Рассказы Пенкина 20. Армия. Триумф
Евгений П. рассказал: «Утром, сразу после завтрака, Пенкина вызвал к себе замполит.
- Ну, ты, орёл, - начал он свою речь, сквозь сжатые зубы. Желваки на его скулах при этом перекатывались,- ты, что натворил?
- Не понял,- изумился Пенкин,- батальон же третье место занял, это из двенадцати.
- Наши артисты должны были в Тынду на концерт попасть, а ты что сделал?
- А что я сделал?
- Сам себя на концерт для начальства втащил, хотя в списке победителей нашего батальона я что-то тебя не припомню.
- Так ведь Ахтарин заболел. Если бы я не выступил, мы бы вообще никакого места не заняли.
- А у меня опять боль головная? На, вот, читай, - он протянул старшему лейтенанту телеграмму за подписью начальника политотдела бригады.
Пенкин глянул в смятую и разглаженную после этого бумагу.
«Откомандируйте ст.лейтенанта Пенкина Г.К., включенного в состав участников праздничного концерта для победителей соцсоревнования воинов железнодорожников, строящих Байкало-Амурскую магистраль. Прибытие в штаб бригады 22 февраля к 10 часам. Форма одежды парадная. Обеспечьте своевременное прибытие и готовность к выступлению».
-Сегодня какое число? -продолжил он, забрав у Жоры телеграмму,- Правильно двадцать первое,- не дождавшись ответа от Пенкина.- Значит так: чистишься, гладишься и после обеда приходишь сюда в парадной форме, рассказываешь мне свои стихи.
- Не приду…
-Как это?- у майора чуть глаза не выскочили из орбит. – Да ты знаешь, что я с тобой сделаю за неисполнение приказа замкомандира бригады?
- Не могу я его выполнить. У меня парадной формы нет.
- Как это?
- Отправил домой с другим барахлом, когда из Прибалтики к вам в часть перевели.
- Да как ты смел?
-Кто же знал, что она в тайге понадобится.
- …твою мать,- вырвалось у майора. Он схватил трубку полевого телефона и попросил в трубку: «дай мне «Пихту». Потом через минуту: «С полковником Ребровым соедините» и после паузы:
- Здравия желаю товарищ полковник, майор Галушко из батальона Бурлаченко. Я по поводу телеграммы, шо вы утром послали.
- И что там не ясно?- прогремел голос с того конца провода.
- У Пенкина парадной формы нет.
- А вот это, … Вашу мать, меня не гребёт. Да, еще скажите Пенкину, что должна быть готовность двух стихов, вдруг «на бис» вызовут. Понял?
- Так точно,- майор осторожно положил трубку на аппарат, растерянно оглянувшись вокруг. Но кроме Пенкина никого рядом не было.
- Ты слышал?
- Слышал. Придётся второй стих писать, у меня пока один всего.
- И форму не забудь.
- Нельзя забыть то, чего нет.
Тут майор решил пойти по стопам бригадного начальства и рявкнул:
- А меня это не гребёт.
- А меня тоже,- отозвался Пенкин,- разрешите идти? Мне еще один стих сочинять надо, а это может сутки, может двое.
Майор только рукой махнул.
Когда Пенкин вышел, он схватил трубку телефона:
- С вещевой службой соедини.
Раздался гудок.
- Капитан Батадзе слушает.
- Это Галушко. Слушай, Батадзе, можешь найти парадную форму 50 размер, 3 рост?
- Посмотрим. Я позвоню.
Через пятнадцать минут, он уже докладывал замполиту:
- Парадных комплектов всего пятнадцать. Размера 50, нет ни одного. Есть 46 и начиная с 52. А Вам зачем?
- Пенкина нужно одеть, на концерт в Тынду едет.
- А ему не положено, он уже получал. Теперь через четыре года.
- Ты не умничай. Ему на два дня. Выступит и отдаст.
- А кто ее потом возьмёт? Он же на праздник едет?
- На праздник.
- А то мы не знаем, как порой офицеры ведут себя на празднике…
- В общем, неси сюда два комплекта 46 и 52.
В это время Жора сидел у себя в кабинете. Подперев голову руками.
Вошёл Долгопольский, улыбаясь протянул руку.
- Здорово, Жорж. Об чём задумался детина? Ты, говорят, отличился. Завтра в Тынду едешь?
- Еду. Говорят.
- Так чего грустишь? Там же город, цивилизация, магазины работают, девушки ходят, опять же концерт, праздничный ужин.
