Александр Пелевин – писатель и поэт, при упоминании имени которого нынешний затаившийся либерал зеленеет, стонет, пишет жалобы в ЕСПЧ и прячет их в стол. Как отмечает русская Википедия, Пелевин - поэт ультранационалистической направленности. Мы бы уточнили эту фразу так: ультанационалистической направленности, которая в своём предельном выражении может превратится в рычаг вселенского взрывателя, призванного перевернуть мироздание. Так точнее.
Но берёт он не только эпатажем, но и мастерством, и очень точным чувствованием и отображением момента с прямотою А. Твардовского и иронией Вс. Емелина. О литературе, настоящей поэзии и героях нашего времени с ним беседовал автор многообещающего ТГ-канала о литературе (ТГ DOPankratov) Дмитрий Панкратов.
– Какой основной нарратив в российском сегменте литературы появился после СВО?
В первую очередь, это расцвет поэзии – той самой, которую недоброжелатели называют Z-поэзией, тем самым пытаясь загнать патриотически настроенных авторов в некий маргинальный закуток, как бы отделив от поэзии «настоящей». Не надо на это вестись. Это и есть поэзия – настоящая поэзия, которая, как и всегда было в отечественной истории, живо откликается на происходящее в стране, которая сопричастна именно народу, а не узкому кругу литературного «голландского штурвала» из московских салонов.
Во-вторых, появляется очень много мемуаров. Это «Дневник добровольца» Дмитрия Артиса и «Осень добровольца» Григория Кубатьяна, «У вас нет других нас» Даниила Туленкова, «СВОими глазами» Велеса. Это, по сути, пока документальная проза непосредственных участников событий, написанная по горячим следам.
И это уже фундамент для целого пласта новой русской военной прозы, первые ее блестящие образцы. Дальше будет больше.
Появляется и собственно художественная проза – например, «Донецкое море» Валерии Троицкой.
Основным нарративом я бы назвал «превозмогание». Вопреки воплям шизолибералов, никто не «прославляет войну». Прославлять войну вообще довольно странное занятие, она происходит в мире и без всяких прославлений. Война – территория превозмогания. Война, грязь, смерть – все это происходит в реальности, и в этой реальности надо делать выбор, действовать, выживать, побеждать. Так что еще одним нарративом я бы назвал «честность». Современная военная проза откровенна и честна.
– Как Вы считаете, каким должен быть (литературный) Герой нашего времени?
– Это, вне всякого сомнения, боец СВО. Парни, которые сейчас воюют, лично для меня практически в ранге святых.
– В сложившихся условиях, возможен ли эстетический взгляд на литературу (а-ля: Уайльд, Набоков, Газданов) или должен преобладать сугубо героико-этический жест (а-ля: Мисима, Лимонов)?
– Не вижу, чтобы одно мешало другому. Никто не мешает автору созерцать бабочек и петь о цветочках. Хочет кто-то созерцать бабочек и писать о цветочках – пусть, ради Бога. Но, конечно, в условиях войны мы сами видим, что основное предпочтение именно массового читателя отдается героическому жесту.
Кстати, есть и авторы, успешно сочетающие прямо сейчас эстетический и героический подходы. Это, например, Егор Сергеев. В его текстах эстетика незаметно переходит в героизм и наоборот.
– По мнению О. Уайльда:“… жизнь есть подражание искусству“. Переведя эту цитату в узко-литературный коридор, можно ли говорить о безальтернативном проседании хорошей литературы в угоду актуальной повестки?
– Говорить можно. Только это не будет иметь отношение к реальности. Говно останется говном,в какую бы актуальную повестку его ни заворачивали. А хороший текст будет хорошим текстом.
– Сравнивая абстрактные тексты песен Гражданской обороны, которые всё же были привязаны к настоящему, и, сопоставляя их работы с современным российским музыкальным сегментом, можно ли говорить о ситуации, когда упрощение текста служит лишь средством донесения определённой идеологической парадигмы, которая меняется в зависимости от конъюнктуры рынка?
–Я не понял, при чем тут Гражданская Оборона, но отмечу, что да, нынешнее время требует упрощения текста до определенной степени.
– В продолжении темы музыки. Если поделить жизнь на три этапа: 15-20; 21-28; 29-по наст. момент. Сможете отследить трансформацию музыкальных предпочтений и выделить любимые группы или отдельных музыкантов?
– С 13 лет и до сих пор то, что помогает мне жить – в первую очередь Егор Летов и Гражданская оборона. У меня до сих пор бережно хранится вся дискография на кассетах, включая «Коммунизм». Вершиной же аудиального творчества Летова считаю концертную запись «Апельсин. Электричество» 2007 года.
В целом же слушаю много всего и разного. Из самых разных жанров, навскидку, просто любимое – Burzum, Love, Iggy Pop, Дэвид Боуи, Pink Floyd, Rolling Stones, Butthole Surfers, Throbbing Gristle, АукцЫон, Красные Звезды, Бранимир, Александр Непомнящий, Аркадий Северный, Владимир Высоцкий, ВИА «Песняры», Прокофьев, советская эстрада военных лет и сталинской эпохи – Бунчиков, Нечаев, Виноградов, Шульженко.
