О спектакле «Записки сумасшедшего» Московского драматического театра имени Гоголя. Премьера 8 ноября 2024
В кино премьера. «Забриски пойнт».
Билетов нету. Денег на билеты тоже.
Пойду писать письмо в газету
О том, что Землю лучше все же не спасать.
Михаил Щербаков, «Звездочет» (1998)
Господа, спасем Луну, потому что Земля хочет сесть на нее.
Н. В. Гоголь, «Записки сумасшедшего» (1835)
Все чаще возникает ощущение, что «Записки сумасшедшего» были написаны не двести лет назад, а сегодня. Непростое и многослойное, написанное в трагико-ироничном ключе, произведение воплощает возрастающую нелепость, жестокость и абсурд происходящего. И, конечно же, беспомощность маленького человека, отдельно, так сказать, взятой личности, перед агрессивной системой благополучного насилия, перед ее мощью и безнаказанностью. И неважно, какая машина имеется в виду: государственная, социальная или так называемой «офисной сволочи» (сравним с гоголевской «канцелярской сволочью»), перемалывающей все лишнее и не вписывающееся в рамки, итог один: тебя сожрут и выплюнут. Так что лучше быть ее частью. И, как говорится, не высовываться.
Маленький клерк Поприщин, с утра до вечера чинящий перья для его превосходительства, или его собрат, современный Поприщин из сценической фантазии режиссера Арины Бессергеневой, с утра до вечера обтачивающий карандаши для директора, - родные братья. Сегодняшний Поприщин пошел дальше своего литературного предка: если Гоголь написал трагическую историю маленького человека, который сходит с ума спонтанно, от нездоровья и недовольства жизнью, то современного Поприщина доводят до болезни жизненные обстоятельства. Вернее, люди, их создающие.
Современный Поприщин — обычный сотрудник с особенностями, которого держат в офисе, вероятно, в рамках программы корпоративной ответственности крупной компании. Он выполняет самую простенькую работу — точит карандаши и попутно философствует, размышляя о назначении карандаша в космосе, например. Он дитя, чистое, не повзрослевшее. Его держат ради налоговых послаблений, что не мешает издеваться над ним, срывать злобу, топтать того, кто не может дать сдачи. Одна из первых сцен, когда разъяренный начальник набрасывается на него с животной яростью и уверенностью в своей безнаказанности, а наш незадачливый герой падает под его натиском, рассыпая свои карандаши, задает эмоциональный тон всему спектаклю. Острая жалость входит в зрительские сердца и уже не покидает их до конца.
Наш Поприщин — мечтатель, поэт, тонко чувствующая натура. Он живет в придуманном мире, потому что реальный мир не принимает его, подобно тому, как звериное стадо не принимает калек. А наш герой умеет любить, мыслить, мечтать. У него возвышенная душа и чистое сердце. Но от него отрекается даже собственная мать, которая вместо понимания и жалости отделывается дежурным: «он тебе просто завидует» и психотерапевтическими речевками, стандартным набором инструментов модных психологов, привыкших лечить не больного, а болезнь.
Остро чувствуя себя лишним, чужим в этом времени и этой обстановке, Поприщин мучительно переживает свое одиночество. Он не знает, как противостоять холодному звериному миру, в котором ему приходится существовать. Он чувствует свое превосходство, свое внутреннее благородство, тонкую правду поэзии, живущей в душе. Его сумасшествие конструируется всей ложью, всей жесткой фальшью офисного «позитива», скрывающего такие бездны порока, которые не должна носить земля. Но именно пустым сердцам раскрывает она свои объятия.
Режиссер Арина Бессергенева виртуозно и очень тонко вскрывает социальный механизм, превращающий здорового человека в больного. Весь мир, в котором вынужден существовать наш Поприщин, исторгает из себя его высокую чистоту. Этот мир не стоит его мизинца. Он выше всех этих людей, в которых так мало человеческого. Поприщин мучительно ищет свое место в этой жизни, и то, что он находит его в изломанной болезненным бредом реальности, беда не его, а этой реальности.
Почувствовав себя королем Испании, наш герой обретает душевный покой, как ни нелепо это звучит. Великолепна сцена, где Поприщин приходит в офис в исподнем, ощущая себя пропавшим королем Испании: она построена на контрасте внешней немощи и внутренней силы.
