Все знают про дом, который Чайковский снимал в Клину на Московско-Петербургском тракте, но немногие слышали про усадьбу Майданово, которую композитор полюбил задолго до этого.
Кода-то давно Майданово было владением князей Нарышкиных. А чуть дальше, в Завидово, находились царские охотничьи угодья.
- Существует легенда, что Наталья Кирилловна Нарышкина была на охоте уже на сносях и родила прямо в лесу. Ребенок родился хилым и его сразу окрестили в церкви Успения. Это был Петр I.
Имея огромное желание поселиться ближе к природе, Чайковский разместил объявление в газету «Полицейские ведомости» о желании арендовать дачу. На объявление откликнулись многие. Чайковский ездил в Звенигород, чтобы посмотреть дом, но тот ему не понравился. И Петр Ильич решил принять предложение Надежды Васильевны Новиковой, которой принадлежала усадьба Майданово близ города Клина. Кто повлиял на это решение Чайковского не известно, но это мог быть его слуга Алексей Софронов (уроженец Клина) или его друг Сергей Танеев, композитор и пианист, частенько гостивший у брата в усадьбе Демьянове под Клином.
В письме к другу Н. фон Мекк Чайковский пишет:
«… через неделю… я перееду надолго в свое жилище … Дача эта находится в селе Майданове… В доме масса комнат, отлично меблированных; при доме великолепный парк… Вообще дом немножко слишком роскошен для меня…»
В феврале 1885 года началась клинская жизнь Чайковского. Все вещи (книги, ноты, подарки, одежда) были перевезены из Каменки (киевской усадьбы сестры Саши) в Майданово. Но дом Чайковского разочаровал.
В письме к М.И. Чайковскому он пишет
«… То, что Алеше показалось роскошным и великолепным, — мне представилось пестрым, безвкусным, потертым и грязноватым… Устроились мы покамест в 4х комнатах… холод порядочный… но есть камины, да притом конец зимы не так уж далек… Местность прелестная. Рояль привезен… вид из окон, тишина, сознание, что я у себя, — все это так приятно… Повар оказался очень дешевый и отличный. Из другой прислуги покамест есть только мужик (муж Алешиной сестры), а завтра должна явиться прачка…»
Словно прощаясь с Украиной и ее народным творчеством, любимым имением Каменка, Чайковский приступает к переделке оперы «Кузнец Вакула», которая получила первую премию на конкурсе, объявленном Русским музыкальным обществом.
Переделка была вызвана стремлением вызволить оперу "из реки забвения", т. к. первая постановка оперы «торжественно провалилась». Премьера оперы под новым названием «Черевички» прошла в Большом театре под управлением самого композитора.
С этого выступления и началась дирижерская деятельность Чайковского, продлившаяся долгие годы.
Понемногу Чайковский начинает привыкать и мириться с обстановкой в майдановском доме и пишет другу Н. Ф. фон Мекк:
«Мечта моя поселиться на весь остальной век в русской деревне не есть мимолетный каприз, — а настоящая потребность моей натуры…»
Именно тогда Петру Ильичу приходит идея написать оперу на чисто русскую тему. Начинается создание «Чародейки».
Чайковского привлекала русская природа, русский пейзаж.
«Подобно тому как какой-нибудь эскимос… любит свой ледяной север, —
я люблю нашу русскую природу больше всякой другой, и русский зимний пейзаж имеет для меня ни с чем не сравнимую прелесть. Это впрочем нисколько не мешает мне любить и Швейцарию, и Италию, но как-то иначе.»
Чайковский знакомится с хозяйкой усадьбы:
«Это дама лет 50, весьма комильфо, знающая весь свет… и Листа, и Рубинштейна, и Жорж Санд, и Александра Дюма-фиса… которого называет своим другом… Была когда-то очень богата, теперь живет только доходом с Майданова. Я был у ней по делу дважды. В первый раз едва вошел, как она сказала, что задержит меня на партию в пикет.»
Чрезвычайно сильное впечатление осталось у Чайковского от июльского пожара, когда пострадало 2/3 города. Петр Ильич с братом Модестом, услышав набат, поспешили в город: помогали выносить вещи из горящих домов, Петр Ильич стоял в цепи, по которой передавали ведра с водой из реки. Приютил погорельцев в своем доме.
