Бывает, что после расставания с любимой, наступает такой момент в жизни мужчины, когда он внезапно начинает искать женщину.
Не ту, что досталась на вечеринке.
Не ту, что мелькает на рекламных щитах, клянча скидку на пельмени.
А свою. Родную.
Ту, с которой можно молча смотреть в одну точку и понимать друг друга без слов.
Ну или хотя бы ту, с которой можно будет нормально сидеть на диване и чесать пузо, не вызывая у себя же чувства вины.
Друзья, видя, как я, брошенный и несчастный, смотрю на мир и на холодильник с тоской, сказали:
— Пора, брат. Интернет тебе в помощь.
И открыли передо мной бездну по имени "Мамба".
Там было всё.
Их было много.
Как рыб в мутном озере:
Блестят хвостами, бьют по лицу сообщениями, обещают любовь до гроба.
Только гроб желательно золотой и к нему обязательно серьги с бриллиантами, кольца с бриллиантами, в общем, всё с бриллиантами...
Я сразу написал условия, чтобы отделить зёрна от плевел:
— Ресторанов нет. — Клубов нет. — Подарков нет. — Хотите любви — милости просим но начнём с "Макдональдс".
Странное дело: после этого мои фанатки куда-то исчезли.
То ли стали вдруг стеснительными, то ли желудок стали к фастфуду готовить.
И тут она.
Прекрасная незнакомка:
Глаза — космос, фигура — прямая угроза разуму, сознанию, воле свободе и жизни.
Девятнадцать лет счастья в чистом виде.
Фото такое, что даже терялся интерес ко всему, что интересовало раньше.
Пишет озорно, смеётся, цитирует Пушкина.
Словом, беру билеты в рай:
Два дня в Сергиевом Посаде, экскурсии, монастыри, духовное возрождение, а так же смородина, малина, клюква, сёмга на мангале. Всё как у людей.
Сидел я, значит, в электричке, в последнем вагоне. Ждал.
Двери уже шипели, как последний пар из самовара, когда в вагон ворвалась ТЬМА.
В буквальном смысле.
Тьма плотная, ухмыляющаяся, пахнущая ванилью, куриными окорочками и майонезом.
Она — моя невеста.
Размером — ну как...
Если бы "Титаник" выжил, пришвартовался бы к нашему перрону и крикнул: "Здрасьте, я по переписке!"
Подмигнула, чмокнула меня в ухо так, что в ухе зазвенело, и сказала: — Приветик! Узнал?
Не узнать было трудно.
Не узнать — это значит отрицать Святую Троицу и происки Лукавого.
Пассажиры смотрели на нас как на новое цирковое шоу.
Кто-то хихикал, кто-то записывал происходящее на телефон для внуков.
И тут, чтоб уже окончательно утопить мою репутацию, она на весь вагон заорала:
— А чё ты удивляешься?! Это фотка старая! Мне там шестнадцать! Сейчас я просто... как бы это...
(и многозначительно погладила живот двумя руками, как древний буддийский монах своего Божественного Пузо)
— ...гормоны шалят! Но если будешь радовать меня в постеле почаще — похудею. Серьёзно!
В этот момент хотелось убежать. Куда угодно. Даже к Пушкину в Болдино.
Но судьба решила иначе.
Мы сидели вдвоем на трёхместном сидении.
Точнее, я сидел, она оккупировала пространство так, что, если б к нам пытался подсесть ещё кто-то, его бы просто вдавило в стенку.
Ехали мы так полтора часа.
За это время я узнал о гормонах, о диетах, о её борьбе с весом и о планах на троих детей и маленького котика.
На перроне меня уже встречали друзья.
Бодрые такие, жизнерадостные, не знающие ещё, какая тоска сейчас сядет им на плечи.
Они посмотрели на меня.
На неё.
На меня.
И молча впали в ступор.
Когда она обняла меня своим массивным крылом и радостно сообщила "Мы приехали вместе!", у друзей началась клиническая фаза недоверия.
Когнитивный ступор.
Нервный тик.
И в глазах у каждого стоял немой вопрос: "Как?!"
В машине нас было много, мест мало.
Мне пришлось ехать на ней.
Не рядом — на ней.
И машина издавала скрежет и стоны.
На подъезде к даче, машина села пузом на землю, как уставшая черепаха.
Вытолкали мы машину только после того, как моя подруга — с грохотом и тяжёлым вздохом — была эвакуирована наружу.
На даче — новые зрители, новые глаза.
Девушки друзей.
И… — моя бывшая…
Все смотрели так, будто я вышел из машины с гигантским слоном на поводке.
И бывшая, ядовито улыбаясь, прошипела: — Уже до слонов доразмножался гад...
За столом мы ели мало.
Потому что всё ела она.
Оливье и мясные нарезки исчезали в процессе подачи.
Даже хлеб — тот стоически остающийся всегдашний хлеб — и тот был съеден.
Ночи я боялся.
Боялся за свою судьбу, за свою спину, за свои лёгкие.
Боялся, что она меня ночью найдёт, обнимет, и я исчезну, как картофельное пюре под её вилкой.
Поэтому бродя по участку, я договорился с друзьями, что притворюсь будто бы подвернул ногу.
А один из друзей повезёт меня в травматологический пункт на мотоцикле, ну, что бы вдруг ОНА не намылилась со мною.
Друг приехал на мотоцикле, эвакуировал меня, как раненого героя с поля боя.
А она осталась.
Доедать запасы.
Вернувшись в Москву, я сменил номер и на всякий случай провайдера.
И понял:
Иногда одиночество — это не кара, а милость.
