Как бы не впечатляли тебя по началу красоты Антарктиды, наступает всё же момент, когда всё уже кажется чем-то обыкновенным, и ты с удивлением смотришь на туриста, который увидел в проплывающей льдине не-то крокодила, не-то лебедя, и вытаращив глаза, беспрестанно щелкает своим фотоаппаратом. «Погоди, — думаешь ты, — я тебе ещё обязательно покажу, что надо снимать в Антарктиде. Вот попадётся необыкновенный айсберг в виде арки или сказочного замка, вот тогда и поснимаем». Как-то подзабылось, что я и сам по началу снимал всё в подряд, и что человеку, впервые попавшему сюда, всё кажется необычным, красивым, потрясающим. А как они, туристы, радуются первому увиденному айсбергу. Это для тебя он может сто первый за этот сезон, и ничем на твой взгляд не примечательный, ну разве что с десяток пингвинов на нём отдыхают. Зато ты с удовольствием смотришь на счастливые лица людей, всячески выражающих свои эмоции. И ты понимаешь, что сопричастен к осуществлению их заветной мечты — увидеть Антарктиду своими глазами.
Однажды к нам на судно, стоящее в Ушуайе привезли два больших ящика. Мы уже проводили своих туристов и ожидали следующую группу, которая должна была появиться ближе к вечеру. Ящиками пришлось заниматься мне, и я переместил их в одну из своих научных лабораторий.
Владельцем необычного груза оказался турист из Швейцарии по имени Гарри. Не высокий, чёрно-кучерявый, с тёмными подвижными глазами, и сам тоже подвижный (про таких говорят, что у них шило в заднице), швейцарец разыскал меня и попросил показать где находятся его ящики.
В ящиках был упакован мощный проектор. Дело в том, что Гарри арт-дизайнер, а занимался он тем, что с помощью своего проектора, похожего на школьный эпидиаскоп, только очень большой, проецировал картинки на самые необычные поверхности, и делал оригинальные снимки. Затем он публиковал их в разных журналах и зарабатывал на рекламе богатых фирм.
Вечером «Академик Иоффе» отчалил с новыми пассажирами от причала, чтобы сначала по проливу Бигль, а затем, пересекая пролив Дрейка в южном направлении, доставить их к берегам Антарктиды. Поначалу все туристы торчали на верхней палубе, провожая Ушуайю, и любуясь видами гор, окружающих пролив, который является частью пути из Атлантического океана в Тихий.
Знаменитый пролив Дрейка на этот раз оказался таким, каким его описывают в приключенческих романах — самым опасным местом в Мировом океане, грозой парусного флота, кладбищем кораблей. Недаром когда-то морякам, побывавшим в этом проливе в знак особого уважения разрешалось носить в ухе серьгу. Словом, и дуло и качало довольно прилично. Можно сказать, что ситуация была на грани того, когда капитаны принимают решение — переждать шторм в тихом месте. Но к счастью, прогноз был благоприятным, и очередной циклон, которые здесь следуют один за другим, шёл на убыль. К утру должно было стихнуть. А пока «Академик Иоффе», врезаясь носом в крутую волну, шёл проложенным курсом от мыса Горн к Антарктическому полуострову.
Вскоре ни на палубе, ни на мостике, туристов не осталось. Лишь пара-тройка пассажиров, не подверженных морской болезни, через лобовые стёкла наблюдали, как волны разбиваются о нос корабля.
Как минимум половина пассажиров, на ужине отсутствовала, а из тех, что пришли, мало кто по- настоящему ел. Первый ужин на судне, это не только поесть, это ещё и мероприятие, где происходит знакомство туристов с организаторами путешествия — руководством турфирмы, экскурсоводами, стюардессами и поварами. Те, кто не пошёл на это мероприятие по-настоящему страдали от морской болезни и валялись в своих койках с вывернутыми желудками, постоянно сплёвывая то, что отторгал их организм, в специальные пакетики, разложенные заботливыми стюардессами по всему судну. Морская болезнь, это как разболевшийся ночью зуб, когда не помогают ни таблетки, ни примочки, и ты ждёшь спасительного утра, чтобы поскорее добежать до стоматолога. О, как я их понимал, как сочувствовал. Когда-то в юности я и сам испытал, что такое качка, впервые оказавшись на небольшом рыболовецком судне в Северном море. Как меня выворачивало, чего я только не передумал в те моменты — зачем я выбрал профессию моряка, море это не для меня, надо завязывать с этим, есть и на берегу работа по моей специальности… Куда всё это делось, куда ушло? Кануло в Лету вместе молодостью, превратив зелёного юношу в бывалого, обросшего ракушками моряка, прошедшего все корабли и океаны. Но память, она сохранила те ощущения, которые и теперь вызывают сочувствие к страдальцам, впервые оказавшимся в такой ситуации. «Всё пройдёт, — успокаивал я по долгу службы своих пассажиров, когда наши стюардессы не справлялись с языковым барьером и звали меня на помощь, — скоро шторм стихнет. И я когда-то укачивался, и даже специально тренированные космонавты тоже укачивались в космосе. Валентину Терешкову знаете? Её так в космосе укачало, что она за весь полёт ничего не смогла съесть».
