ПРЕДЫДУЩИЕ ПУБЛИКАЦИИ ЦИКЛА "РАЗМЫШЛЕНIЯ У ПАРАДНАГО... ПОРТРЕТА" - в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Не забывай меня, когда юная грудь твоя пламенеет от сердечной радости и на каждом шагу расцветает для тебя чистое наслаждение невинности; вспомни о верной любви, которая делилась с тобою всеми ощущениями, а теперь далеко от тебя и лишь твердит: "Не забывай меня!"
Это вообще сейчас что было?.. Так, верно, может спросить любознательный читатель, ознакомившись с приведённым выше отрывком. Понятно - романтический век на излёте своего существования: уже скоро сойдет в могилу по болезням от полученных некогда ран и увечий последний "молодой генерал" эпохи наполеоновских войн, а те из них, кто протянут дольше, отрастят жирок на тальях и на душах... Недалёк уже день, когда "благодарное" Отечество начнет охоту на собственного Государя (пока же подобное немыслимо себе даже вообразить, какая-то мрачная и скверная фантасмагория!)... Почти по всей европейской части Империи скоро зазвучат, тревожа пока что девственно-непуганых лесных обитателей, звуки большого строительства, и - вот оно! - "быстрее, шибче воли, поезд мчится в чистом поле..." В Первопрестольной тихо доживают, дивясь переменам, свой долгий век последние знаменитые московские чудаки - философы, оригиналы, книгочеи, былые вольтерьянцы... И никто из сорокалетних уж не поминает "дней александровых прекрасное начало" - всем давно кажется, что ничего не может быть лучше царствования Императора нынешнего, и что "всё как будто на века"...
И всё же, возвращаясь к озвученному вопросу, - так что же это было - там, в начале текста? Впрочем, вот и ещё...
В твоём прохладном, тёмном лоне покоится печальный жребий человечества: слёзы скорби, кипение страсти — всё спит в твоей тихой прохладе. Страдание любви, наслаждение любви — не проницают уже пламенем спокойную грудь. Ах! здешняя жизнь — буря, буря, исполненная замирания сердца и трепета! Лишь в твоей глубокой, тихой ночи несчастие не имеет более власти: там покоишься и видишь хорошие сны; кровь уже пламенно не волнуется, и жестокое болезненное чувство жизни не давит уже хладное сердце!
Или даже так...
Среди свободной природы; на лугу, озарённом розовым светом; на долине, покрытой цветами; в мраморном чертоге, в мерцающем величии священной ночи — тебя лишь чувствую, любовь. Твоя милая нега глубоко оживляет меня и проницает пламенем грудь мою. В дыхании цветов, в весеннем воздухе — ты одна навеваешь мне небесное спокойствие!
Чьи же это прозаические экзерсисы? Рука - явно женская, возможно - автор ещё молод. Какая-то романтически настроенная и взращённая на балладах Василья Андреевича Жуковского и стихах Бейрона провинциальная девица? Да и проза ли это - вообще?
Всё верно: автор - точно девица (во всех смыслах), она не молода - юна скорее, и - да, в оригинале это вообще-то стихи, писанные по-английски и по-немецки. Приведённый перевод - единственный, иных трактовок не будет, оригиналы, которые, вероятно, можно было бы облечь в более изящную русскоязычную обёртку, утрачены - по воле безутешного отца, которому только и досталось, что, долго предававшись скорби, выступить редактором наследия покинувшей земную юдоль 17-летней покойной и издать на собственный счет двухтомник её сочинений. Второй том - тиражом гораздо меньшим - в продажу не поступал: его с благодарностью и слезами (к исходу жизни стал сентиментален и слаб на подобные проявления, хотя ещё лет пятнадцать назад мог запросто пристрелить или попросту избить кого угодно) за тёплые отклики на том первый отец отсылал бесплатно и знакомым, и вовсе незнакомым ему людям. И ещё: покойная при жизни была душевно больна. Как сейчас бы это толерантно обозначили: она была "не такая". Тем ещё более любима отцом, потерявшим одного за другим неназываемое вслух (слишком, непомерно велико!) количество детей, и души не чаявшим в своей такой удивительной дочери... Фёдор Иванович Толстой, всеми называемый "Американцем", и дочь его - Сарра...
- "... Видел я свата нашего Толстого. Дочь у него так же почти сумасшедшая, живёт в мечтательном мире, окружённая видениями, переводит с греческого Анакреона и лечится омеопатически...."
Давайте простим Александру Сергеевичу некоторый... цинизм по отношению и к свату, и - прежде всего - к несчастной: в конце концов, до 1826 года он вообще думал дуэлировать с Толстым, всерьёз готовясь к поединку со смертельно опасным соперником, и лишь случай да счастливое вмешательство светского папийона умницы Соболевского помогли избежать роковой развязки с абсолютно непредсказуемым финалом. Хоть граф и был сватом на свадьбе поэта, но в его ближний круг никогда не входил, принадлежа, скорее, к занятным оригиналам в его окруженьи, коих там всегда было предостаточно.
