракт», изображал безотрадно унылую, дождливую степь с размокшей, пропадающей в тумане дорогой и застрявшими в грязи телегами. Два других запечатляли безбрежное украинское поле, словно настоенное ароматами цветов и трав, наполненное звоном насекомых.
Столько чувства было вложено живописцем в эти полотна, что даже тех, кто никогда не был на южной окраине России, влекло побывать в этих местах.
Удивляла необычная техника живописи при поразительной простоте мотива. В одной из газет появился критический этюд о картинах Куинджи:
«Уроженец юга среди петербургской серенькой природы грезит о своих далеких степях, и от этих грез, перенесенных на полотно, и на нас веет мощью степной шири».
На следующий год случилось событие, которое особо отмечено в летописи русской художественной культуры: на выставке появилась картина Куинджи «Украинская ночь».
Зрители как зачарованные толпились перед этим полотном. Талант Архипа Ивановича Куинджи, великолепно и полнозвучно воплотившийся в этом творении, можно было сравнить, пожалуй, лишь с влекущей поэтической прозой Гоголя, с его «Вечерами на хуторе близ Диканьки».
Впервые так чудно, с такой сказочной, волшебной силой и красотой была изображена украинская ночь. Только человек огромного творческого темперамента и таланта, бесконечно влюбленный в родную природу, мог показать такое.
Роскошная, бархатная, темно-синяя ночь полновластно царит над миром. Ни звука. Дивный, трепетно-фантастический свет льется с высоты, где в черных, цвета воронова крыла, облаках плывет незримый месяц. Стены мазанок фосфорически отливают белизной. И эта озаренная луной часть картины живет своей особой, призрачной жизнью. Все остальное скрыто в темноте и лишь угадывается: стройные, как гигантские свечи, пирамидальные тополя, уснувшая мельница… Все как будто спит и мерно дышит, одухотворенное сказочной поэзией художника-чародея.
И опять поразительная, предельно скупая простота мотива поражала каждого.
Где мог почерпнуть художник эти небывалые еще в искусстве краски? Или получил он их от самой царицы-ночи, щедро одарившей живописца за его пламенную любовь к ней этим волшебным, волнующим ультрамарином и этим сказочных переливов индиго…
Напряженно ждали любители живописи следующих творений художника. Неудержимо хотелось проникнуть в тайну влекущего, неотвратимого обаяния мастерства Куинджи, мага и чародея кисти. Никак не могло случиться, чтобы за «Украинской ночью» не появились новые, еще более дивные творения. Ждали, думали, гадали, какое живописное чудо возникнет под кистью Куинджи.
Ожидания были не напрасны. В следующем году появились картины «Вечер на Украине» и «Лес», на седьмой передвижной выставке 1879 года - «Север», «После дождя», «Березовая роща», в 1880 году - «Лунная ночь на Днепре», в последующие годы - «Днепр утром», «Дубы», «Солнечные лучи».
Много шедевров подарил миру Куинджи, и каждый из них бесконечно радовал глаз, приносил душе успокоение, будил воспоминания - словно и ты был когда-то в этих сказочных краях.
Удивительное чувство вызывала и картина «После грозы», залитая только двумя красками: темно-лиловой — это уходит зловещая туча, и по-майски нежно-зеленой это освещает землю выглянувшее солнце.
И жизнь, обыкновенная и в то же время прекрасная в своей умиротворенной обыденности, снова после бури неотвратимо влечет человека. Снова манит взор путника этот белоснежный хуторок в безлюдной степи, снова безмятежно пощипывает траву вольный конь, снова спокойно струится и журчит речка в низких степных берегах.
«Хотите ли вы видеть степь Украины, словно спрашивал художник. ту самую, по которой ехал в Запорожскую Сечь Тарас Бульба с сыновьями?… Тогда смотрите мою картину «Днепр утром». Это тот свежий, благоухающий, звенящий насекомыми «зелено-золотой океан, по которому брызнули миллионы цветов…»
В произведении этом художник начисто отказался от свойственных его кисти световых и колористических эффектов. Фоном здесь служит белесое небо раннего утра с одиноко летящей птицей - таким искусным и простым приемом автор добивается впечатления одухотворенности.
Оригинальность композиции достигается тоже далеко необычным способом.
Над цветущим лугом, пестрящим всеми оттенками цветов, возвышается куст лилово-красноватого татарника. Его силуэт четко рисуется на фоне неба и усиливает впечатление огромной пространственности изображения. Недаром про эту картину с ее росистой влажностью и чарующей прохладой один из зрителей сказал:
Приднепровская необъятная ширь и катящийся, уносящийся в неизведанную даль Днепр — все это навевало мысли о далеком-далеком прошлом, о былинных наших героях.
