Муж стал холоден ко мне
Что-то изменилось. Резко, ощутимо, как сквозняк. Олег, мой муж, с которым мы прожили двенадцать лет, стал другим. За последние пару дней он превратился в молчаливую, колючую тень. Исчезли его утренние шутки, теплые объятия, легкие прикосновения. Вместо этого – короткие ответы, напряженное молчание и тяжелый взгляд, который он старался отводить.
Сначала я подумала – проблемы на работе. У него такое бывало.
— Олеж, что-то случилось? На работе неприятности? – спросила я вчера вечером.
— Все нормально, Лар, – буркнул он, не отрываясь от ноутбука. – Не бери в голову. Просто устал.
Но это была не усталость. Это была стена. Ледяная, непробиваемая стена, выросшая между нами.
А потом я заметила пропажу. Вернее, появление. На антресолях, где хранится старый хлам, стояла приоткрытая картонная коробка с надписью «Ларино прошлое». Коробка, которую я не открывала лет пятнадцать. И которую точно помнила закрытой.
Сердце тревожно екнуло. Я достала стремянку. В коробке лежали мои школьные грамоты… и ее. Моя розовая плюшевая тетрадь с дурацким замочком. Мой подростковый дневник. Святая святых каждой девчонки. Тетрадь, которую я давно похоронила в этой коробке.
Я похолодела. Неужели?.. Неужели Олег?.. Зачем? Что он мог там искать?
Мои подростковые тайны
Я спустилась вниз, прижимая к груди эту розовую тетрадь. Руки дрожали. Села на край нашей кровати. Открыть? Перечитать? Зачем бередить прошлое? Но я должна была понять. Понять, что именно он прочитал. Что заставило его так измениться?
Пальцы сами открыли пухлую тетрадку. Страницы пожелтели, пахли пылью.
Вот оно. Густо исписанные страницы, посвященные Витьке. «Он посмотрел на меня!», «Мы стояли за школой, он курил…», «Он сказал, что я не такая, как все…». Банально, наивно.
А дальше – то, что я почти забыла. Мои откровенные, по-детски прямолинейные описания встреч. «Он целовал меня так, что голова кружилась… Его руки… они были везде… Я написала «нет», но думала «да!». Мне было страшно и сладко…». Я читала и краснела.
Там было про первый раз, когда мы остались одни у него дома. «Он включил музыку… положил мою руку себе на… я не могу это написать!… А потом его губы… я думала, я сейчас сгорю… Хорошо, что мама позвонила… но я так хотела!!!».
Или запись про выпускной. «Мы ушли с дискотеки… сидели на лавочке… Он читал мне стихи… говорил, что я его муза… а потом мы пошли к нему… Я осталась до утра… Мама бы убила… Но мне было все равно… Я написала каждую деталь… как дрожали его руки… как я чувствовала себя взрослой и такой… нужной… хотя утром он почти не разговаривал».
Господи, какая каша! Смесь подростковой драмы, гормонов, желания быть взрослой. Читать это сейчас было неловко, стыдно. А каково было читать это Олегу? Мужчине, который знал меня другой? Который, возможно, идеализировал мое прошлое?
В тетрадке было не только про Витьку. Были записи про других мальчиков, про неумелые поцелуи, про обсуждения с подружками. Глупые стихи. Злые записи про родителей. Рассуждения о смысле жизни. Портрет подростка – сложного, мечущегося. Портрет, который я бы никогда не показала добровольно.
Я закрыла дневник. Меня трясло. Он читал это. Он читал мои самые стыдные, самые сокровенные мысли и фантазии. Он вторгся в мое прошлое без спроса. И теперь он судил меня – ту девчонку. И его холодность была приговором.
Муж узнал правду
Вечером за ужином атмосфера была невыносимой. Сын быстро поел и ушел. Мы с Олегом остались одни. Тишина звенела. Я не выдержала.
— Олег, нам нужно поговорить.
— О чем? – он не поднял головы.
— О том, что происходит. Ты сам не свой. Ты нашел мою коробку? Ты читал мой старый дневник?
Он замер. Медленно положил вилку. Поднял на меня глаза. В них не было раскаяния. Только холодная злость.
— А если читал? Что такого? – голос был ровным, но с металлом. – Имел право знать, с кем живу. Интересно было почитать откровения юной вертихвостки. Удивительно, как ты потом превратилась в такую приличную жену. Маскировка?
Удар был точным. «Вертихвостка». «Маскировка». Он не просто прочитал – он осудил, повесил ярлык.
— Это был подростковый дневник, Олег! Мне было шестнадцать! Я была ребенком! Как ты можешь судить меня по записям из прошлого? Какое право ты имел это читать?! Это мое личное!
— Личное? – он криво усмехнулся. – А твои «подвиги» с этим… Витькой? Это тоже личное? Весьма познавательно было узнать подробности. Ты описала все красочно. Особенно про выпускной…
Меня обдало жаром. Он смаковал это. Ему было… злорадно? Он нашел способ уколоть меня?
— Ты не имел права! – повторила я, чувствуя слезы обиды и ярости. – Это было мое прошлое! Глупое, наивное, но мое! Оно не имеет отношения к нам!
— Не имеет? – он встал, навис надо мной. – А может, имеет? Может, теперь я понимаю, почему ты иногда так… смотришь на других? Почему так легко флиртуешь? Гены? Или просто старые привычки той… «музы Есенина»?
Это было низко. Отвратительно. Он использовал вырванные из контекста подростковые бредни, чтобы обвинить меня сейчас. Чтобы оправдать свою холодность.
— Перестань, Олег! Ты переходишь все границы!
— Это ты их перешла, Лариса! Давно! Еще там, на страницах своей розовой тетрадочки! А я… я просто узнал правду. Которую ты, видимо, тщательно скрывала.
Он развернулся и ушел из кухни.
Дневник убил наш брак
Той ночью он лег спать на диване в гостиной. Впервые за двенадцать лет. Я лежала одна. Слова Олега эхом отдавались в голове. «Вертихвостка». «Маскировка». «Правда». Он присвоил себе право судить мое прошлое. Он растоптал мое доверие, мое личное пространство.
Самое ужасное было не то, что он узнал о Витьке. Самое ужасное – как он это использовал. Не чтобы поговорить, понять. А чтобы обвинить, унизить, оттолкнуть. Чтобы утвердить свою власть? Или скрыть что-то свое?
Утром он ушел на работу, не сказав ни слова. Я ходила по квартире как во сне. Розовая тетрадь лежала немым укором. Я взяла ее, хотела выбросить. Но остановилась. Нет. Дело было не в тетради. Дело было в нем. В его реакции. В его жестокости.
Простить такое вторжение было невозможно. Простить его молчаливый приговор, его презрение – тем более. Он не просто прочитал мой дневник. Он убил что-то важное между нами. Доверие. Уважение. Близость.
Я поняла, что больше не могу жить с этим человеком. С тем, кто роется в твоем прошлом, чтобы найти грязь и ткнуть тебя в нее носом.
Решение пришло само собой. Тяжелое, но единственно возможное. Я достала лист бумаги и начала писать. Не слезливое письмо. А заявление. Заявление на развод. Призраки розовой тетради разрушили наш брак. И виновата в этом была не та наивная девчонка из прошлого, а тот мужчина из настоящего, который решил, что имеет право судить чужие тайны.