Не сказать, что это было обычное утро, перетекающее в тривиальный день. Я в белых штанах и розовой майке меряла широкими шагами полигон, в компании таща Владислава Рыткова (многим ныне хорошо известного по двум ставшими легендарными фильмам про одно легендарное подразделение на букву W и Бахмут) и офицера-сопровождающего, выискивая углы и прострелы, которые могли бы подойти под наши творческие задачи.
Симпатичный бело-розовый триффид* посреди мира камуфляжа, окопов, железок и громыхающих машин вызывал ажиотаж у бабочек, которые то и дело приземлялись на меня в несметных количествах, подустав от непонятных зеленых человеков с грохочущими железяками в руках.
Местами на пути попадались размотанные транспортом лужи, грязевой жижей своей красящие отражающееся в них небо в коричневый цвет.
На одну такую нацелился шедший навстречу Урал. Логика подсказывала сдвинуться глубоко в заросли разнотравья обочины. Владислав остался стоять у лужи по режоперскому инстинкту «вижу кадр — снимаю». Итог проезда был очевиден. На Владиславе — ни капли. Я вся в комьях грязи, вылетевших из пращей протектора колес и прицельно вдаривших залпом по моей точке дислокации. Тогда мы поняли, что ему, в принципе, можно смело ехать и под Часик, а мне лучше даже не выходить из дому, когда в воздушном пространстве Москвы и области объявляют план «Ковер».
Я приобрела несвойственную мне леопардовую окраску и печальную физиономию, ибо что делать было решительно неочевидно, а впереди было ещё две локации со встречами с уважаемыми людьми, в Сергиевом Посаде и Гремячем Ключе. И, да, это были мои самые любимые белые штаны. А в чем же ещё ехать на военный полигон после недели дождей!
Сопровождающий офицер, который в исторический проезд стоял чуть поодаль, и по итогу оставшийся с незапятнанной репутацией, повел к стоящим вдалеке палаткам, служившим летней казармой для изнывающего от душного июльского зноя личного состава. Вазюкая по солидным мясистым земляным каплищам, пытаясь от них избавиться, к моменту, как мы достигли точки назначения, я извазюкалась вся окончательно. На тот момент у меня был выпестованный вредный талант не отпускать ситуации и проблемы, а зацикливаться на них, доводя до масштабов вселенских катастроф.
Из одной из палаток, вышел офицер, лет за сорок. Я не знаю его звания, но это был Офицер. Есть такая порода военных, в которых офицерство выгравировано золотом по хребту и внутреннему стержню. Таких мне довелось доселе встречать крайне не частно. Но этот был один из тех.
— Сашка, сбегай за влажными салфетками, — оценив масштаб злополучия с полувзгляда, скомандовал он рядовому, который был с ним в палатке.
Парень молниеносно куда-то исчез.
Сопровождающий пояснил за мой внешний вид, под конец истории вернулся тащ «Сашка» с искомым спасительным грузом.
— Держите, — начал мне протягивать по одной салфетке Офицер. — Но вы зря на самом деле трете. Засохнут — отвалятся.
— Ну не могу же я так ходить, — запротестовала я, с негодованием принимаясь за очередное попадание.
Комья сырой земли снимались, оставляя обширные коричневые пятна разводов. Принимая одну салфетку за другой, я продолжала свою неравную борьбу.
— Ну посмотрите на ситуацию с позитивной стороны, — глядя на моё переживательное лицо, улыбаясь предложил тащ Офицер. — У вас получился первоклассный зимний камуфляж.
Я резко выпрямилась, и с горькой иронией бросила:
— Мне бы ваше легкое отношение к жизни!
И повисло странное молчание. Мир как будто перешел в рапид, солнце померкло, а птицам был отдан приказ закрыть клювы. Как это бывает только в кино прожилось в реальности.
Офицер посмотрел на меня каким-то совершенно горьким, разящим насквозь взглядом.
— Девушка, милая, — начал он тихим голосом, — не дай Вам Бог никогда в жизни прожить хотя бы тысячную долю того, что мне довелось пережить, чтобы иметь такое легкое отношение к жизни.
И вновь мир пришел в движение, запели птицы. И только я оторопело смотрела на него, осмысляя запредельную суть сказанного.
Я густо покраснела. Смущенно символично потерла очередное пятно, скорее пряча свое состояние, нежели продолжая свою незамысловатую борьбу.
Сопровождающие люди зацепились с Офицером языками. Я не помню, о чем они говорили. Это и не важно. Главный урок тогда я уже получила.
Все остальные комья грязи, высохнув, отвалились почти без следа за время брожений по территории.
Выходила я с полигона тем же ходячим цветочком, что и входила, только уже иной.
Знающей, что у легкого отношения к жизни может быть непосильная цена, а комья грязи, как и проблемы, надо отпускать. Сами отвалятся.
Я запомнила лицо Офицера на всю жизнь. И его голос, говорящий, казалось, такие простые слова, но за которыми нависающим Эверестом стояла Война.
*живой хищный цветок из фантастической повести Джона Уиндема «День Триффидов».