(статья,часть шестая)
Посредником между крестьянским миром и водяным, а также прочей нечистью, пребывающей на мельнице, был мельник.
Держать мельницу, управляться с водной стихией мог только «знающий» человек (специалист, профессионал). Т. Б. Щепанская, исследовавшая мужские сельские профессии убедительно показывает, что в традиционном представлении с понятием профессионализма связывается не только особый род деятельности — специализация, но и устойчивая вера в магические способности такого профессионала, проявляющаяся, в частности, в умении контактировать с нечистой силой. «По сути, магическая сила (или знание, статья, слово, которыми владел водяной) являлась в глазах населения знаком и синонимом профессионализма» [Щепанская, с. 27]. Таким образом, «знающий» мельник, это и профессионал, и человек, владеющий тайными знаниями. От уровня его «профессионализма» и в той, и в другой области зависела успешная работа мельницы.
Связь мельника с водяным строилась на особых «договорных основах». Уже при выборе места постройки плотины нельзя было обойтись без подсказки водяного. «Здесь мельница была. Этот мельник, — говорят, — он чего-то знал. Пашком его звали. Мои-то родители дак они знали его, этого Пашка, а уж я не запомнил. Он когда стро-ить начинал эту вот плотину (так попробуй на речке, чтобы сделать плотину!), а он, говорят, бросил какую-то шшепу ли чего ли и говорит: “Держите, наши и ваши!” И на речке, на проходной воде эта палка остановилась. Он говорит: “Идите, бейте с этой палки сваи”. Сваи стали бить, мельницу сделали. Этот мельник работал до тех пор, пока его не выгнали. Его выгнали, он и говорит: “Я уйду — и мельница уплывет”. На другой год унесло мельницу, как он ушел, и той же весной» [Вятский фольклор, 1996, № 425].
Считалось также, что водяной и черти обеспечивали бесперебойную работу мельницы. В одной из сказок-быличек мельник «водяному душу на срок продал, и все ему с той поры удавалось» [Садовников, 2003, с. 227]. У Афанасьева, использующего материалы архива РГО, читаем: «Мельник непременно должен быть колдун и водить дружбу с нечистыми; иначе дело не пойдет на лад. Если он сумеет задобрить водяного, то мельница будет всегда в исправности и станет приносить большие барыши; напротив, если не поладит с ним, то мельница будет непрестанно останавливаться: водяной то оберет у шестерного колеса пальцы, то прососет дыру у самых вешняков — и вода уйдет из пруда прежде, нежели мельник заметит эту проказу, то нагонит поводь и затопит колеса. Один мужик построил мельницу, не спросясь водяного, и за то последний вздул весною воды с такою силою, что совсем разорил постройку» [Афанасьев, 1982, с. 209].
В сборнике Д. И. Садовникова «Сказки и предания Самарского края» помещен такой рассказ о мельнике: «Мало таких мастеров было, Лучше его муки во всей округе не было. А почему так? У него было четыре моргулютки [местное название: нечистый дух, мифологическое существо] да в Жигулях спрыг-траву достал. Достал себе моргулюток потому, что без них ни одну мельницу не удержишь… Век свой Петр Васильевич неспокойно прожил. С моргулютками тяжело ладить. Они знали свое дело и сильно его донимали <…> Да-вай и давай им работы… Хорошо, — говоривал Петр Васильевич, — с моргулютками жить, только надо быть хитрым и шустрым, а то как раз головы не сносишь» [Садовников, 2003, с. 358].
Само получение мельником магической силы, помогающей ему управляться с водяным, моргулитками и пр., связывалось с его постоянным нахождением в пространстве, где обитает не-чистая сила. Это порождало устойчивую веру в то, что мельник – колдун: «Вот у нас мельница была, где, знаешь, мост большой, высокий. На этой речке было две мельничи. И вот наверху молол. Он с чертями знался. И вот мелешь раз муку — запищит, запищит в этих колесах! А он сходит, свиную полосу бросит им — значит, не визжат. Он мельницу строит первый раз, где-то чащину срубил, елочку несет. И где [елочка в воде] остановится, там место строится. Небольшая елочка, метров около полутора <…> А если ты вот заспоришь с ним и пойдешь домой, так домой приедешь на второй день. Ты полезешь на сосну, образумишься только на сосне: как папал, не знаешь. Еле слезешь. Он умирал, так двое суток: пяты надо резать у него крестом [т. е. нарисовать на пятках кресты]» [Садовников, 2003, с. 356]. Мельнику же приписывалось знахарство — умение «отпускать» свадьбу и лечить «от порчи».