- Велено в парадной форме прибыть при медалях и стихи новые написать, а у меня ни того, ни другого. Вот велено стихи написать. А в голову ничего не лезет. О чём писать? О неразделённой любви и незабудках не прокатит, не тот случай.
- Ты ведь один раз уже написал.
- Так тогда накатило вдруг: никто не мешал, и в шею не толкал. А картина перед глазами была.
- А ты про мороз напиши.
- Ты же помнишь и в тех стихах было про мороз.
- А такие морозы, как месяц назад были, не часто даже здесь бывают, минус шестьдесят тогда было, у нас траки тогда лопнули на бульдозере.
Пенкин задумался:
- Володя. Ты гений. С меня пиво, как только в посёлок завезут.
- Значит года через два. Тебя уже здесь не будет. А что, что-то вырисовываться начало?
- Послушай первую строку: «Когда мороз за шестьдесят. Как сухари ломает траки…»
- Во, блин, круто!- восхитился Долгопольский, - ну, продолжай, а я вроде как отогрелся…
На Жору теперь накатило. Из под пера, практически без правки, рождались строчки:
«…И звёзды гроздьями висят, переливаясь в мёрзлом мраке,
Стоим в строю.
Сто двадцать лиц, похожие как брат на брата
И иней сыпется с ресниц, от слов охрипшего комбата.
За час он закончил свою работу, завершив её лирическими строками:
«… Трещит за стенкою мороз
И так хотелось отоспаться,
Но с другом мы под шепот звёзд
Еще сумеем пошептаться:
Что с родины пришло письмо,
Что дома ждут меня в апреле,
А месяц светит нам в окно
И угли в печке еле-еле…».
Между тем прибежал посыльный и позвал Пенкина к замполиту. У того на столе уже были разложены парадные мундиры. После примерок выяснилось, что 46 размер на него не лезет, а 52, как и ожидалось, весьма свободно на нём висит.
- Значит так,- поставил задачу Замполит батальона капитану Батадзе,- посади пару воинов потолковее, пусть пересмотрят твою картотеку и выявят из числа кадровых офицеров, кто носит мундир 50 размер 3 рост.
- А почему кадровых?- переспросил Батадзе.
- Да потому, что двухгодичники еще медалей заработать не успели.
Вскоре выяснилось, что 50 ни у кого нет. Есть 48 размер у зампотеха третьей роты старшего лейтенанта Мельникова.
- Вот и хорошо, разулыбался Галушко,- хоть погоны перешивать не надо.
Из автопарка вызвали Мельникова и тот, хмурясь, принёс свой мундир.
Когда Пенкин натянул его на себя, то все заулыбались.
Дело в том, что застегнуть его можно было, только если сильно втянуть живот. Когда Жора это проделал, то невольно выпятилась грудь и он приобрел вид атлетический: с широкими плечами в золотых погонах и осиной талией.
Выпуклая грудь его сверкала от знаков и наград. Они начинались со значка об окончании суворовского военного училища, который сверкал как серебряный орден. Были знак специалиста 1 класса и «Отличник железнодорожных войск», и медаль за 10 лет службы, и медаль 50 лет вооруженным силам СССР, и значок об окончании высшего военного училища.
Ну откуда бы всё это было у Жоры Пенкина?
В течение оставшегося дня на Жору опять накатило и он накропал еще одно стихотворение, вспомнив свое путешествие от Москвы до Тынды, и те истории, которые услышал он о старом БАМе. Хорошая связка будет, если попросят прочитать еще, подумал он.
Утром Жора переоделся в парадный мундир и ботинки, которые выделил ему Зампотех, влез в УАЗик, который солдаты прозвали «комбатовоз» и через двадцать минут был в штабе бригады. На площадке за штабом уже гремел моторами МИ-8.
Полтора часа лету над тайгой, которую не было видно через обледенелое окошко и вертолет сел на площадке Ж\Д корпуса. Автобус в пять минут доставил в клуб восемь артистов Зейской бригады, а через полчаса они уже стояли в общем строю из артистов, перед которыми стояли полковник и майор.
Полковник оказался начальником политотдела корпуса, а майор начальником клуба. Полковник, представив его, удалился по делам, хлопот с проведением праздника у него было много. А майор Говердовский взялся оттачивать будущее концертное действо, за которое, как сказал полковник, он отвечал головой.
Потом начались заслушивания, прослушивания и поправки начальника клуба. Всех он для начала заставлял выйти на сцену.В зависимости от характера предстоящего выступления, определял с какой стороны кулис выходить и как выступление начать. Потом он делал замечания и отправлял в коридор тренировать выход.