И если нам кажется, что именно по этой величавой степи проехал Тарас Бульба с сыновьями, то не трудно представить, что еще раньше тут совершал подвиги вещий Олег - не на этом ли высоком холме пели ему славу седовласые гусляры…
И снова безудержная, великолепная игра колорита - «Березовая роща»… Магическое сочетание трех тонов, как бы переходящих из одного в другой, из другого в третий: светлая, радостно сияющая бирюза небес, светлая, переходящая чуть-чуть в розовое белизна березовых стволов и, наконец, светлая, солнечно-зеленая трава поляны.
От такого гармонического сочетания весь колорит получается мажорно-зеленоватый: дальний план занимают благородные по тону, темные. изумрудно-бархатные купы деревьев. Они сливаются в одно целое - влекущую своей свежестью белоствольную рощу, которая будто тихо-тихо звенит.
И еще более оригинальным событием, чем появление каждого из этих пейзажей, явилась персональная выставка Куинджи в 1880 году, состоявшая всего из… одной картины. Те, кто еще не знал художника по его прежним произведениям, смеялись: такого не бывало, такое казалось по меньшей мере странным, чудным.
Когда зрители входили в небольшой выставочный павильон на Большой Морской улице, воцарялась тишина и лишь вздох изумления проносился иногда по залу.
Картина называлась «Лунная ночь на Днепре». Любуясь ею, все понимали, что и Гоголя и Куинджи вдохновлял один источник - чарующая природа Украины, столь любимая ими.
Картине посвящали свои литературные произведения даже те, кто никогда не писал ни статей, ни рассказов, ни критических этюдов. Словом, полотно пробуждало вдохновение даже у людей, далеких от литературы.
А поэт Я. П. Полонский говорил о картине почти белыми стихами:
«Что это такое? Картина или действительность? В золотой раме или в открытое окно видели мы этот месяц, эти облака, эту темную даль, эти «дрожащие огни печальных деревень» и эти переливы света, это серебристое отражение месяца в струях Днепра, огибающего даль, эту поэтическую тихую, величавую ночь?»
В те дни только и разговору в Петербурге было, что о Куинджи. Люди спрашивали друг у друга - откуда он родом с эдакой странной фамилией, что раньше делал, каков на вид. Состоятельные петербуржцы, ранее Куинджи не знавшие, добивались знакомства, чтобы купить у него картины. Может быть, и «Лунную ночь на Днепре» продаст?
Один человек прямо-таки преследовал художника, и, когда Куинджи категорически заявил, что полотно не продаст, он настойчиво просил, умолял и требовал, чтобы картина ему была подарена. Это уже походило на помешательство.
Произведения Куинджи вносили разлад и в отношения художников между собой, разбив их на две ожесточенно спорившие партии.
Часть живописцев сразу признала необычный дар Архипа Ивановича. Но некоторые уверяли, что он пускается на всевозможные обманы зрителя, на фокусы. Уверяли, что, например, «Березовая роща» писана на стекле, а сзади искусственно освещена фонарем.
Особенно неистовствовал пейзажист В. Орловский, претендовавший на первое место среди мастеров украинского пейзажа. В Куинджи он увидел опасного соперника и не щадил сил, чтобы его оклеветать, представить недобросовестным человеком,
Как ни странно, все эти толки еще больше усиливали популярность художника, подогревая любопытство зрителей.
А творческая биография Куинджи и в самом деле выглядела не совсем обычной. Родился он на побережье Азовского моря, в Мариуполе, в 1842 году. Его отец был беднейшим сапожником, выходцем из греков. Отец и мать умерли, когда мальчику едва исполнилось шесть лет. Приходилось быть то пастухом, то комнатным слугой. Все же Архип умудрился окончить городское училище. С детства развилась не оставлявшая его всю жизнь черта характера - упорство в достижении цели.
Архип поступает в фотографическое ателье и становится ретушером. Он знакомится с произведениями искусства, и сильнее всего его поражают морские виды Айвазовского. Узнав, что прославленный маринист живет в Феодосии, на берегу Черного моря, Куинджи отправляется туда пешком. Он мечтает быть поближе к Айвазовскому и, может быть, поучиться у него. Юноша к тому времени и сам с увлечением занимался живописью и, по отзыву старожилов-мариупольцев, работал с большим успехом.
Мы показали Куинджи шагающим по чумацким трактам на пути к Айвазовскому. Но, добравшись до Феодосии, он с горечью узнает, что Иван Константинович ушел в кругосветное плавание. Юноша решил ждать. Он нанимается на сезонную работу. Через год возвращается Айвазовский. Но каким далеким кажется Куинджи путь от него, бедно одетого подростка, до прославленного живописца.
Мог ли понять тогда Куинджи, что Айвазовский был очень доступным, простым, добрым человеком, любил покровительствовать начинающим? И, оробев перед великим певцом моря, Архип уходит. Вернувшись в Мариуполь, он скоро опять покидает город, на этот раз навсегда; ради Петербурга, ради учения в Академии художеств снова идет пешком; кое-где ему удается пристать к чумакам и проехать часть пути.
В этой дороге через всю Россию, с юга на север, увидел он не только неизъяснимые красоты родной природы. Он познал бескорыстие и благородство встречавшихся ему простых людей. Их сильные, мужественные характеры как бы сливались с этими полями, реками и лесами, среди которых они выросли.