С образом мельника связана и такая деталь, как постоянное ношение топора. «Мельник не бездельничает, хоть дела нет, а из рук топор нейдет» [Даль, 1979, т. 2, с. 317—318]. Это же отмечает С. В. Максимов: «Каждый мельник, хотя дела нет, а из рук топора не выпускает» [Максимов, 1013, с. 110]. Максимов объясняет это необходимостью все время что-то подправлять в плотине, «которую размывает и прорывает не иначе как по воле и силе водяного черта» [Там же]. Т. Б. Щепанская полагает, что топор — знак силы, магических способностей — традиционный атрибут мужчины-колдуна [Щепанская. Сила, 2001, с. 78]. Рассматривая топор как магический предмет, можно вспомнить поверья о том, что нечистые боятся топора. На Кенозере при перевозе умерших на кладбище через озеро в случае, если лодка вдруг встанет (остановит водяной), следует ударить топором по крышке гроба. Топор, как магический предмет, используется в заговорной практике («утин сечет»).
Сама работа мельника, требующая особых знаний, столь отличная от труда крестьянина, — превращение зерна в муку (еду) — была сродни колдовству. В народном ряжении мотив «перемалывания» (мельником зерна) преобразуется в святочную игру, имеющую эротический оттенок: «изображающий из себя мельника вымазан мукой, к нему-то и подводят каждую по очереди девушку, которая говорит:
“мельничек, мельничек, смели мне лукошечко мучки!” — “ну давай, желанная!” отвечает тот и болтает пестом в ступе, за что его девушка и целует» [Ивлева, 1994, с. 98].
Пожалуй, никакой другой фольклорный персонаж не получил столь детальной разработки. Это определено, главным образом, представлениями о связи мельника с особым локусом – опасным пограничьем и о характере работы. («Сердце мельницы — каменные жернова, сердце мельника — каменное» — из поверий Пушкиногорья). Старожилам г. Одоева мельники запомнились как люди-маски («все лицо белое — в мучной пыли, только глаза видны»). Жизнь на отшибе рисует мельника в фольклорных рассказах человеком одиноким (никогда не отмечается, что у него есть семья), в летах, необщительным, богатым и очень скупым. «Мало денег — держи свиней, а много денег — заводи мельницу» [Даль, 1979, т. 2, с. 317— 318].
Богатство же мельника, по народным воззрениям, было «от лукавого». Неслучайно благополучие мельника, его богатство связано с поверьями о принесении мельником человеческих жертв — определенного число голов (человеческих жизней). То же в преданиях о кладах, зарытых разбойниками (на три и более голов) — то есть клад откроется лишь при человеческих жертвах.
В быличке из сборника Садовникова с помощью «спрыг-травы» (разрыв-травы — цветка папоротника) мельник открывает все замки, усмиряет моргулюток, и сюжет о добывании этого цветка у нечистой силы становится органичной частью всего рассказа. В быличке, приводимой П. Г. Богатыревым, мать мельника устанавливает мельницу с помощью волшебной травы «белый кинря», заставляющей воду отступить [Богатырев, 1916, с. 55]
В русском фольклоре одним из символов благополучия, богатства являются жернова. В русских сказках жернова (домашняя мельница) входят в круг волшебных предметов, дающих изобилие. Но волшебные свойства, по условиям сказки, обретают лишь те предметы, которые принесены «из иного мира» [Пропп, 1946]. В сказке «Петух и жерновцы» старик получает жернова на небе, куда он взобрался по проросшему до неба желудю, принесенному из леса. Чудесные свойства жерновцов заключены в даруемой еде: старуха «что ни повернет — все блин да пирог!» [Афанасьев, 1957, т. 2, с. 35]. Очевидно, что и на мельничные жернова переносились представления о богатстве, которое мельнику посылали нечистые.
***
Использованная литература:
Ведерникова Н. М. Мельницы и мельник в русской мифологии / Н. М. Ведерникова // Научный диалог. — 2014. — № 12 (36) : Филология. — С. 6—22.