Петр Ильич был обеспокоен судьбой сельских детей.
«Жалко смотреть на этих детей, обреченных жить материально и умственно в вечном мраке и духоте. Хотелось бы что-нибудь сделать…»
Его силами, и конечно средствами, была открыта церковно-приходская школа
«Открыта… молебном, речью батюшки и раздачей книжечек каждому из учеников», «Авось из нашей школы толк выйдет. Батюшка здешний человек, кажется хороший и умный, но, увы, подверженный столь распространенному у нас пороку пьянства…» «…В особенности меня поразил неистовый гвалт, происходящий во время учения, потому что диакон заставляет учеников громко выкрикивать то, что он тут же задает им выучить. Если бы я был учеником этого диакона в этой школе, я бы убежал от невыносимого шума. Но, будучи совершенно несведущ в педагогии, я воздерживаюсь от критики этой странной методы и рад, что как бы ни учились, а все-таки учатся. Общаются с детьми как диакон, так и священник очень мило, с патриархальной простотой и лаской»
Но именно уединение, ощущение быть у себя дома заставляет Чайковского быть подальше от общества дачников. Новикова отдает Чайковскому дом, в котором некогда жила сама. Дом этот находился в стороне от других. Была огорожена значительная часть сада.
Чайковский в письме к Н. Ф. фон Мекк:
«Я снабдил свое хозяйство всем нужным. Мало-помалу буду украшать его, и кто знает? Быть может, я весь свой век здесь останусь… дом необычайно симпатичный, и особенно при вечернем освещении он делается очаровательно уютен.»
Летом в Майданово к Петру Ильичу приезжают многочисленные гости, в том числе брат Анатолий с женой Прасковьей и дочерью перед отъездом в Тифлис. Петр Ильич покупает у Прасковьи двух лошадей.
«Я позволил себя большую роскошь: буду держать пару лошадей, без которой очень мог бы обойтись, но, именно как роскошь, она имеет для меня большую цену.»
Но довольно быстро осознав ненужность покупки пишет:
«Ах, Паничка, как мне хочется их продать...они совершенно не нужны… я с ужасом вижу… они все хуже и хуже становятся. Обе обросли какой-то вьющейся шерстью, лоска никакого, и вид начинают получать извощичий. Между тем кормят их как следует. Ума не приложу, то это значит...»
Осенью сад быстро пожелтел и Петр Ильич наслаждался этим зрелищем.
«Грибов довольно много, и няня ежедневно приносит их массу; появились к закуске вкуснейшие маринованные белые и опенки. … Приехал очень симпатичный обойщик и работает уже над моими диванами. … Алексей вдруг сделался мил и любезен. Кажется, его занимают покупки сена, огурцов, вообще хозяйство. Волчек гуляет со мной постоянно и делается все милее и милее».
Сохранилось письмо П. И. Чайковского к другу Александре Ивановне Губерт (инспектору Московской консерватории) о приглашении московских друзей на блины:
«… Для Зверева мне необходимо иметь на воскресение бутылку самого лучшего портвейну и для всех нас несколько фунтов самой лучшей икры свежей… Да еще какой-нибудь хорошей закуски, например семги и швейцарского сыру. Для Тонечки нужно хорошего красного вина бутылки 3 или 4...»
После этого последовала поездка на Кавказ (в Тифлис к брату Анатолию) и во Францию. Из Парижа Чайковский писал Модесту Ильичу:
«...Ах… Поскорей бы в Майданове мне очутиться!!!»
И все же в апреле 1888 года, после длительного турне по городам Западной Европы, Чайковский переехал в усадьбу Фроловское. И даже отдал свой дом на лето в наем за 400 руб.
В 1891 году последовала поездка в Америку, из которой Чайковский вновь вернулся в Майданово.
Лето 1891 года было посвящено сочинению балета «Щелкунчик» и оперы «Иоланта». Еще в Америке (на пути к Ниагаре) Петр Ильич писал Модесту:
«Более чем когда-либо я влюблен в сюжет «Иоланты», и твое либретто сделано вполне отлично… О, я напишу такую оперу, что все плакать будут...»
Опера и балет имели большой успех. Александр III был в восхищении.
«Постановка того и другого великолепна и в балете даже слишком великолепна, — глаза устают от этой роскоши».
Пресс-служба музея