Дошла очередь и до Пенкина. Когда он вышел к микрофону, майор Говердовский даже покраснел от гнева и заорал на весь зал:
- Вы, что, забыли, как должен офицер подходить к начальству? Мне строевой подготовкой с вами заняться?
- А где на сцене начальник?
- Не умничайте, старший лейтенант, начальство будет в зале, а микрофон, к которому вы выходите, это рубеж у которого вы должны остановиться, и почётче повороты обозначайте, а то до вечера у меня ходить будете.
Как-то незаметно подошло время, чтобы утолить возникшее у Жоры чувство голода. Он посмотрел на часы, они показывали уже четвертый час. Когда он сказал Говердовскому, что не мешало бы в столовую сходить, то в ответ услышал:
- Поздняк метаться! До концерта оставалось чуть больше двух часов, а вы тут по столовым разбредетесь? Нет. Мне этот головняк не нужен. Чайку попейте. Вон у воинов на плитке стоит. Пенкин прошел за кулисы и впрямь, там солдаты наливали чай из большого армейского чайника, налили и ему. Сахару тоже предложили. Стало как-то веселее, хотя всё это Жору начало весьма раздражать.
Вскоре зазвучали фанфары. Зал был уже почти до предела заполнен. Вошел генерал, за ним четыре или пять полковников, а потом под гимн Советского Союза внесли знамя Тындинского корпуса железнодорожных войск. Команда: «Вольно. Садись», короткий доклад об успехах войск на БАМе, конечно же без упоминания погибших, искалеченных, осужденных и дезертиров. Зачем портить праздник отличившимся?
Потом награждение орденами, медалями и присвоение внеочередных званий, тоже не очень длинное, а уж потом концерт. Пенкин сам смотрел его с большим интересом. Солдаты-артисты были просто молодцы.
Аплодисменты гремели буквально после каждого номера. И это было понятно: настроение в зале было приподнятое, да и артисты старались вовсю, тем более, что многие были практически профессионалами, окончившими соответствующие заведения, начиная от музучилищ и кончая студиями знаменитых театров. Призвали и изволь служить.
Выступление циркача Альберта, родом из Свердловска, Жору, как и весь зал, просто покорило. Он показывал жонгляж высокого класса. Когда одна из восьми булав, которые вертелись у него в воздухе, вдруг упала на пол, он, не нагибаясь, пальцами ног запустил её в воздух, и все закрутилось в прежнем варианте. В зале, при виде такого артистизма, начались бешеные аплодисменты.
Трижды «на бис» играл вокально-инструментальный ансамбль. Руководитель лейтенант немного слукавил, когда объявил, что эта песня посвящена военным водителям БАМа. Играли они «Поворот» из репертуара «Машины времени». Однако песня была абсолютно свежая и хорошо ложилась на ситуацию, которая у всех была каждый день перед глазами. На третий раз уже половина зала подпевала вслед за ними ; «…Новый поворот и мотор ревёт, что он нам несёт?»
Через два выступления настала очередь Пенкина. Он заранее договорился с конферансье, что тот объявит только его фамилию и номер части, а остальное он скажет сам. Через сцену за кулисами стоял майор Говердовский и глядел на него во все глаза. И тут Пенкину вдруг захотелось сделать как- угодно, но только не по его выучке.
Он вышел нормальной походкой, а не строевым шагом и встал перед микрофоном. Потом ослабил на стойке винт и поднял микрофон повыше, вместо того чтобы на вытяжку стоять передним. Он глянул в сторону майора. Тот был красным от гнева и грозил кулаком из-за занавеса.
- Теперь козыри у меня на руках,- подумалось Жоре,- пока я сам отсюда не уйду, ничего ты со мной не сделаешь.
Он никогда не выступал с такой большой сцены, с таким скоплением людей. Софиты светили ему в лицо однако он всё же в мог разглядеть как на первом ряду сидит генерал и о чём-то перешептывается с полковником. Пауза подзатянулась и в зале начался лёгкий шум. Больше тянуть было нельзя и Пенкин тихо произнёс в микрофон.
- Я никогда не писал стихов.
В зале начали переглядываться.
- Однако, в новогоднюю ночь меня, в качестве поощрения, начальник штаба назначил дежурным по части.
В зале офицеры заулыбались, хорошо представляя, что значит быть дежурным, когда все сидят за праздничным столом.
- Вот тогда вдруг, выйдя из дежурки я вдруг увидел, какая красота вокруг и захотелось записать мысли на бумагу. Прошу вас, не судите строго, это был первый мой опыт.
- Мороз за щёки взял без сожаленья,- начал он читать вполголоса и в зале наступила оглушающая тишина. Казалось даже, что зрители задержали дыхание.