Лучшим в русской музыке на данный момент считаю проект Владимира Селиванова «Черная Ленточка».
– Сборник стихов «Нескончаемый белый свет», пользуясь Прустовской интерпретацией, является своего рода поиском и фиксацией прошедшего (утраченного) времени?
– Нет, это просто сборник стихов.
– Можете ли выделить три фигуры Больших Поэтов на данный момент в РФ?
Анна Долгарева, Игорь Караулов, Дмитрий Воденников.
– По вашим оценкам, какое будущее уготовано поэзии через 10-15 лет?
– Не могу сказать, я не предсказатель.
– Есть ли среди иностранных писателей на данный момент, фигуры уровня Т.Манна, С. Беккета, У. Эко?
Пожалуй, Мишель Уэльбек.
– Есть действительно большая литературеа, которая “перевернула игру“ и задала после себя определённый канон. Например, «Дон Кихот» Сервантеса, «Отверженные» Гюго, «Улисс» Джойса или «Радуга земного тяготения» Пинчона. С Вашей точки зрения, что значит написать Великий роман?
–Я не знаю. Чтобы сказать это, надо его написать. Возможно, на ваш вопрос ответит профессиональный литературный критик. Говорить об этом со стороны писателя – значит, слукавить перед самим собой.
– Каким он должен быть?
То же самое.
– По мнению многих литературных критиков, последним Великим Русским романом был «Москва-Петушки» В.Ерофеева. Разделяете ли вы эту точку зрения?
– Опять же, не знаю, что вы подразумеваете под Великим Русским Романом, именно с больших букв. Вне всякого сомнения, это и великий, и русский, и роман. Меня позабавило недавно удивительное открытие одной литературной блогерши, которая с таким изумлением поделилась с читателями новостью: оказывается, Венедикт Ерофеев-то был интеллигентный, начитанный человек, а не такой, каким описал себя в книге «Москва-Петушки». Ого, вот это да. Удивительно.
А «Москва-Петушки» это, безусловно, русский «Улисс» по объему смыслов и уровню отсылок.
– Говоря с Вами о литературе, я всё же обязан спросить Вас о прозе, стихотворениях и эссеистике Э.В. Лимоновка.
– Лимонов уникален в первую очередь тем, что его личность и биография стали его главным литературным инструментом. Лимонов писал самим собой. Его личность сквозит во всем, что он написал, и движет написанное, и придает ему смыслы, и иногда работает не только вместе с текстом, но и вместо текста.
– Как Вы считаете, Лимоновское представление о герое (в современной России) — это пример для подражания бунтующего (пассионарного) меньшинства или определённый паттерн поведения, который так или иначе набрасывал на себя каждый второй подросток.
– Мне кажется, в вашем вопросе нет противоречия. Каждый второй подросток в какой-то момент хочет подражать бунтующему пассионарному меньшинству.
– Как Вы считаете, есть ли определённо новый элемент, который Вы привнесли в Русскую Литературу?
– Говорить об этом со своей точки зрения было бы, опять же, лукавством. Пусть критики оценивают. Лучшие свои вещи я еще не написал, они впереди. Судить нас будут по верхам творчества.
– Литературная традиция — это сугубо языковая составляющая или за логосом ещё стоит определённая идея, которая разворачивается в пространстве мысли определённой традиции?
– Да.
– Русская литература самодостаточна? Или всё же как и любая литературная традиция наследует определённые веяния (эллинское, римское, французское и тд)
– Русская литература в принципе возникла из летописей и церковных текстов, то есть совершенно прямо выросла из византийской традиции. Затем наслоились традиции латинские, французские, немецкие, а затем и выросшая из всего этого совершенно самодостаточная русская традиция наслоилась на все мировые. Мы живем не в вакууме, конечно же, традиции разных цивилизаций влияют друг на друга в тот или иной отрезок времени.
– Как известно: во Франции «Философ —больше чем философ» в России «Поэт—больше чем поэт», как Вы считаете, актуальны ли данные высказывания на данный момент (применительно к двум странам)
– Не знаю ничего о состоянии современной французской философии, поэтому ничего тут не скажу. Высказывания, конечно, актуальны. <Что угодно> <Где угодно> в принципе всегда больше, чем <Что угодно> само по себе.
– М.Кундера всю свою писательскую деятельность на страницах своих романов и эссе, продвигал мысль о самодостаточности литературы. Роман пишется т.к. в иной форме искусства: поэзия, живопись, кино и тд. высказать эту мысль невозможно. Согласны ли Вы с данной мыслью?
– Я думаю, что Милан Кундера балабол и слишком заморачивался над лишними сентенциями. Это называется «гнать порожняк».
– Были ли предложения о экранизации Ваших книг?
Да, были предложения, были подписаны некоторые договоры, собственно это то, что сейчас кормит писателя.
– Самое главное качество для писателя?
Уметь писать, очевидно.
Беседовал Дмитрий Панкратов