Номер объединяет тема ностальгии – не только по юности и по условному советскому прошлому, но и по российскому пространству в целом, если речь о представителе эмиграции. Это может быть «лицо известное» – Нина Берберова, «железная старуха», пережившая и Серебряный век, и время промышленной модернизации, и всех современников, но не утратившая интерес к происходящему в СССР. Или замечательный поэт Катя Капович, рассказывающая о злоключениях эмигрантов наших дней с жизнеутверждающей иронией. Иных современный молодой читатель может не знать – это предсмертные юмористические записки (как ни парадоксален данный жанр) хирурга-реаниматолога Владимира Загребы, который был вынужден покинуть Родину еще в годы борьбы с диссидентами. Другие авторы (или персонажи) никуда не уезжали физически, но страна прошлого сама всё дальше уплывает от них в небытие, оставляя их исполненными печали или благодарности. Второе проявляется в поэзии Ольги Ермолаевой, насыщающей красками и звуками дачное пространство со старым телевизором, причудливым гардеробом и удивительными воспоминаниями. А вот герою романа Александра Нежного «Психопомп» повезло меньше – старому советскому писателю средней руки, то есть, говоря прямо, выходящему в тираж беллетристу нечем утешиться при потере единственного сына, хотя бы и чудака, и фантазера, и странного малого. В разделе публицистики политик и художник Юлий Рыбаков вспоминает о конце 80-х, когда перестройка уже «запустилась», но еще не все это осознали. Александр Мелихов предостерегает читателя от излишней идеализации царской России, повествуя о судьбе испанского инженера Бетанкура при александровом дворе. В то время как автор философской рубрики Станислав Яржембовский призывает не обольщаться относительно влияния художественной литературы на реалии жизни, не повторять советских наивных ошибок человека, верящего, что искусство может «строить города».
Среди наиболее интересных вещей номера можно выделить подборку русско-американского поэта Евгения Сливкина: его изящное мастерство напоминает о старой школе стихосложения, о традициях «ахматовских си́рот», однако юмористическое, игровое начало привязывает автора и к современности. Поэт балансирует между иронией и печалью, то серьезен, то шутит с читателем. Впрочем, за маской игры скрываются важные вопросы: что важнее – народ в целом или человек в частности; так ли уж сладко живется баловню судьбы, каким видит его зависть; можно ли одновременно быть достойным и, как говорил Черчилль, несколько подкупленным.
Из прозы любопытны рассказы Кати Капович, которую мы привыкли видеть поэтом. Свойственная ей добродушная ирония, рождественское чудо жизни, если можно так выразиться, конечно, не вписываются в традицию отечественного реалистического рассказа, но тексты не тяготеют и к беллетристике, где хэппи-энд порой возникает на пустом месте. Автор соблюдает баланс между не самой веселой реальностью эмиграции – человек почти один в почти чужой стране – и верой в то, что хорошие люди живут по всему миру и судьба – космополитка.
Номер открывается безымянной звездой – подборкой русско-американского поэта и педагога Евгения Сливкина, посвященной как современным дням, так и прекрасной эпохе античности, и золотому веку американского модернизма. Довольно известный и весьма плодовитый, тяготеющий к изящной академической манере стиха, автор в то же время достаточно легкомыслен, лишен избыточного пафоса очевидцев исторических событий. А тонкий юмор и спасительная ирония выручают его в непростые моменты жизни. Как бы невероятно это ни звучало, но тяга к обыгрыванию анекдотического сюжета, «перевертыша», роднит его с кузнецовской традицией. Генерал получил понижение в звании за то, что уберег своих солдат в бою, зато потерянный чин компенсировала ему любовь и дружба однополчан. Лирический герой трунит над Владимиром Набоковым, который, конечно, не мог так уж хорошо проводить время в Биаррице и Калифорнии, ведь ему нужно было писать романы. Две хрестоматийные души, описанные еще Лермонтовым, встретили друг друга в загробном мире, узнали, но остаться вместе – увы, не пожелали. Бессребреник Ивик постепенно пристрастился к материальному поощрению со стороны коварного греческого тирана... Однако поэзия Сливкина элегична, а не пародийна. Она не высмеивает, а лишь показывает неплоскую, сложную жизнь людей во все эпохи. Помимо сюжетной оригинальности, творчество Сливкина демонстрирует высокое поэтическое мастерство в классическом понимании этого искусства. Мы живем в эпоху, когда большая изощренность может видеться даже недостатком стихотворца, дескать, Муза стала у него не мистической гостьей, а профессиональной сотрудницей. Но у Сливкина эстетическое начало гармонично, естественно, здесь нечто сближает его с «ахматовскими» сонетами Дмитрия Бобышева, филигранью старой школы.
Кричит цикада исступленно,
как будто знает, что она
без ведома Анакреона
кузнечиком подменена. <…>
То просвещенный Львов и Гнедич
с подстрочника перевели
и стрекуна из птичьей снеди
в любимцы муз произвели.
И, к небожителям причастный,
парнасский попирая склон,
заржал кузнечик голенастый,
как скачку выигравший конь. <…>
Порой густого звездопада,
не замолкая до утра,
кричит забытая цикада.
Она – отчаянья сестра.
Небольшую подборку заведующей отделом поэзии журнала «Знамя» Ольги Ермолаевой я бы назвала «Дачными впечатлениями», но это совсем не то, что Вы подумали. Возникает представление, что события происходят в пространстве старинного дачного дома, где героиня смотрит киноленту, греется у буржуйки, вспоминает свой гардероб, путешествия, приводит в порядок инвентарь. Это лишь поверхностный, бытовой план, однако он не предлог для высказывания, а важен сам по себе. Мгновенно вспоминается Евгений Рейн и то, как его поэзию обвиняют в «культе еды», «восторгах по поводу материальности», то есть гедонизме, если говорить прямо – в то время как в культуре более ценится духовный аспект, а не «шабли во льду». Но как радость физического бытия нельзя свести к «примитивному» удовольствию от красоты плода, тепла камина, изящной и комфортной вещи, так и поэзию с приметами любви к вещному миру не стоит сводить к материализму или меркантильности лирического героя. Богатство и полнота далеко не самого роскошного досуга невозможны без второго слагаемого – рефлексии, ощущения себя живущей в моменте, актором и «пилотом» происходящего. Как раз это ощущение участия во времени, причастности ко дню сегодняшнему организует стихи Ермолаевой.
…Запотевают ружья, взятые в дом в мороз,
мигом в стволах зеркальных – слезками! – конденсат.
Досками и фанерой проруби на реке
нынче позакрывают: всё не долбить пешней!
От подколодных мыслей грозно смела душа.
Град в грандиозном снеге, в стаях отважных птиц.
Как я люблю селиться в гостиницах (хоть каких!) –
всюду развешать платья, запарить зеленый чай…
Читать журнал
⠀
Автор статьи: Анна Аликевич – критик, журнальный обозреватель, поэт, преподаватель грамматики; ведет зарубежное обозрение на портале «Текстура», как критик сотрудничает с изданиями «Урал», «УГ», «Формаслов», «Горький», «Знамя» и др.; выпускница Литинститута (семинар Е.Б. Рейна), училась в аспирантуре на кафедре Новейшей литературы.