- При лунном свете сорок труб дымят.
Как крейсера перед большим сраженьем
Стоят палатки, выстроены в ряд.
Он завершил чтение словами:
- И в строй мы встанем вместе, рядом,
И в лес отчаянно вгрызётся первый взвод.
После лёгкой паузы, зал выдохнул и взорвался аплодисментами. Хлопали долго, начались крики «Браво» «Бис», это тоже было отступление от устава, но, кто же будет орденоносцам делать в такой день замечание?
Как не подавал Говердовский Жоре сигналы о том, чтобы он покинул сцену, тот стоял у микрофона с усмешкой поглядывая на начальника клуба и уходить не собирался. Как только Пенкин поднял руку, хлопки в зале стали быстро стихать.
- Спасибо за то, что моё выступление вам понравилось. В программе я должен был одно стихотворение прочитать. Здесь я слышал крики «бис», это значит: «Повтори». Можно я его второй раз читать не буду? Я вчера написал еще два. Хотите, я их вам зачитаю?
В зале зааплодировали.
- Вам приходилось БАМом проезжать,
До Зейска или, может, до Ургала?
Глаза откроешь:- Ну и благодать!
И гордость в сердце:- Сделано не мало.
Но разглядишь, вдруг, иногда в окне:
- Вон старой насыпи идут крутые скаты.
Здесь,говорили старожилы мне,-
Дорога строилась в конце годов тридцатых.
О ней тогда не просто позабыли-
Полмилионного в ней труд лежал отряда.
Ведь в грозный год войны те рельсы были
Расплавлены в мартенах Сталинграда.
Навстречу бронированной армаде
Восстало мужество, что было крепче стали.
В штыке, откованном в горящем Сталинграде
Была частица этой магистрали.
Аплодисменты вновь оглушили Жору своей мощью. Генерал, хлопая в ладоши, что-то сказал полковнику слева и тот, нагнувшись к нему, очевидно, чтобы не пропустить что-нибудь из-за шума, кивал головой и внимал.
А Пенкин, уже начал понимать, что это его триумф, его звёздный час. Конечно, хлопали ему так не потому, что он Пушкина, или Пастернака затмил, просто у всех хорошее настроение. При этом на их празднике им читает свои стихи, такой же как они старший лейтенант, а не кабинетный поэт из союза писателей.
Он вновь поднял руку и в притихший зал объявил:
- Это последнее стихотворение. Обещаю, что напишу еще.
И зачитал то самое, своё:
- Когда мороз за шестьдесят,
Как сухари ломает траки…
Аплодисменты не умолкали долго. Вместо того, чтобы щелкнуть каблуками и склонить голову в поклоне, он прижал руку к сердцу низко поклонился и вышел на свою сторону за кулисы. Через две минуты, к выжатому как лимон Пенкину, подошел полковник, тот что сидел рядом с генералом.
- Старший лейтенант, поздравляю. Зам начальника войск отметил Ваше выступление. Вы кадровый?
- Никак нет, призван на два года и в апреле увольняюсь в запас.
- Напрасно. Я бы в политотдел корпуса Вас взял. Контракт подпишите?
- Спасибо. Нет у меня такого желания, да и дома ждут.
- Ладно, перенесём разговор на потом. У Вас тексты стихов с собой?
- Да.
- Дайте их мне, генерал велел в нашей многотиражке «Магистраль» их напечатать. Ты не против?
- Нет, возьмите, - Пенкин протянул ему три листка бумаги и полковник удалился.
Между тем концерт скоро окончился. Пенкин ожидал, что его пригласят на праздничный ужин, однако никто ему такого предложения не сделал. Когда клуб почти опустел и в нём началась уборка, он понял, что нужно найти хотя бы место ночлега.
Он дошёл до проходной и спросил, где можно переночевать. Помощник дежурного позвонил куда-то. Пришёл сержант, спросил у него фамилию, отметил что-то в своем списке и сказал:
- Пойдёмте, я провожу Вас. Они прошли метров сто и оказались возле ряда щитовых домиков на четыре комнаты каждый. Остановились у домика с номером 7 и сержант открыл его дверь ключом.
- Располагайтесь, постельное бельё в шкафу, на кухне газовая плита.
- Да мне готовить нечего, лучше скажи столовая или кафе рядом есть? Тут где-то по моему «Белочка» была.
- «Белочка» на ремонте, а столовая была до двадцати часов, а сейчас уже почти девять вечера. Опоздали вы.
- И что делать?
- Ложитесь спать, утром вертолет в восемь утра, так что не позже чем в семь Вас разбудят.