Судно преодолевает пролив за два дня. К концу второго дня обычно качает поменьше. Чем ближе к Антарктиде, тем Дрейк спокойнее. Ещё в старину парусники проходили штормовой Дрейк вблизи Антарктиды.
Утром, я пошёл в лабораторию, где были ящики с проектором. По договорённости с руководством я разрешил Гарри пользоваться этим удобным помещением, расположенным по правому борту и имевшему выход на палубу. Гарри был уже там вместе со своим помощником фотографом. Вид у обоих был не важный.
— Гарри тебя укачало? — Спросил я, глянув на его кислое лицо.
— Нет, Алекс, — махнул он рукой. — 35 тысяч долларов коту под хвост!
— Что случилось? — удивился я.
Он с обречённым видом указал на стол, где лежали большие бесформенные куски стекла.
— Что это? — спросил я, беря в руки один из кристаллов и внимательно его рассматривая. Одна из поверхностей была гладко отполированной.
— Всё, что осталось от конденсаторной линзы, Алекс. — чуть не плача сокрушался Гарри. — Я так готовился, надеялся, а они...
— Самолётом ящики везли? — спросил я. 35 тысяч — это линза?
— Да, где- то на перелёте скорее всего разбили. 35 тысяч я отдал за всё мероприятие.
— Да, прискорбно, — посочувствовал я. — А что, запасной у тебя случаем нет?
— Нет такой запасной. Есть ещё одна линза, но она не подойдёт, размер не тот.
— Ну ка покажи, что у тебя есть? — попросил я Гарри.
Он достал из ящика запасную линзу, которая была действительно немного меньше разбившейся. Я, как человек технический, немного разбирался в оптике и хорошо представлял назначение конденсаторной линзы в проекторе. Она устанавливается после источника света и служит для сбора лучей в пучок.
— А что если нам приспособить эту линзу вместо разбившейся, а Гарри? — спросил я его.
Он с удивлением посмотрел на меня. — Это разве возможно?
— Ты же на русском научном корабле находишься, а тут много что возможно, — обнадёжил я незадачливого арт-дизайнера. — У русских есть секретные инструменты, с помощью которых они чинят свои космические корабли прямо в космосе, а ещё специальное магическое заклинание, которое им очень помогает преодолевать самые сложные проблемы. Давай сюда гнездо для линзы.
Я взял ту часть от проектора, в котором помещалась разбившаяся линза, прихватил запасную, и пошёл к нашему судовому токарю. Когда-то, в лучшие для науки времена, на судне было два токаря. Один в машинной команде, другой в научной службе. Токарки — мастерские, где стояли разные станки, тоже были две. После развала страны и сокращений в экипаже, работу токаря при необходимости выполнял один из вахтенных мотористов. Точнее, на должность одного из мотористов всегда брали хорошего токаря. Вот и теперь, я разыскал моториста-токаря Руслана, и мы вместе придумали как закрепить эту линзу вместо разбившейся. Задачка так себе, в научных рейсах приходилось делать куда более сложные вещи. Когда через несколько часов я снова появился в лаборатории с готовым устройством, рассчитывая осчастливить Гарри удачным воплощением задуманного, тот оказался совсем расстроенным.
— Что ещё случилось Гарри? Почему у тебя такой потерянный вид?
— It never rains but it pours, Alex.
— Стало накрапывать — ожидай ливня. — Перевёл я с английского. На столе лежало ещё одно разбитое стекло от проектора. — Понятно, беда не приходит одна.
