Пению придавалось особое сакральное значение. Без песен не обходилось ни одно событие. В каждом регионе существовали свои уникальные мотивы и тексты, которые отражали культурные особенности именно этих регионов.
Пение использовалось для обозначения границ календарных циклов: переход от одного сезона к другому сопровождается изменениями в музыкальных параметрах календарного пения, таких как высота звука и ритмика (колядки - масленичные - весенние заклички - троицкие и купальские - летние - жнивные и т. п.).
Пением отмечаются временные границы в течение суток. В рамках русского похоронного обряда плачи исполняются только в дневное время (с восхода до заката), а духовные стихи, которые часто интегрированы в музыкальную составляющую похорон, обычно поются во время ночных бдений над покойным.
Кроме того, пением обозначаются пространственные границы. Например, в вологодской свадьбе важным моментом является выход невесты с подругами из дома на улицу, где она прощается с девичьей свободой. Преодоление порога избы как границы между внутренним пространством родного дома и внешним, «чужим» пространством улицы отмечалось повышением регистра, а иногда и сменой темпа звучания групповой причети, исполняемой девушками.
Пение выступает одним из важнейших маркеров социальной структуры традиционного сообщества. Это выражается в закреплении определённых частей песенного репертуара за половозрастными группами. Так, исполнительницами весенних закличек у восточных славян являются в основном девушки, жатвенных песен - замужние женщины, посевальных песен - дети, преимущественно мальчики.
При помощи пения фиксируются изменения в социальном статусе и физическом состоянии человека. Сравним характерное для русской свадьбы прекращение причитаний невесты и переход к собственно свадебным песням. Свадебное пение отмечает не только различные этапы свадьбы, но также символически соотносится со статусом невесты (честная/нечестная). В Пермском крае после брачной ночи девушки поют невесте «по чести»: если она «нечестная», то поют мало песен, если «честная», то «воют по-хорошему».
На Смоленщине статус покойного подчеркивается пением особых духовных стихов, предназначенных для умерших в молодом возрасте, «не своей» смертью (утопленников, удавленников), матерей, у которых остались дети-сироты, и т. п.
Пение как таковое требует определенной зрелости и мастерства во владении голосом. Поэтому способностью петь наделяются только люди, находящиеся в детородном возрасте. Остальные возрастные группы по определению умением петь не владеют, выражая себя через голос в других формах, представляющих собой разную степень приближения к пению. Так, для детей характерна речитативная манера интонирования, девушки, еще не способные петь по-настоящему, «кричат» песни и т. д.
Пение и поющий голос наделялись магической силой. С одной стороны, энергетическая ценность поющего голоса ассоциировалась с жизненной силой, потому пение расценивалась как способ передать объекту эту жизненную силу. На Витебщине при сборе лекарственных трав в купальскую ночь женщины должны были петь, ибо в противном случае травы не имели бы целебной и магической силы.
Оплодотворяющей силой обладало и «опевание» поля и посевов, т.е. пение вблизи засеянного поля или там, откуда оно достигало полей. Его магическое воздействие на урожаи зависело не от содержания песен, а от самого звучащего голоса.
Продуцирующие функции пения, провоцирующего пробуждение природы вообще и растительности в частности, особенно заметны в цикле весенних обрядов. В Полесье на Благовещение девушки собирались утром группами, каждая на своем хуторе или на своей улице, и затем начинали петь веснянки, стараясь сделать это раньше других групп. Верили, что в том конце села, где раньше раздастся пение, будет лучше урожай, сыграют больше свадеб, а гроза и бури, напротив, обойдут эти места стороной.
«Опеванне» полей было известно всем славянским народам и совершалось в любой крупный календарный праздник. В Словакии «spievanie Jura» (пение юрьевских песен) всегда происходило на возвышенных местах, чтобы голоса поющих разносились как можно дальше, потому что везде, где их слышно, будет хороший урожай.
Пением можно было воздействовать также на плодовитость домашних животных и людей. В Брянской области пели колядные песни, «чтобы свиньи велись», а в гомельском Полесье — «чтоб пчёлы водились».