Создатели спектакля привнесли в гоголевский текст существенную деталь, по своей тонкости и внутренней логике не уступающей оригиналу: Поприщин слышит в новостях, что в Испании пропал король. Не домысливает, как у Гоголя, а слышит. В повести новость о том, что в Испании упразднен престол, приводит его героя к сумасшедшей мысли, что он и есть испанский король. В нашем спектакле все тоньше: новость о пропавшем короле сначала обескураживает его, потом постепенно — и это виртуозно показано в спектакле долгим-долгим болезненным взглядом Поприщина, - в него постепенно проникает мысль, что король не просто пропал, а переселился в него. Это очень тонкая актерско-режиссерская работа, заслуживающая всяческих комплиментов.
Внутренний король, исполненный кристального благородства, постепенно оживает в мелком служащем, позволяя не только осознать свое величие на фоне окружающей низости, но и реагировать на насмешки и издевательства из адекватного ему образа — снисходительно и милосердно. У нас на глазах происходит настоящее чудо сценического преображения: болезненная хромота выправляется, загнанные интонации улетучиваются и перед нами является милосердный монарх, исполненный величавого благородства.
Что самое интересное, болезненный облик полностью соответствует внутренней человеческой правде нашего персонажа, и не его вина, что общество устроено так, что короли прислуживают холопам. Наш герой вынужден жить в вымышленной реальности, в которой больше правды, чем в настоящей. Вот только лечиться приходится тоже по-настоящему, в самом обычном сумасшедшем доме. И странным образом медсестра напоминает ту самую девушку, в которую он был влюблен, и которая теперь отвечает ему взаимность. Жалеет его — и все же лечит так же жестоко, как положено лечить сумасшедших.
В спектакле много тонких ходов и психологических прорывов, светящееся пространство смещает границы возможного и допустимого, а метафорический строй прозрачен и доступен для восприятия. Песенно-танцевальный ряд создает дополнительные краски в раскрытии образов, новые герои поют новые песни, адекватные времени и полностью соответствующие духу великого русского мистика и гуманиста. Благодаря художнику-постановщику Василисе Кутузовой и хореографу Екатерине Сахно сценическая версия Гоголя обретает новые средства выразительности, по силе и глубине не уступающие литературному первоисточнику.
Отдельно хочется отметить великолепную игру актеров, которым дал раскрыться блестящий режиссерский талант Бессергеневой: безжалостно-энергичный напор Собаки (Егор Попов), бессердечная заботливость Софи (Виктория Кизко), беспомощное безразличие Матери (Ирина Рудницкая), звериная жесткость Начальника-Врача (Денис Лукин) попадают в самую точку идеально выверенного насилия.
Игра Евгения Пуцыло достигает самых неожиданных высот. Актер выходит на уровень высокой трагедии, глубокой и неисчерпаемой, как внутренний мир его героя. Евгений Пуцыло проживает на сцене несколько жизней, ярких и острых по накалу страстей и невиданной силе чувств, которую ему удается выразить мимикой, жестом и интонацией, долгим протяжным взглядом, в котором утопают боль и страдание. Загнанный уродец, непризнанный влюбленный, поэтический мечтатель, трагически беспомощный ребенок, открытый всем ветрам Вселенной, философ-пессимист, удрученный безвыходностью существования, наивный дурачок, бессмысленно повторяющий «позитивные» речевки, величественный король Испании, опустошенный, истерзанный неисцелимый больной, взывающий о простой человеческой помощи, и, наконец, трагический Лунный Рыцарь, не устающий кого-то спасать, - весь этот немыслимый спектр эмоций несет один-единственный актер, имеющий счастливое, многогранное дарование.
Спектакль сражает точным попаданием в нерв и боль нашей относительно благополучной эпохи. За вымученным позитивом встают трагические противоречия нашего времени, безжалостного и беспощадного. Наша Земля не нуждается в благородных рыцарях. Они всем мешают и, пожалуй, им лучше отправиться на Луну. Или в иное безопасное место. Но станет ли лучше земле, если их всех уволят, запихнут в психушки, заткнут им рты, выключат из общественного благополучия? - вот в чем вопрос. И вопрос этот риторический.