На этот раз разбитым оказалось защитное огнеупорное стекло, оно защищает плёнку с картинкой от раскалённой лампы. Стекло особое, такого на судне не найдёшь. Оно раскололось почти по центру, лучами от точки, где произошёл удар.
— Гарри, это всё, что разбилось, или есть ещё что-нибудь? — Спросил я его, сообразив, что расколотое лучами стекло можно собрать в некую круглую форму и обтянуть, чтобы оно не рассыпалось. Работа была сложной, и было бы бессмысленно ею заниматься, если в «гиперболоиде инженера Гарина» что-то ещё сломано, чего уже не поправишь.
— А что, Алекс, это можно починить? — его глаза, да и весь вид выказывали крайнее изумление. Но в этом изумлении сквозь отчаяние вспыхнула искорка надежды, порождённая зародившейся верой в то, что эти русские могут если не всё, то очень многое, чего они на своём западе уже давно утратили, ввиду отсутствия дефицита на запчасти. Для них ремонт это замена сломанного на новое, да и то не самостоятельно, а с помощью узкопрофильного специалиста. А у нас… Ну, скажем, поломался у тебя телевизор, жена по неосторожности опрокинула на него вазу с цветами или рассыпала свои иголки, а те попали внутрь и что-то там замкнули. Ты его не в мастерскую тащишь, а зовёшь соседа радиолюбителя: «Вася, посмотри телек, что-то перестал пахать». Вася придёт, спросит — шёл ли из него дым, понюхает и по запаху определит, что в нём сгорело, трансформатор или резистор какой. Затем снимет заднюю стенку, найдёт неисправность и устранит. А потом ремонт надо обязательно «обмыть», иначе… Вот этот аспект ремонта и его обязательность пришлось объяснять незадачливому арт-дизайнеру, убеждая его, что ЭТО не в качестве оплаты, а для того, чтобы работало. Причём не надо стараться «обмывать чем-то архидорогим, коллекционным, это не работает. Лучше всего подойдёт русская водка, например, «Смирновская», из нашего бара, или на худой конец литровая бутылка виски с мужиком в цилиндре. Впрочем, Гарри быстро всё понял.
Мы с ним собрали на столе куски разбитого стекла, уложив их на чистом листе бумаги, убедились, что все они складываются в исходный диск, и я отправился за нашим токарем. В двух словах я объяснил Руслану задачу, намекнув на вознаграждение. Он взял штангенциркуль, и мы вернулись в лабораторию где нас поджидал Гарри. «Сделаю, — сказал токарь, сняв нужные обмеры стекла, — завтра, после вахты, сегодня уже поздно».
На следующий день после обеда Руслан принёс готовое устройство, которое представляло собой круглую стальную обойму с винтом для обтяжки. Она хорошо вставлялась на место прежнего устройства.
Гарри собрал свой «гиперболоид», включил, — всё нормально работало. Не откладывая на потом мы тут же осуществили заключительную магическую часть ремонта, «чтобы работало», беспрестанно восхваляя русского «Кулибина». На горизонте уже маячили первые айсберги. «Академик Иоффе» подходил к Антарктическому континенту.
…
Чтобы осуществить задуманное, арт-дизайнеру Гарри пришлось подождать. График работы судна был напряжённым, а необходимые для фотосъёмки условия весьма критичны. Нужен был довольно большой айсберг с относительно ровной боковой поверхностью на которую можно спроецировать изображение. Нужны были определённые условия соблюдения безопасности для удерживания судна в необходимой позиции относительно айсберга. И наконец, нужна темнота, а это летом в Антарктиде проблематично. К счастью, Гарри догадался выбрать для своего мероприятия февраль, когда «белые ночи» уже не такие белые, а если небо пасмурное, то и совсем темные. Подходящий айсберг заприметили на третий день между двумя островами — Кувервиль и Данко. Оба острова входили в программу посещений, так как на них были колонии пингвинов.
Вечером после ужина судно заняло нужную точку примерно в пятидесяти метрах от айсберга, так чтобы его было видно с правого борта. Как всё-таки хорош НИС «Академик Иоффе». У него есть носовое и кормовое подруливающие устройства, а ещё электронная система позиционирования с привязкой к спутниковой навигации GPS, что позволяет ему стоять в одной точке с сохранением нужной ориентации несмотря на снос ветром и течением. Эти свойства, необходимые научному судну для выполнения сложных работ в океане, оказались очень востребованы в антарктических экспедиционных круизах.
