Антон Иванович от скуки старые вещи перебирал. В шкатулке лежали часы женские, на них написано: «Звезда». Сделали в конце пятидесятых годов прошлого века. Мама тогда молодая была, купила себе с зарплаты. Она продавцом в сельском магазине трудилась – часы наручные очень нужны.
Вертит в ладонях Антон Иванович старенькие дамские часики. Мамы давно нет, ему почти семьдесят, а часики идут и идут. Вот какое качество раньше было.
И подумал Антон Иванович, что мама всю себя сыну отдала. Ничего не пожалела. А он только брал и брал. Ничего взамен.
Нет мамы, часики стучат, если завести. Как несправедливо!
Тут же нефритовый камушек. Подвеской, кажется, называется. Купил жене, когда ей тридцать лет исполнилось. Больше ни одного подарка не было. Только вот этот зеленый холодный камушек.
Лежит себе и лежит, а жены уже десять лет, как нет.
Не понравилась подвеска тогда – так и валяется. Жена сказала, что это не ее цвет.
Много жена работала. Квартира, можно сказать, ее заслуга. Пахала жена, пахала, двоих детей вырастила. Вот и надорвалась раньше времени.
А он, Антон Иванович, весело жил. Всегда интересные командировки. В коробке картонной много фотографий тех лет.
Вот он на Красной площади в Москве. А это – Дворцовая в Ленинграде. Здесь с коллегами на набережной в Сочи.
А еще – очень красивая – в горах Кавказа. Даже в Самарканде Антон Иванович побывал. И на Байкале, и в Мурманске.
Мама и жена нигде не были. В Москву и в Ленинград никогда не ездили. И моря не видели.
Мама и жена самолет только по телевизору видали. Работали и работали, чтобы семье хорошо было.
Потом мама состарилась – не до Москвы. И жена рано болеть начала.
Всё женщины сделали для любимого мужчины.
Он, конечно, работал и деньги в семью приносил. Но не знал, в каких классах дети учатся. Спроси – с ответом затруднится.
Жена обо все заботилась, а он, муж, работал и по стране ездил. Фотографии привозил – показывал.
Жена померла, даже одежды после нее не осталось. Так – несколько тряпок. А Антону Ивановну хорошая одежда нужна, он же «на людях» работает. Нельзя в старье появиться.
От мамы часики, от жены нефрит, который ни разу не надела. Были пара сережек и обручальное колечко – все старшая дочь забрала.
В другой коробочке лежат похвальные грамоты и разные дипломы. Все Антону Ивановичу принадлежит. Это ему давали, потому что много работал. Жил на работе.
А жена, когда заболела, свой диплом и аттестат почему-то сожгла. И не спросишь теперь – почему?
Как будто не было людей, как будто не жили любимые женщины.
Позади годы работы. А дипломы и похвальные грамоты как прошлогодние листья. Не нужны, и смотреть противно.
Взять бы все эти бумажки вместе с фотографиями и воспоминаниями – бросить в какую-нибудь волшебную трубу, чтобы мама появилась, подошла, взяла часики: «Надо же, до сих пор идут. Я их в пятьдесят восьмом купила».
И жена чтобы появилась: «Смешной ты, Антоша, достал зеленый камушек. Он мне никогда не нравился. Хранишь-то зачем»?
Но не придут любимые женщины. Нефрит молчит – будет молчать не один век.
А часики еще тикают, пока Антон Иванович жив. Напоминать будут: помни, помни, помни.
Отдали себя и исчезли любимые женщины. И душа болит, что принимал их любовь, как дань раньше принимали. Но ничего в ответ не дал.
Принимал, принимал и принимал – эгоист проклятый.
Дочери позвонил: «Помощь нужна»?
Она удивилась: «Что это с тобой»?
И тогда, стараясь, чтобы голос был ровным и спокойным, сказал: «Я серьезно. Говори, если помочь надо».
Дочь ответила, что подумает, и тут же: «Катюшку надо завтра отвезти к репетитору по английскому. Сможешь? Не могу одну отпустить, там с пересадкой. Она все равно еще маленькая. Сможешь»?
Антон Иванович узнал, когда быть надо. И пообещал. Будет завтра. И внучку свозит. И подождет, сколько полагается.
Хоть что-то сделать, чтобы любимым женщинам там покойнее было.