Так понял он нерасторжимую связь народа с природой, и в его этюдных зарисовках с натуры уже проступали те черты могучего дарования, которые развились потом.
Но пройдет еще немало времени, прежде чем Куинджи станет признанным мастером.
В академию его не приняли - у него не было ни достаточного образования, ни практических знаний по технике рисунка и живописи. Нанялся опять в ретушеры и вскоре в совершенстве постиг тайны фотографического искусства. Мало было фотографов-художников, выполнявших в столице снимки искуснее этого низкорослого крепыша с темными глазами на смуглом лице южанина. Изучение законов ретуши сослужило ему впоследствии хорошую службу при овладении искусством светотени.
Упрямый Архип Куинджи, провалившись несколько раз на экзаменах, вновь идет в Академию художеств. Ему исполнилось уже двадцать шесть лет, когда он выдержал экзамен и поступил в «храм искусств». Правда, этому уже предшествовало признание за начинающим живописцем известных творческих заслуг, Его картина «Татарская сакля» попала на академическую выставку, автора же наградили званием неклассного художника (так называли живописца, имеющего право давать лишь частные уроки).
Он упорно, молчаливо работает у себя в мастерской, а в 1874 году покидает академию и выставляется у передвижников. Выходец из народа, он и не мог поступить иначе.
А дальше, после «Березовой рощи» и «Лунной ночи на Днепре», начинается триумф его картин, серьезные споры о методе, протесты завистников-недоброжелателей. Сам же Куинджи как будто не замечает шума вокруг своего имени.
Органическим свойством художественной натуры Куинджи были неустанные поиски нового. Судьба одарила его редчайшим даром видеть в природе самые сильные ее проявления.
За его пейзажами видится человек красивой и сильной души. Природа в его картинах овеяна таким радостным, радужным настроением, какой она выступает в мечтах народных о лучшей жизни. И этим художник близок и дорог нам.
Куинджи как человека отличала большая сердечность. Глубоко сочувствуя молодым талантам, он все свое состояние передал Обществу имени Куинджи, основанному им для помощи неимущим художникам. Он воспитал плеяду талантливых живописцев, в том числе художника-поэта, автора картины «В голубом просторе», А. А. Рылова и вдохновенного певца древнего северного пейзажа и стран Востока Н. К. Рёриха.
Восприятие картин Куинджи в подлинниках сейчас, к большому сожалению, далеко не такое, какое было при его жизни. Краски картин, составленные из особых недолго действующих химических веществ, сильно потускнели, холсты пожухли.
Конечно, не может быть никакой речи о том, что художник употреблял какие-то недобросовестные приемы, но использование нестойких красок было его ошибкой.
Уже после смерти Куинджи (1910) писатель И. Ясинский рассказывал об одном из вечеров у художника, где впервые была показана картина «Днепр утром»; на вечере присутствовал и знаменитый ученый Д. И. Менделеев.
- Перед нами открылось необъятное бледное пространство, берег, покрытый полевыми цветами, река, уходящая в безграничную даль, светлые, воздушные, чистые небеса в легких, едва розовых, едва лиловых, едва серебряных облаках. И над берегами, над рекою заструился утренний прозрачный пар.
Странное чувство испытал я, когда вдруг увидел этот Днепр, извивающийся по великой равнине. Я уверен, что все то же самое испытали. Наверное, у каждого сжалось сердце, охваченное радостным чувством, и на ресницы стала проситься слеза. От слез, должно быть, закашлялся и Менделеев.
- Что это вы так кашляете, Дмитрий Иванович? - спросил его Куинджи.
- Я уже шестьдесят восемь лет кашляю — это ничего, а вот картину такую вижу в первый раз… Да в чем секрет, Архип Иванович? - произнес, не выдержав, Менделеев.
Необычная, сказочная светлость, звучность, вернее, звонкость тонов палитры Куинджи - его знаменитый «секрет» объяснялся, конечно, отнюдь не специально подобранным составом красок.
Советский исследователь творчества Куинджи искусствовед В. Зименко говорит:
- Если бы дело было только в «эффектах», то Куинджи никогда не стал бы в ряды крупнейших мастеров пейзажа, а его картины, утратив первоначальную свежесть и обаяние новизны, перестали бы привлекать взгляды посетителей музеев. Но, даже значительно померкнув, они продолжают жить жизнью полноценных художественных произведений, храня отсветы личности их создателя. Но не только о нем одном они повествуют нам. Глазами этого столь гордо-самолюбивого художника во многом глядел на свою прекрасную природу народ. Это от него пришли в пейзаж Куинджи эпическое величие, любовь к необозримым, широким горизонтам, лаконизм живописного языка, большое декоративное чутье, проявившееся в замечательном умении художника передавать природу большими общими массами и пятнами.
Исследователи, определяя место, которое занимает Куинджи в истории живописи, называют его главой так называемого декоративного направления в русском пейзаже.