Итак, Гарри включил свой гиперболоид. В предвкушении светового представления все пассажиры и экипаж заняли удобные места на палубах правого борта и у иллюминаторов кают. С неба сыпал лёгкий снежок, обозначая границы узкого пучка света, направленного в сторону айсберга. Все в экипаже хорошо знали популярный фантастический фильм «Гиперболоид инженера Гарина», — старый, с Евгением Евстигнеевым в главной роли и более новый, многосерийный, с Олегом Борисовым. Все помнили эпизод, когда Гарин направил луч гиперболоида на цистерны химического завода. Совпадение оказалось впечатляющим. Выражение лица, целеустремлённые движения, горящие глаза, всё в Гарри напоминало того Гарина, которого так хорошо сыграли наши великие актёры, только в отличии от них Гарри не играл, он просто был фанатиком своего дела.
Вот он что-то покрутил в своём гиперболоиде, луч высветил айсберг, а затем начал сужаться. Казалось ещё секунда и айсберг начнёт плавиться или разлетится на мелкие куски. Но вместо этого — БАЦ!!! и на белой поверхности неожиданно появилось изображение рекламной картинки швейцарского горного курорта ZERMATT. Раздались аплодисменты, выкрики и улюлюканье впечатлённых зрителей. Шоу началось.
Гарри менял картинки, каждый раз удивляя зрителей творческой фантазией своего выбора. Тут были и звери — тигр, белый медведь, рыбки, и волшебные замки, и что-то из рекламы, например, мороженое — швейцарское эскимо. Вдруг, айсберг накрыла паутина, — простая паутина обычного паука, но как она интересно смотрелась на поверхности айсберга. А следом, как сюрприз, неожиданно появилось фото нашего капитана, вызвав смех и аплодисменты.
Гарри для съёмок попросил у руководства один час, но шоу продолжалось два с половиной, и никто не был разочарован. Все понимали уникальность того, что им повезло увидеть в Антарктике.
Что же касается самого Гарри, то он тоже понял, как ему повезло, что он выбрал для своего эксперимента именно наше русское судно, а не одно из множества других, работающих с туристами в Антарктике. Вряд ли кто-то ещё за бутылку (мог бы и даром, но без «гарантии») сделать такой сложный ремонт проектора в судовых условиях. На «Академике Иоффе» были и запасы материалов, и самые разные станки с необходимым набором инструментов, а главное —
хороший токарь-универсал, наподобие того Гоши из оскароносного фильма «Москва слезам не верит».
У меня в небольшой коллекции необычных морских артефактов на память о том уникальном событии сохранился кусок горного хрусталя от разбившейся линзы. Он лежит на полочке рядом с обломком стенки цилиндра главного двигателя судна — была авария и ремонт во Франции. Тут же красуется хитиновый клюв двухсот килограммового кальмара — поймали в Тихом. А ещё стоит бутылка с запиской внутри. Она не вскрыта. Не буду перечислять другие, памятные для меня вещи, они не стоят того, чтобы упоминать о них вам, моим читателям.
Гарри, в знак благодарности за ремонт проектора, подарил мне швейцарские часы. Я их по возвращению домой отдал сыну, в то время студенту технического института, поскольку сам я уже имел швейцарские часы, подаренные мне друзьями на мой 50-летний юбилей.
…
Что-то мне подсказывает, что упоминание о не вскрытой мною бутылке с письмом, обязательно вызовет у вас любопытство: «А что же там внутри? Почему бутылка хранится в коллекции запечатанной». Давайте расскажу об этом здесь, в этой главе, пока помню, а то могу и забыть. А ведь такая бутылка, наверняка, единственный в своём роде артефакт.
Все мы, конечно, читали увлекательный роман Жуля Верна «Дети капитана Гранта», или по крайней мере смотрели фильм. Мы помним, что началом приключений послужила бутылка с запиской, извлечённая из брюха пойманной акулы. Ну как можно не вскрыть такую бутылку, а вдруг там кто-то просит о помощи, как в романе, или сообщает что-то важное. Вдруг там карта с запрятанными сокровищами… Словом, нет такой бутылки, пойманной в море, чтобы её не вскрыли. Только у меня на полочке стоит, пылится, ждёт своего часа. Что с ней делать я не знаю. Пускай достанется внуку Сашке, он географией увлекается, как и я когда-то.