- А завтрак?
- Какой завтрак в такую рань?
Пенкин глянул на градусник, который висел на стене. На нём было одиннадцать градусов по Цельсию. То-то ему показалось. Что изо рта пар идёт.
- Сержант, а тебе не кажется, что тут, мягко говоря, прохладно для ночлега? Это, конечно не минус двадцать, но всё-таки, потеплее нет ночлега?
- Вам обозначена койка номер 3 в домике номер семь, так что ничем помочь не могу.
- А начальство где?
- Известно где, небось, за праздничным столом. Так что искать их бесполезно. Ложитесь лучше пораньше, утро вечера мудренее.
После этого он вышел из домика, прикрыв за собой дверь. Жора почесал в затылке и залез в шкаф. Там его ждал комплект новенького постельного белья весьма влажного на ощупь.
- Мало, что холодина, так еще и с белья чуть не капает. Они что, обалдели?
Застелив себе постель, он понял, что раздеться в этой ситуации, будет большой ошибкой. Завалился спать он прямо в мундире, только расстегнув китель и сняв ботинки, а поверх одеяла, накинув собственную шинель.
Выключил свет, натянул одеяло с головой и мало-помалу забылся в тревожном сне. Утром, когда его разбудил посыльный, Жора обнаружил удивительную трансформацию: простыни под ним высохли, а бельё под мундиром было мокрым, очевидно от пота.
Слегка кружилась голова. Он сел в грохочущий МИ-8, то опять забылся во сне и очнулся, когда его растолкали на посадочной площадке бригады в Зейске. Когда «комбатовоз» доставил его в батальон, он на расспросы уже не мог отвечать, а только сипел как испуганный гусь и мелко клацал зубами.
Когда же после стакана горячего чая, он неожиданно упал со стула, друзья вызвали батальонного доктора, который поставил ему градусник. Засвидетельствовав температуру в 39,8, установил он и диагноз: ОРВИ с возможным воспалением лёгких.
Пенкин проболел две недели. Несколько раз температура переваливала через барьер в сорок градусов. Друзья приносили ему мёд и малиновое варенье, доктор кормил таблетками и в конце- концов Жора выгреб из липкой и жаркой своей болезни.
Когда он в первый раз вышел на свежий воздух и сел рядом с палаткой, подышать, щурясь на яркое мартовское солнышко, к нему подошел замполит батальона.
- Что, Пенкин, выздоровел?
- Уже лучше.
-Завтра готовься на службу. Велено мне у тебя спросить, не желаешь ли дать подписку на двадцать пять лет?
- Нет.
- А почему?
- Вам нужны показатели, а людей вы в упор не видите.
- Ну-ну,- майор удалился.
Через полчаса прибежал солдат:
- Товарищ старший лейтенант, Вас к замполиту.
- Что еще задумал этот Галушко?- думал Жора, направляясь к нему в вагончик.
- Значит так, Пенкин, служба отменяется. Готовься, послезавтра приезжает начальник войск, будет проводить совещание и небольшой концерт ему готовят. Велено тебе прибыть и быть готовым к выступлению.
- Я не поеду.
- Как это? Там генерал полковник будет, начальник войск, а ты не понимаешь, какую честь тебе оказали.
- Да и в рот ему компот. Всё я понимаю. Сказал не поеду, значит, не поеду.
- А мне что делать?
- Не знаю. Скажите, что я болен.
- Но ведь, ты же не болен и ехать только послезавтра. Окрепнешь.
Пенкин повернулся и ушел. Через час приехал капитан из политотдела бри гады.
- Старлей, ты чего упираешься? Не надоело тут в этой дыре сидеть?
- Тут хоть люди служат.
- А там что, нелюди?
- Не знаю, а меня чуть на тот свет не отправили. Не слыхали. Как я тут с температурой сорок валялся? За двое суток пожрать ни разу не дали, а я их развлекай? Даже к собаке лучше относятся. Нет меня, забудь.
- Товарищ старший лейтенант, я Вам приказываю…
- Жене своей иди и приказывай, -вскипел Пенкин. - Можете меня арестовать, но я в Тынду не поеду.
-Так замполиту бригады и доложить?
- Так и доложи, что уговаривать меня бесполезно.
Утром, в штабе ему дали расписаться за телеграмму, о том, что он увольняется в запас с 10 марта 1980 года и через два дня, распрощавшись с друзьями и личным составом роты. Пенкин уже летел в Ту-134 на Ленинград, подрёмывая в удобном кресле.
Так закончилась его БАМовская эпопея, а с ней и служба в Советской Армии…» (окончание следует)
