Облака бегут нал морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря, - мы поспорим
И помужествуем с ней.
H. Языков
Бирюзовое море нежится в лучах солнца. Лениво набегают волны на берег. Спокойно, мерно и глубоко дышит необозримая водная гладь.
Но вот потемнело небо. Сильнее плещутся волны. Над нахмурившейся, глухо шумящей бездной появились белые острокрылые чайки и резким криком возвещают бурю.
Через несколько мгновений и небо и море сливаются в одну грозную, бушующую стихию.
Ревет буря, и тысячами брызг обдают вас волны, разбивая со страшной силой о прибрежные камни седую гриву - пену.
Вечно изменчивое море прекрасно во всех своих видах и проявлениях. Тот, кто знает море, тот знает также, что им можно любоваться без конца. Люди жадно стремятся к морю - его влажное дыхание успокаивает, дает необычайную бодрость и силу.
Поэты всех времен и всех народов несли и будут нести морю свои стихи. И одним из лучших поэтических подарков морю до сих пор остается написанная 150 лет назад элегия Жуковского:
Безмолвное море, лазурное море.
Стою очарован над бездной твоей,
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
………………………………………………………..
Иль тянет тебя из земные неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
В живописи нет более прославленного певца моря, чем Иван Константинович Айвазовский. В молодости его влекло к себе изображение безмятежной ясности и тишины моря, залитого золотом солнечных лучей или серебристым светом луны. Позднее его увлекают образы могуче разыгравшейся стихии, трагической гибели и катастроф на море. В старости, прославляя бушующий океан, он противопоставляет ему мужество человека.
Есть художники, которые на протяжении своей творческой жизни непрестанно меняют темы, проникают в новые и новые области исканий, обогащают мир удивительными находками своего мировидения. Иные же мастера, подобные Ивану Ивановичу Шишкину или Ивану Константиновичу Айвазовскому, привержены, в основном, какому-либо одному навсегда избранному кругу образов. Казалось бы, их диапазон узок и ограничен, а следовательно, и искусство их должно быть менее интересно и содержательно.
Айвазовский никогда не изменял теме, он писал только море. Его пример, однако, показывает, что и внутри одной излюбленной темы художник может найти бесконечное богатство и разнообразие содержания и исполнения. Когда подлинная любовь движет его кистью, то ему открывается поистине неиссякаемый источник все обновляющихся приемов наиболее образного выражения.
Вот какое впечатление производили картины Айвазовского на современников:
«На картине этой (По всей вероятности, Тернер имеет в виду картину «Неаполитанская ночь».) вижу луну с ее золотом и серебром, стоящую над морем и в нем отражающуюся… Поверхность моря, на которую легкий ветерок нагоняет трепетную зыбь, кажется полем искорок или множеством металлических блесток на мантии… Прости мне, великий художник, если я ошибся, приняв картину за действительность, но работа твоя очаровала меня, и восторг овладел мною, Искусство твое высоко и могущественно, потому что тебя вдохновляет гений».
Это прозаический перевод стихотворения выдающегося английского пейзажиста Тернера (Джозеф Мэллорд Уильям Тернер (1775 1851) славится своими пейзажами со смягченными очертаниями предметов («Байский залив»), с туманным красочным маревом («Снежная буря»)). Стихотворение он посвятил двадцатипятилетнему художнику Ивану Константиновичу Айвазовскому, которого встретил в Риме в 40-х годах прошлого века. В Италию художник был направлен после большого успеха своей петербургской выставки крымских пейзажей. По свидетельству русского гравера Ф. И. Иордана, пейзажи Айвазовского покорили и итальянцев.
По России прошел тревожный слух, что Айвазовский, приехавший в Париж, навсегда остается в столице Франции и переходит во французское подданство. Такому слуху способствовал необычайный триумф художника в столице Франции.
«Даже самонадеянный Париж восхищался его картинами, одна из которых, восход или закат солнца, была нарисована до того живо и верно, что французы сомневались, нет ли за картиной свечи или лампы», - писал Иордан.
Несмотря на такой успех, художник не собирался задерживаться в Париже и на два года раньше намеченного срока возвратился в Петербург.
Тут его торжественно встречают, осыпают почестями, присуждают звание живописца Главного Морского штаба, заказывают виды прибалтийских городов. Айвазовский попадает в благотворную для его художественного развития среду. Он часто встречается с прославленным автором картины «Последний день Помпеи» Карлом Брюлловым.
Современник так описывает один из вечеров у Брюллова:
«Сам хозяин… вел остроумные, живые и интересные беседы о живописи и ее истории, высказывал свои взгляды на искусство, Жуковский читал свои пленительные стихи, Глинка очаровывал присутствующих игрою на фортепьяно и пением. Платон Кукольник и Айвазовский играли на скрипке».
Зимой Айвазовский напряженно работает. А когда наступает весна, он не может противиться зову родных мест и уезжает на берег Черного моря. в Феодосию.
«Это чувство или привычка, - писал он, - моя вторая натура. Зиму я охотно провожу в Петербурге… но чуть повеет весной, на меня нападает тоска по родине - меня тянет в Крым, к Черному морю».
На самом берегу построил он мастерскую. Во время бури соленые брызги обдавали террасу, где обычно сидел художник, любуясь разбушевавшейся стихией. Он жадно смотрел в черную даль, откуда свирепо неслись седые валы, Он прислушивался к звукам бури, чутким ухом, казалось, ловил отдаленные крики погибающих и звон колоколов на дальних маяках. Он словно старался постичь тайну моря и все запомнить навсегда.
А через несколько дней появлялась новая картина. И зрители, которые считали, что Айвазовский уже превзошел себя и ничего трагичнее и красивее не создаст, убеждались, что и новая его картина не уступает прежним. Фантазия художника и виртуозная легкость его кисти казались неисчерпаемыми. Ни к кому из отечественных пейзажистов слово «артист» не применимо так, как к Айвазовскому.
Огромное полотно он выполнял в два-три дня, мог писать его в присутствии друзей и посторонних, на палубе корабля и у себя в мастерской, в поле и на берегу. Эта совершенно неприемлемая для большинства художников обстановка ничуть не мешала создавать ему блистательные вещи.
Невиданный артистизм и виртуозность кисти Айвазовского, сближавшие его с Брюлловым, явились результатом огромного предварительного труда и развитой зрительной памяти, обогащенной длительными и систематическими упражнениями.
День художника был пунктуально размерен. Он вставал на рассвете и вскоре после завтрака садился за работу. Писал до обеда, потом совершал небольшую прогулку и снова работал до вечера.
Обыкновенно, начиная писать, он доставал папку со сделанными ранее рисунками, выбирал из них наиболее понравившийся и на его основе создавал живописную композицию. Сличение набросков с картинами показывает, что механическим копированием он не занимался. Когда художник держал перед собой рисунок, он лишь припоминал все прежде виденное и воссоздавал его, зачастую преобразуя по воле фантазии.
О приемах своей работы Айвазовский рассказывал:
«Человек, не одаренный памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником - никогда. Движения живых стихий неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны-немыслимо с натуры. Для этого художник и должен запомнить их и этими случайностями, равно как и эффектами света и теней, обставлять свою картину… Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта: сделав набросок на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нем моей кистью. Набросав карандашом на клочке бумаги план задуманной мною картины, я принимаюсь за работу и, так сказать, всей душой отдаюсь ей. Обдумывая картину. я не отвлекаю от нее моего внимания не только праздными разговорами, но даже и видом предметов посторонних: не выхожу на улицу, не смотрю ни на горизонт, ни на окрестную местность.
Непременное условие моей мастерской - гладкие стены, не обвешанные ни картинами, ни эскизами. Удаление от местности, изображаемой на моей картине, заставляет лишь явственнее и живее выступать все ее подробности в моем воображении… Вдохновленный видом живописной местности при эффектном освещении либо каким-нибудь моментом бури, я сохраняю воспоминание о нем многие годы… Мое воображение сильнее восприимчивости действительных впечатлений».
По поводу этих слов советский художник В. Н. Яковлев замечает:
Айвазовский утверждал, что тот не художник, кто не обладает абсолютной памятью. На это можно легко возразить, приведя десятки имен художников, работавших только с натуры и тем не менее, а вернее благодаря этому, создавших бессмертные шедевры. Но о чем это говорит? Да только о том, что есть бесчисленные оттенки темпераментов и таланта, есть также бесконечное разнообразие приемов. И произведения художников, работавших так же медленно, как наш Александр Иванов, тридцать лет писавший картину «Явление Христа народу», и работы Карла Брюллова и Ивана Айвазовского, писавших феноменально быстро, - драгоценные грани одного и того же алмаза, имя которого - великое искусство.