Пению в народной культуре присуща и социально-регулирующая функция. Она связана с утверждением морально-этических ценностей и традиционных норм поведения через публичное поругание не соблюдающих эти нормы и одобрение в песенной форме тех, кто им следует.
Песни-корения за нарушение правил обрядового поведения у восточных славян чаще всего встречаются во время ритуальных обходов дворов на святки. Пасху и Купалу, если хозяева не одарили обходчиков. На Смоленщине зафиксирован обычай величать хозяев песням и, если они соглашались пустить молодёжь справить святочную вечеринку, или корить их в случае отказа. Поруганию песнями могли подвергаться также жницы, отстающие от других во время жатвы, хозяйки, вовремя не прополовшие лён, опоздавшие к сбору участники обряда и т. д. Широкое распространение у русских получили масленичные песни, в которых осуждаются достигшие брачного возраста, но не вступившие в брак парни и девушки, а также песни-величания молодоженов.
У восточных славян известны песни, побуждающие молодежь к вступлению в брак. Как правило, их исполнителями являются замужние женщины:
Ах, ты, Юрачка, што не жэнiшся,
Прыдзе зiмачка – куды дзенешся?
Што ты, Юрачка, азiраешся,
Палюбiць каго сабiраешся?
Ты напрасна не хадзi, доўга дарма не глядзi.
Ах ты, Юрачка, што сутулiшся,
У каго зiмой ты прытулiшся?
На каго жа ты тут любуешся,
Ночкай цёмнаю ты цалуешся?
Ты напрасна не хадзi, доўга дарма не глядзi.
Обережная функция пения:
Пение сопровождало многие обряды, создавая их особое звуковое пространство, их звуковой фон.
У поляков над Рабой в рождественские праздники родители просили колядников обязательно «опеть детей», т. е. спеть колядки всем детям в доме, чтобы они лучше росли и хорошо вели себя. Внимательно следили и за тем, чтобы не остались «неспетыми» девушки на выданье, что могло неблагоприятно сказаться на их судьбе. Костромичи считали, что, если в Фомино воскресенье никто не придёт «окликать» молодожёнов, т. е. не споёт положенных вьюнишных песен (Вьюнишник - русский календарный обычай коллективного чествования и поздравления молодожёнов, вступивших в брак в течение года), молодая непременно оглохнет.
В словенской Штирии девушки-ladarice в период от Юрьева дня до Купалы пели по ночам на полях — «охраняли поля» от ведьм. В западно-русских областях молодежь накануне Купалы вблизи поля зажигала колесо от телеги с целью оберега посевов от ведьм. При этом девушки пели: «Выйди, ведьма, с жита вон, а ня выйдешь, то сожжём!»
На юго-западе Македонии, у мияков, во время воскресенских обходов «крестоношей» при выносе крестов из церкви все собравшиеся пели хором, в унисон и во весь голос специальные песни. Во время пения происходило ритуальное «опоясывание храма», создание вокруг него своеобразного звукового «пояса защиты».
Отгонная функция пения очевидна в обычае «пропевать» болезнь. На Гродненщине, например, лихорадку и куриную слепоту можно было «отпеть», если забраться куда-нибудь повыше и громко пропеть: «Kukurieku! ja śpiewaju, chto to czuje, niechaj maje» (Кукареку! Я пою, кто это слышит, тот пусть и имеет (болезнь). Сравним тот же мотив в белорусском заговоре от «огника» (воспаления): «Потуль ты тут быў, па куль я цябе заспеў. Я цябе заспяваю, i выбываю, i высякаю...».
Важность правильного исполнения песен:
Народное пение было строго регламентировано. Запреты ограничивали прежде всего время пения и в меньшей степени касались исполнителей и мест.