Сарра родилась уже "такой": до года, будучи подвержена самым тяжёлым припадкам, она находилась на грани жизни и смерти, однако ж после всё вроде как изменилось к лучшему; ребёнком она росла вполне обычным, хоть и не вполне здоровым (мигрени, боли в груди, склонность к меланхолии) - и с самыми чудесными дарованиями. Почти не зная родного языка, уже шестилетней выучилась французскому и немецкому языкам, несколько позже - английскому. Прибавим к этому фортепьяно, верховую езду, увлечение живописью, едва не всей европейской поэзией и Вальтером Скоттом... А ещё - необычайная набожность, категоричное неприятие всякой лжи, зависти - в её сердце царила одна лишь любовь - к окружающим её родным, к этому, столь красивому и волшебному миру, к луне и солнцу, к деревам и ручью... Можно лишь вообразить себе счастье графа Фёдора Ивановича, не могшего нарадоваться на этот подарок Создателя, наконец озарившего его... весьма непростую (некоторые называли её даже "преступной" и "порочной") жизнь столь тёплым божественным светом. Некоторые странности в её поведении обнаружились после девяти лет. К уже упоминавшейся, едва не врожденной склонности к меланхолии (Батюшков тоже начинал с неё) прибавились ночные кошмары, крики (а после уже и долгие вопли! Представьте себе ужас отца!), нездоровая полнота (художник на титульной пастели явно польстил с тальей) и обмороки, Решив прибегнуть к помощи магнетизеров, Толстой ещё более убедился в необычайности дочери: в состоянии магнетического сна она один раз пробыла трое суток, возвратившись оттуда с... предсказаньями и видениями. Теперь она уже сама знала - когда очнётся! Искусство магнетизма, казалось, помогает несчастной: после сеансов в какой-то период жизни девочка полтора года почти не страдала, разве что была, что называется, "не здесь" и "не с нами", что безутешные родители не могли не замечать. Однако же развившаяся в больной потребность всё более пребывать в магнетическом сне как в единственном средстве к облегченью её состояния лишь неумолимо явственнее определяла сущность её новой жизни: Сарра была как бы на границе двух миров, причём, зачастую мир земной становился для неё скорее клеткою, чем формой существования. Видения и ясновидение, странные речи и поведение, приступы чорной меланхолии - вот отныне был удел её и родных Только поездка в Германию избавила девушку от потребности в магнетизме - но ненадолго: конец её был давно предопределён. К страданиям и новым жестким методам, применявшимся доктором Мандтом, прибавилась ещё и скарлатина, и чахотка. Она знала, что это - всё. Незадолго до ухода на глазах у отца сожгла в камине свои бумаги - что там было?.. 24 апреля 1838 года в три ночи Толстого разбудили - с Саррочкой скверно. Она ушла к восьми утра. Даже не ушла - просто перенеслась в тот мир, где ей было хорошо, где всё было не так, как здесь, где нет боли и мучений, где она в любом случае - так или иначе - уже много лет проводила всё более и более времени...
- Где же вы, прекрасные дни? куда так скоро улетели? Грудь, которая лишь билась для радости, наполняют робкие жалобы. Где вы, милые детские лета , небесный сон жизни, когда цветок в волосах делал нас счастливыми, блаженными? Как бы от яростного порыва бури эти исчезли, облетели юные розы весны; так и я: едва расцвела — и поблекла!
Она упокоилась в Петербурге - на Волковском кладбище: в последнюю её зиму семья переехала в Санкт-Петербург. Здесь Сарра училась русскому языку у профессора Никиты Ивановича Бутырского, в разные годы преподававшего и политэкономию, и философию, и бывшего даже цензором, а в ту пору преподававшего российскую словесность студентам Института корпуса путей сообщения и слушателям Императорской военной академии. Любопытно, что Толстой из всего возможного перечня звезд столичной педагогики выбрал именно его - твердокаменного приверженца давно канувшего в Лету классицизма, порицавшего едва не всех литераторов России XIX века, начиная от Жуковского и завершая - уж конечно - Пушкиным. Здесь Сарра лечилась у знаменитого Мандта. На Волковском погребали тогда только "недостаточных", лишенных средств: так, например, в 1831-м здесь проводили Дельвига - но ненадолго - в 1834-м его перезахоронили на Тихвинском, что в Александро-Невской Лавре. Такая же судьба ожидала и Сарру Толстую: по разрешению Государя в июле её прах упокоился на Ваганьковом, где к тому времени уже были погребены восемь детей графа Фёдора Ивановича.
Когда меня тихо положат в спокойное ложе земли, то приди к моей глубокой могиле и пролей обо мне слезу, вспомнив: как пламенно я любила тебя. Спой, потом, любимую мою песню, которую я, бывало, с тобой певала, — и вокруг тебя послышится вздох ветерка — и он повеет от меня, о жизнь моя, и скажет тебе: как пламенно я любила тебя!
Предыдущие публикации цикла "Размышленiя у параднаго... портрета" можно прочесть в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