До какой степени развил Айвазовский свою память, говорят многие любопытные случаи. Когда бывалые матросы смотрели его марины, они удивлялись точности, с какой художник воссоздает тот или иной тип судна и его оснащение, полностью отвечающее состоянию погоды в море. Однажды корабль, на котором плавал художник, попал в страшную бурю. Через очень много лет эту бурю Айвазовский с поразительными подробностями воскресил в картине «Корабль «Мария» во время шторма».
Айвазовскому выпала великая честь быть первым подлинным морским баталистом в России. Галерея его военных марин навеки прославила подвиги русских моряков, могущество отечественного флота. Только художник-поэт с горячим сердцем патриота русского оружия мог создать такие картины о Чесменском и Наваринском сражениях. Недаром Айвазовский говорил:
«Каждая победа наших войск на суше и на море радует меня, как русского в душе, и дает мысль, как художнику, изобразить ее на полотне».
Айвазовский знал морские сражения не только из истории, он был их очевидцем. Еще будучи воспитанником Академии художеств, он участвовал в боевом десанте эскадры генерала Н. Н. Раевского. Под огнем неприятеля он зарисовал военную операцию и вскоре написал картину «Десант в Субаше».
Поразительное знание моря, военного флота и его истории позволили художнику написать вдохновенную картину «Чесменский бой». Это сражение между русским и турецким флотом происходило 24 июня 1770 года. Отдаленность времени не помешала Айвазовскому создать в 1848 году на редкость правдивое произведение. Мы верим, что все так и происходило. Геройское русское судно проникло в бухту, где скрывались турки, и подожгло один из турецких кораблей, после чего запылала вся вражеская флотилия. Багровый пожар, как знамя славы российского флота, озаряет на этой картине воды и небеса. Полотно это, как и все другие творения Айвазовского, великолепно по краскам: синее ночное небо, темно-зеленая вода с огненными отблесками, бледная луна, молочно-густой дым и кровавое зарево пожара, перемешавшись, создают незабываемый колористический эффект.
Подобными же средствами, типичными для манеры Айвазовского в изображении морских баталий, выполнен и парный к «Чесменскому бою» «Наваринский бой».
На борту флагманского корабля «Азов» художник изобразил адмирала Лазарева. Здесь же бесстрашно вглядываются в исход грандиозной битвы будущие герои Севастополя - Корнилов и Нахимов.
Наваринская битва разыгралась 8 октября 1827 года, когда Айвазовскому было десять лет, и картина написана им, конечно, не с натуры, а методом художественного воображения на основе тщательного изучения различных предметов и документов. По единодушному отзыву исследователей, полотно ни одной деталью не противоречит истории.
За свою долгую восьмидесятитрехлетнюю жизнь Айвазовский написал сотни морских пейзажей. Он запечатлял море в тихий час безмолвия, когда волны лениво ласкают берега. Он с подлинным трагическим пафосом писал кораблекрушения. Он передал обаяние цветущих приморских уголков, Он воспел виды морских портов России и зарубежных стран. Поистине изумителен его «Вид Леандровой башни в Константинополе». Знойное, жемчужно-желтое, несказанной красоты небо юга нависло над городом е его островерхими минаретами и башнями. По морю плавно скользит быстрая узкая лодка. Ею правит стоящий на корме турок в красной феске; закутанные в бело-серебристые одежды, недвижно сидят женщины.
О маринах Айвазовского живописец В. Н. Яковлев говорил:
«Писал он тихое море, когда, еле дыша, оно плавно покоится в голубой гигантской чаше и легкий ветер едва шевелит его, лишь кое-где вписывая в полированное до ослепительного блеска зеркало изумрудные, таинственные иероглифы… Встретишь у Айвазовского вечернее море, когда буря уже умчалась, но оно еще грозно шумит, и в туманную даль, обгоняя друг друга, бегут облака… Утихающее море, унося к далекому горизонту золотые гребни своих валов, тонет в багрянце разгорающегося костром огневого заката. Но безмятежная лирика тихого моря меньше притягивала его внимание. Натуре его ближе был разъяренный океан…»
Беспощадная буря разбила в щепы корабль. Уцелела лишь горстка смельчаков, вцепившихся в обломок мачты. Надвигается грозный девятый вал, трагический, по преданиям моряков. Поглотит ли он людей или кто-то из них спасется? Ведь солнце уже пробивается из-за лохматых, разорванных туч, оно несет спасение, и нужно во что бы то ни стало выдержать.
Это изумительная по драматизму и живописи картина «Девятый вал» (1850). Она вызывала настоящее паломничество восхищенных зрителей. Исследователи творчества художника находят в ней отражение его переживаний в бурные годы революции 1848 года в Европе, его сомнения и надежды.
Но никогда сила художника не достигала такого размаха, как при изображении Черного моря.
Среди многих десятков видов бурного Черного моря Айвазовского особенно выделяется один, который так и называется - «Черное море». Эта картина, изображающая одно лишь низкое небо да вскипающее штормом море, напоминает пушкинские строки:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю.
И в разъяренном океане
Средь грозных воли и бурной тьмы…
Произведения Айвазовского, подобные «Черному морю», воспринимались зрителями восторженно.
На картине нет ничего, кроме воды и неба, но вода — это океан беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный, а небо еще бесконечнее. Это одна из самых грандиозных картин, какие я только знаю… Многие художники были поражены смыслом и высокой поэзией этой картины.
Так высказывался о «Черном море» Крамской.
Несмотря на то, что художник показал бурное море, от картины его отнюдь не веет зловещим роком и неизбежным бедствием. Грозная сила разбушевавшейся стихии наполняет зрителя мужеством и уверенностью, что победит человек, его смелость и разум. Происходит это потому. что сам художник любуется красотой разбушевавшейся стихии, но не живописует ужасы гибели и разрушения.
Чем старее становился художник, тем более крепчал, набирался живительных соков мастерства его редкостный талант.
Последняя персональная выставка Айвазовского открылась в 1899 году. Как прекрасно звучали в устах убеленного сединами старца его слова по поводу выставки:
Я очень много в этом году написал - восемьдесят два года заставляют меня спешить.
Число картин, имеющих авторскую подпись Айвазовского, простирается до четырех тысяч. Поразительна быстрота, с какою он работал. Бывали случаи, когда, начиная огромное полотно в восемь часов утра, он заканчивал его к пяти часам дня.
Такая феноменальная, необыкновенная скорость творческого процесса. такое небывалое количество произведений у одного художника породили легенды о его корыстолюбии.
А на деле сборы от выставок он раздавал на общественные нужды. Многие знают, что в Феодосии картинная галерея, археологический музей, порт, железная дорога выстроены в значительной степени на средства Айвазовского.
Апофеозом величавой жизни Айвазовского явилась огромная марина «Среди волн», которую художник создал за десять дней. Трудно поверить, что ее писал восьмидесятилетний человек, настолько легка, воздушна ее живопись. Впрочем, большинство русских художников, сколько бы ни жили они, подобно Шишкину и Айвазовскому, сохраняли до последней минуты живые краски нестареющего таланта…
Изучение последнего холста Айвазовского позволяет проникнуть в творческую лабораторию мастера, увидеть «технологию» его работы. Технические приемы его оказываются внешне удивительно несложными. Мастер накладывал очень тонкий слой краски на холст так, что проглядывала светлая ткань; получалась иллюзия прозрачной воды. Плотные мазки попадали лишь на изображения седых гребней моря; создавалось такое впечатление, будто бездна кипит и пенится. Тонкой кистью наносил художник луч, прорезывающий тучи; луч этот, как светлый аккорд живописи, вносил мотив бодрости и надежды.
Конечно, это весьма схематичное описание приемов не исчерпывает всего процесса создания Айвазовским марин.
Техника, манера исполнения им картин на разных этапах менялась. Ведь Айвазовский прожил очень долгую жизнь. Современник Пушкина. он был близок с А. Ивановым, Брюлловым, Глинкой, начинал как типичный представитель романтизма. Пережив их всех, художник продолжал творить в эпоху утверждения в искусстве демократического реализма передвижников.
Его картины «Черное море» и «Среди волн» свидетельствуют о стремлении художника по-новому, более глубоко, с большим эпическим размахом и простотой, без внешней патетики и драматизма решить старую, неоднократно трактованную тему.
Его кистью двигало горячее, неуемное желание подарить миру все новые и новые поэмы о величественной борьбе человека со стихией, о неизведанной красоте лучезарного царства моря, о цветущих краях родных и далеких побережий. Им руководило чувство великого художника-патриота.