— Дед, а ты знаешь где находится остров Баффинова земля? — Нас везла в машине дочка, путь был далёким, и чтобы не скучать мы с внуком играли то в города, то в страны.
— Да, Санёк, не только знаю, но и бывал там не раз. Только это не остров, а полуостров.
— Нет остров.
— Не спорь с дедом, он луче знает, вмешалась дочь, сидевшая за рулём.
— А давай поспорим! — Его уверенность вызвала у меня подозрение, что я могу и ошибаться. Но отступать было не хорошо, и я сказал — давай!
Я действительно считал Баффинову землю полуостровом. Точнее, я никогда особо об этом не задумывался, поскольку знал, что судоходного прохода между этой землёй и континентом нет. Но это Арктика, и пролив всё-таки был — узкий, всего 50 км. Он всё время прячется под льдами. Пришлось согласиться с внуком, когда тот просто загуглил карту и показал мне надпись: «остров Баффинова земля». Я легко тогда пережил свой «позор». Меня больше обрадовала эрудиция внука и его тяга к географии. Он мог спокойно переиграть меня перечисляя штаты в Америке, или земли в Германии. Когда я звонил дочке и спрашивал: «Чем там внук занимается? — она отвечала, — обложился атласами, что-то изучает». Его интересовали войны и полководцы, расцветы и закаты империй, и много что ещё. Но тогда, когда я проспорил ему Баффинову землю, я вдруг вспомнил, что именно там, на пустынном песчаном берегу у кромки воды я и нашёл бутылку с запиской. О чём и рассказал внуку, пообещав, что она достанется ему в наследство.
Сашка, мой старший из четырёх внуков (есть ещё четыре внучки), вообще похож на меня в детстве. Мало того, что он, как и я, СанСаныч, так ещё и увлекается тем же, — география, история, путешествия. А ещё хорошо рисует, лепит из глины, снимает свои мультики, в общем, творческий пацан. Сейчас он в седьмом классе. Я вот пишу про него, а он в Артеке тусит. Сам пробился — снял короткий фильм про природу, послал на конкурс, и победил. А награда — путёвка в Артек. Я тоже в детстве мечтал попасть в Артек, да кто из нас не мечтал, но как-то не сложилось, а вот ему удалось.
А секрет сохранности найденной бутылки прост. Там на диком пустынном берегу таких бутылок оказалось штук десять. Конечно же они были вскрыты, а записки прочитаны. В них сообщалось, что фирма Гиннес в честь своего двухсотлетия бросает в море эти бутылки. Тому, кто найдёт бутылку и предоставит её фирме, достанется приз — ящик пива. Все бутылки нами были собраны. Половина из них досталась мне, и они долго хранились в одной из научных кладовок. Другие достались гидам и туристам. Мой друг, Брэд Рис, лидер экспедиции, несколько лет спустя, рассказывал, что пытался заполучить обещанный ящик пива, связывался с офисом фирмы, но ничего у него не вышло. А вскоре и сама фирма Гиннес перестала существовать.
Две своих бутылки он подарил музею, открывшемуся в Антарктике на бывшей британской станции Порт Локрой. Я их там видел, стоят на полочке в баре.
Собственно говоря, они попались мне на глаза, когда я снимал там видео, и лишь позднее узнал от Брэда, что это его подарок музею. Что же до моей не вскрытой, — тут дело случая. Лет десять спустя после находки, я обнаружил в кладовке две оставшиеся бутылки (остальные я раздал) и, о боже, одна из них оказалась целой, не распечатанной. Её я и забрал домой на память. Больше двадцати лет она стоит на полочке, и будоражит любопытство моих гостей. Я рассказываю им то же, о чём поведал вам и то, что ценность бутылочки как раз в том, что она преодолела по воде весь Атлантический океан с востока на запад, от берега Ирландии до канадской Баффиновой земли, пережила крах фирмы Гиннес, и до сих пор хранится не распечатанной.
Продолжение следует.
Вот ссылка на ролик про арт-шоу в Антарктике:
dzen.ru/video/watch/620b7f3dc302ac7db24c8950
Ссылка на весь контент: