Когда мы с Виталием впервые увидели эту уютную двушку, я сразу представила нас тут — наши выходные, завтрак у окна, вечерние разговоры на кухне. Дом маленький, но такой тихий, что из окон слышно, как ветер листьями шуршит. Мы решили, что это наше место.
А потом пришла она. Нет, на самом деле свекровь моя — женщина неплохая, но вот эта ее манера «я тут временно» всегда с собой несет… большие неприятности. Мария Петровна приехала, как обычно, «на пару деньков». Только чемодан такой, будто собралась на ПМЖ. И обстановка, знаете ли, сразу поменялась.
Первый день еще как-то терпимо — бабушкины советы, которые мы так редко слышали, даже развлекали: она объясняла, как Витя должен шнурки на ботинках завязывать и как я должна правильно мешать борщ. Второй день пошел не по плану, когда Мария Петровна начала переставлять мои банки с крупами, все время приговаривая, что «у нее-то в шкафу порядок». На третий день у нее нашлась «временная нужда» в моем креме для лица, а потом… потом были целые недели на грани срыва.
Как только я открываю глаза, первым делом слышу шорох на кухне. И в первый же день, как наивный человек, иду туда, намереваясь выпить чашку горячего чая. А там… свекровь. С видом хозяйки достает мои любимые чашки и говорит:
— Я уже сварила кофе. Только сахарок убери, а то Витечке вредно.
Что-то сжимается внутри. Но я молчу — это же временно. Она уйдет. Обязательно уйдет.
Помощь в быту
Прошло два месяца. Витя делает вид, что «мама же временно», и тут у меня сдаёт терпение. Однажды утром я, тихо как мышь, умываюсь, накидываю свитер, открываю дверцу шкафа — и тут она. Сидит с моими же хлопьями и посматривает как орлица.
— Женя, милая, ты так делаешь, — голос замирает на полуслове. — Удобно, да? А знаешь, как я считаю: вот если бы ты еще масло сливочное добавляла — это ж совсем другое дело!
«Намекает?» — думаю я и начинаю загребать в тарелку уже чуть быстрее.
— Давайте решим прямо, Мария Петровна, — мой голос срывается, — долго вы тут планируете жить?
Она даже бровью не повела. Усмехнулась и произнесла:
— Женя, у тебя, конечно, семейного опыта маловато. Но знаешь, я тут живу — только чтобы вас поддержать, помочь вам в быту.
Да? Помочь в быту?
Как в один миг она решила, что может командовать всем в нашем доме, мне неясно. Но вот меняет порядки, вещи переставляет — и каждый раз делается это с высоко поднятой головой.
Любимая кофта
Шумные «воскресные уборки» начались через пару недель после ее приезда. Казалось, она собирает все накопившееся у нее за эти годы желание генеральной уборки и вымещает его в нашем доме. Она открывала окна настежь, раскидывала тряпки, выливала вёдра воды, всё это громко, с душой.
Заглядываю как-то вечером в шкаф, вижу — нет моей любимой кофты, переворошила все полки, а ее просто нет.
— Мария Петровна! — не выдерживаю. — Вы случайно кофту не видели?
Она молча кивает на мусорное ведро:
— Что-то оно старенькое… с пятном. Выбросила, Женечка, тебе бы уж новую купить.
Старая… да я только ее недавно купила! Витьке подарили ее на день рождения, она была, между прочим, из хорошей шерсти. У меня в голове громом звучит мысль: «Кофту — за борт?!» И опять я вижу эту ее спокойную ухмылку, такую… такую невозмутимую, будто это я что-то сделала не так.
Соленый борщ
Я начинаю каждый день ходить на работу раньше. Просто чтобы не видеть ее утром. Мы с Витей почти не видимся, а если и встречаемся, то каждый раз она стоит у нас на пути:
— Витя, она тебе борщ слишком соленый сделала! — это из кухни. — А с чего ты ей оставил такую сумму на маникюр?
Он вечно оправдывается, у него взгляд опущен. Он боится. Боится маму.
А мне не по себе — и не от стыда, а от горечи. Почему он так ей все позволяет? Ночами я ворочаюсь без сна, думаю: «Неужели это и есть мой брак? Неужели он не замечает, как мы оба уходим все дальше друг от друга?»
Проблемы с деньгами
Потом, как это и бывает, нас накрывают материальные трудности. Витя приходит с работы с опущенными плечами, и весь его вид говорит о том, что у него сократили зарплату. И не на пару рублей, а прилично так.
«Что же теперь делать?» — думаю я. У нас и так бюджет был малюсенький, как носовой платочек. Вспоминаю свекровь — как раз накануне она закупила кучу деликатесов «к выходным» — и молча стискиваю зубы.
Витя еле тянет эту тему. Он всё больше работает, всё реже дома. Мария Петровна же называет это «благоразумным поведением», мол, мужчина должен быть добытчиком. Она даже собирается провести в доме ещё одну свою генеральную уборку и высказывает мне, что «декор на стенах у нас, мол, никуда не годится». И вот тут я начинаю закипать.
Но снова терплю.
Наш дом
— Витя, мы не можем так жить! — говорю я ему в один из редких вечеров, когда остаемся наедине. Он только сжимает мои плечи и целует в макушку. Это его единственный ответ. И вот так, по капле, начинает накапливаться мой протест.
Каждый день я задыхаюсь от этой атмосферы — от кухонных разговоров о кулинарных привычках, от нескончаемых советов по ведению хозяйства, от этих взглядов, которые свекровь на меня бросает за обедом, будто я её обед пересолила.
— Знаешь, Женя, — начинает она в один из таких дней, когда мне становится уже невыносимо, — если б не я, вы бы тут не смогли даже встать на ноги. Сколько я вложила, сколько помогла!
Я поворачиваюсь, и мое лицо словно само за себя говорит.
— Мария Петровна, вы тут живете второй месяц. Я не могу больше терпеть.
Она смеётся тихо, едва заметно:
— Терпеть… Ну конечно, терпеть. Вот ты сама подумай, — тут её голос становится мягким, но от этого еще более злым, — ведь это я вам всё дала: я, я, я! Без меня вы б и жилье это не нашли.
Её тон разжигает во мне сопротивление.
— Мария Петровна, — произношу я уже почти не сдерживаясь, — этот дом — НАШ дом. Пожалуйста, не ломайте его.
Она бросает взгляд на Витю, который стоит бледный, как мел. И тут я понимаю, что его мать не собирается уходить — нет, пока мы с Витей не окажемся там, где нам и места не будет.
Всё это время мне казалось, что Витя не видит конфликта. Я просто кричала в пустоту, как будто мои слова растворялись в воздухе. Но теперь его глаза встречаются с моими. И что-то в нем вдруг меняется.
Уйдет ли
— Мама, хватит. Мы и так дожили до того, что Женя не может спокойно в дом войти.
Ее губы резко сжимаются, она не понимает.
— Мама, тебе нужно уехать.
Тишина. Громкая, тяжелая, напряженная, тянется как натянутая струна, которая вот-вот разорвётся. Свекровь смотрит на сына, потом переводит взгляд на меня. В глазах ее — обида, какая-то молчаливая обида, такая острая, что у меня вдруг выступают слезы.
Она поджимает губы, ничего не говорит. В глазах — огонь, холодный, как зимняя стужа. Она даже ничего не отвечает, просто собирает сумки, еще успевает бросить сердитый взгляд через плечо, пока Витя открывает перед ней дверь.
Я вздыхаю с облегчением, даже не веря до конца, что всё закончилось. Но в ту ночь мне долго не спится. Кажется, что это затишье перед бурей, что завтра она вернется, ведь это не её стиль — уходить просто так.