Строго соблюдался порядок исполнения календарных песен, а его нарушение трактовалось как частный случай «неправильного» поведения, поэтому и наказание за него возлагалось обычно на конкретного человека. У капанцев девушки не пели лазарских песен после субботы святого Лазаря, иначе у тех, кто сделал бы это, появились бы чирьи. В Поволжье петровское заговенье было последним днём, когда можно было исполнять весенние песни, иначе завшивеешь. По болгарским поверьям, если до дня святого Игнатия начать петь колядные песни, на людей нападет короста. На Вологодчине исполнение святочных песен помимо святок считалось грехом.
Правила исполнения обрядовых песен были весьма строгими. У хорватов и словенцев девушки-ladarice, обходящие села в период от Юрьева до Иванова дня, не имели права во время пения прерываться или просто переводить дыхание. Если они все же ошибались и сбивались, то хозяйка, рядом с домом которой девушки находились, имела право выгнать их метлой и ославить по всему селу, поскольку ошибка поющих могла привести к внезапной смерти одного из домочадцев, а также к прекращению роста посевов.
Более серьёзными по своим последствиям были нарушения, касающиеся начала исполнения песен, отмечающих переход к новому сезону. В Полесье верили, что весеннее пение раньше положенного срока (т. е. до Благовещения) могло отрицательно сказаться на вегетативных процессах и помешать всходу культурных растений. На Житомирщине считалось, что если веснянки запеть до Благовещения, то наступит холод, пойдёт снег и град побьёт посевы.
Сознательное нарушение календарной регламентации обрядов пения могло иметь магический смысл и практиковаться, например, для «обмана» болезни. На Гомельщине, если в селе начиналась эпидемия кори или оспы, надо было петь песни иного календарного цикла (например, на Троицу петь колядки).
Магическими, в том числе отгоняющими функциями наделялась известная на русско-белорусском пограничье «борона» - форма магического пения, когда собравшиеся пели одновременно песни, принадлежащие разным календарным циклам. Создаваемый при этом какофонический эффект, а главное – нарушение поющими всех норм обрядового пения, рассматривалось как надёжное средство для отгона ведьм, градовых туч или для вызывания дождя.
Запреты на пение:
У восточных славян старались не петь весной «на голый лес» (т. е. до тех пор, пока лес не покрылся листвой), чтобы не спровоцировать голод и неурожай. Македонцы, сербы и болгары считали, что пение лазарок, услышанное хозяевами натощак, привело бы к их истощению или могло неблагоприятно повлиять на урожай.
Обычно петь запрещали до пахоты либо в период, когда начинается пахота и сев: «Если во время сева льна услышишь пение человека или птицы, то лён не уродится». Во Владимирской губернии песен не пели до самого начала пахоты, чтобы был хороший урожай хлеба. В южных губерниях России также не пели до запашки, а пение вблизи посчиталось грехом.
Запрещалось петь при доении коровы, чтобы не лишить её молока; в присутствии беременной, чтобы не напугать её и не повредить ребёнку; вблизи места, где сидит на яйцах наседка, чтобы вылупившиеся цыплята не пищали.
Общими были запреты на исполнение светских песен во время поста (даже девушкам на посиделках можно было петь только «божественное»: псалмы, духовные песни), а также в период траура: в доме, где кто-нибудь умер, не пели от года до трёх.
Остерегались петь и в поминальные дни, чтобы не навредить душам, а также не навлечь на себя их гнев.
С другой стороны, у русских достаточно широко распространен обычай поминовения умерших пением песен. Так, в Тульской области, собравшиеся на Троицу женщины после завивания венков и бросания их в реку останавливаются у домов умерших певиц и поминают каждую исполнением ее любимой песни.
Ограничения пения по месту касались кладбища (из уважения к умершим), леса (из боязни навлечь на себя гнев лешего, накликать черта или встретить волка), воды (чтобы не разгневать водяного и не быть утопленным), а также бани (чтобы банник не напугал). В некоторых случаях запреты на пение в определенных местах были связаны со временем. Так, в Гомельской области до Благовещения не разрешалось петь весенние заклички громко и на открытом воздухе. До этого дня их пели тихо и в доме.