О спектакле «Король Лир» Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова. Премьера 27 февраля 2021
Кукушка воробью пробила темя
За то, что он кормил ее все время.
В. Шекспир, «Король Лир» (1605) в переводе Б. Пастернака
В трагических развязках историй о любви восточная литература винит рок, западная же культивирует личную ответственность, греховность как первопричину несчастий. Шекспир объединяет обе традиции в создании единого грандиозного полотна, где один греховный поступок влечет за собой нескончаемую череду бед, засасывающих в свой раструб не только грешника, но и все его окружение. Греховность одного соединяется со слепым роком в едином гибельном потоке. Только тронь маленький кирпичик относительного благополучия — и вся башня затаенных пороков и подавляемых искушений рушится в бесконечном потоке несчастий, накрывающих с головой правых и виноватых.
Таков Шекспир, с его обостренным восприятием мирового зла, с его трагическим миросозерцанием и чутким ощущением катастрофы. Катастрофа начинается со лжи, оборачивается чередой насилия и предательств, заканчивается гибелью. В трагедии о Лире основная тема — любовь родственная, которая тоже рушится из-за лжи, превратившейся в норму жизни королевской семьи. Лир запутался в реальности: правды для него давно не существует. Он ждет от своих детей признания в любви в стиле светского раболепия, обычных придворных комплиментов. Ложь сестер он принимает за правду именно потому, что они говорят то, чего он ждет. Пустые слова, за которыми ничего не стоит. Вернее, стоит алчность и предательство, вот-вот готовое продемонстрировать свой оскал. Правда Корделии, чья чистая суть — любовь, которой слишком много, чтобы выразить словами, не входит в привычную уху придворную лесть и звучит для короля чудовищным диссонансом.
В пьесе виртуозно развивается тема слепоты и глухоты, которые позволяют различать то, что стоит за пределами поверхностного восприятия. За пределами лжи, царствующей в этом мире. Тема Глостера — внутреннее прозрение, на которое он не способен, будучи зрячим:
Купи себе стеклянные глаза
И делай вид, как негодяй полититик,
Что видишь то, чего не видишь ты.
Но прозрение приходит поздно. Трагически, невозвратно поздно. Тема «Короля Лира» - тема беззащитности правды перед ложью. Чистоты перед коварством. Искренности перед клеветой. Старости перед молодостью. Немощи перед властью. И тут тоже все меняется местами, перемешивается в хаотической акробатике смерти, где черное становится белым, красно-кровавым, безнадежно смертельным:
Чтобы видеть ход вещей на свете не надо глаз, смотри ушами. Видишь, как судья издевается над жалким воришкой? Сейчас я покажу тебе фокус. Я все перемешаю. Раз, два, три! Угадай теперь, где вор, где судья.
Понять Шекспира адски трудно. Его язык — язык сверкающих образов и сложных метафор, в которых за кажущейся простотой стоит философское понимание значения страшной катастрофы, в которую с ужасающей скоростью катится мир. Непросто почувствовать ее масштаб, передать необычайную энергию слова Шекспира, от которого, кстати сказать, заряжался энергией Пастернак, утверждавший, что Шекспир исцелил его от депрессии. Для этого нам и нужен метафорический театр. Для этого нам нужен Бутусов.
Юрий Бутусов создал на сцене своего театра сложнейшее полотно, наполненное тонкими оттенками смысла, дополнительными мелодиями, помогающими услышать и увидеть великую трагедию великого драматурга. В постановке Юрия Бутусова тонкость виртуозно сочетается с мощью, светлая нежность — с тяжелой грубостью, планетарная катастрофа — с камерной историей гибели семьи, так глупо и так случайно вставшей на свой смертный путь. Творческую манеру Бутусова отличает чуткое умение видеть и выявлять в большом и обобщенном — частное и глубоко личностное.
Способность мыслить образами позволяет наиболее полно отразить громадность происходящего — и громадность происходившего. Сопоставление — художественный прием, уместно и блистательно используемый режиссером. Этот прием позволяет почувствовать Шекспира без слов — почувствовать сгусток грандиозной энергии, которую несет пьеса. Через текст, через перевод, через сонеты Маршака, через музыку, всегда играющую у Бутусова главную роль. Через расширяющееся пространство, через обычные сценические эффекты. Через нечеловеческую игру актеров, оперирующих космическими энергиями, дарованными великим драматургом и выдающимся режиссером. То, что трудно осмыслить за три часа сценического времени, постигается чувственно, подсознательно, глубинными внутренними инстинктами. Сверкающий танец Бутусова гипнотизирует, расширяет сознание, возносит зрителя на небывалую высоту. Высоту, адекватную Шекспиру и его замыслу.
Тонкий художник, Бутусов мастерски расставляет текстовые акценты, делает их зримыми. Предлагая свое видение, он приглашает к сотворчеству зрителя. Его метафоры широки, за авторской недосказанностью стоит зрительская свобода. Кровь, проступающая у нас на глазах и пачкающая белоснежные одежды Гонерильи и Реганы, громадная кровавая луна, набухающая над маленькими человечками, чей отчаянный, упрямый танец наполнен не только энергией противостояния, но и бессмысленностью и беззащитностью этих самых маленьких человечков перед Вечностью и стихией. А со словами
Алхимия нужды преображает
Навес из веток в золотой шатер
на мерцающий черным мраком задник сцены опускается иллюминированная золотом гирлянда. Эдмонд достает письмо, которое он хочет использовать в клеветнических целях — и тут же роняет его. Произносит: «Вот письмо..» — и, не договаривая фразу, роняет. Фраза повисает в воздухе, мешая закончиться действию. И так несколько раз: он достает письмо, которое выпадает из рук легким белым платочком — и в этом несоответствии легкости предмета и тяжести замысла бездна выразительности и неисчерпаемых смыслов, и для каждого они свои.
Очень продумано сквозное сценическое движение Лира к Корделии. В первой сцене она сидит на самом краю, как чужая, потом надолго исчезает, перевоплощаясь в Шута. А кто же еще осмелится говорить королю правду, кроме дурака? И постепенно начинается встречное движение, которое сведется к парному танцу и сверкнет ослепительной надеждой в финале.
Режиссер открывает в актерах неисчерпаемый потенциал. В полный рост используется такой драгоценный артистический материал, как голос. Артур Иванов демонстрирует весь регистр: от мощного зычного рыка взбешенного льва до мультяшного фальцета, превращающего могущественного короля в беспомощного карлика, бросающего безнадежный вызов тому, что в миллион раз сильнее него. В его широте и брутальности огромная внутренняя мощь — в этом прослеживаются традиции великого Михаила Ульянова в «Антонии и Клеопатре» (постановка Евгения Симонова, 1971). Причем сумасшествие Лира — и это подчеркнуто в спектакле — начинается и развивается не как реакция на неблагодарность дочерей, а в тот самый момент, когда он впервые гневается на Корделию. Он внезапно падает в обморок - и тут же начинается постепенное угасание.
Великолепная Евгения Крегжде делает со своим голосом настоящие чудеса: он то нежно журчит, как ручеек, то срывается на отчаянный крик Шута, то бессильно хрипнет в последнем действии:
Три очень милых феечки
Сидели на скамеечке
И, съев по булке с маслицем,
Успели так замаслиться,
Что мыли этих феечек
Из трех садовых леечек.
Эти стихи Маршака, детская песенка, которую сестры вполне могли петь в детстве, звучит трагической смертельной нотой, предвещая страшный конец. Контраст между ее формой и контекстом происходящего соответствует жутковатости и фиглярству великого драматурга, образно подчеркивая мысль, что весь мир давно перевернут и сошел с ума. Актриса произносит их с такой вселенской усталостью, с таким бессильным разочарованием, которым объясняется страшный контраст столь разных судеб трех сестер, жизнь которых начиналась вместе и завершается одновременно. Евгения Крегжде несет на себе основную эмоциональную постановочную нагрузку, постоянно работая на контрастах. Ее актерский диапазон позволяет быть совершенно разной, непредсказуемой, а фантастическая энергия и сила чувств сочетаются с кроткой нежностью и высоким внутренним светом. Ее Корделия — не простенькая голубая героиня, а женщина, исполненная глубокого нравственного чувства, служащего ей опорой и внутренним ориентиром.
Величие катастрофы, описанной Шекспиром и до сих пор будоражущей умы, проявляется в ее всеобщем характере. То, что разрушает королевскую семью, убивает семью обычную. В ней, как в увеличительном стекле, обостряются противоречия, которыми наполнена наша жизнь. Ее величие в предупреждении. Это стоп-сигнал для прошлых, настоящих и будущих поколений. В ней концентрируются сила и энергия и — как после бури — робко оживают нежные ростки человечности, как самого надежного средства против катастроф.
Поддержать канал можно здесь: 4276 3801 3790 3469, Сбербанк.
Или здесь.
Бог отблагодарит вас за вашу доброту :)