Ты постоянно говорил мне, что, один раз увидев море, можно больше на него и не смотреть. Что море — это просто много воды. Не так давно мы расстались. Не из-за этого, конечно. Причина была совсем иной. Но море я тебе не простила. Море — оно каждый день разное. Да, это все еще вода. Но каждый день это другая вода. Холодная и колючая от щетинок во время дождя. Пенистая и шумная при сильном ветре. Неподвижное зеркало, отражающее фонарики звезд, при штиле. Всего два слога, таких простых, таких тягучих. Мо. Ре. Почти ноты для музыканта. Слово, похожее для французов на любовь, а для англичан — на что-то большее… Ты же был к нему совершенно равнодушен, хоть и позволил мне купить дом на берегу. У тебя была другая страсть — ты любил космос. Говорил мне, что космос — это такое бесконечное море, таинственное и величественное. Тут уже не соглашалась я. К черту космос! Вот где точно все всегда одинаково. Миллиарды световых лет — и все одно и то же: пыль, редкие факелы солнц, сгустки планет да слабое излучение. Почему вообще мы измеряем расстояние там световыми годами? В космосе же вечная ночь и тьма. Нет ни воды, ни жизни, никаких красок. — Прихвачу с собой палитру, — фыркал ты на мои философствования, отпивая терпкое сухое. — Пол-литру, — передразнивала я. Пила из своего бокала, наблюдая, как остатки вина скользят вниз по стенкам. Меня всегда завораживало скольжение. Движение вниз по воле гравитации, сползание в примитив без остановки. Прямо туда — в термодинамическое равновесие, в хаос. В лоно энтропии. Откуда мы когда-то появились на свет, поправ своим существованием устоявшийся порядок вещей. Эволюция, гомеостаз — зачем все усложнять? Нужно делать вещи легче. * * * — Высота этой скалы — сорок пять метров, — задумчиво произнес ты. — Время полета будет равно квадратному корню из двойной высоты, деленной на ускорение свободного падения. Три целых и три сотых секунды. — Почему ты это говоришь? — удивилась я. — Неужели тебя никогда не завораживала мысль о том, что все вокруг может летать? Даже самые нелетающие вещи? Нужно только преодолеть силу тяжести. Упасть вверх, туда, в звездные недра пространства… — Внизу тоже интересно, — пожала плечами я. — Хочу поскорее на Сириус-Б, — протянул ты. — Поскорее посмотреть на новую станцию. — Не пройдешь по здоровью, — заметила я. — Двадцать лет в криокапсуле — даже не всем молодым под силу. Да и были мы уже там, не такая это теперь и новая станция — полвека висит в точке Лагранжа. — Я здоров и полон сил. Скоро полетим! — усмехнулся ты. — Я точно никуда не полечу. Это тебе все неймется. Проверил бы лучше голову, сколько можно обезболивающими питаться? — Да все у меня в порядке с головой. Вспышки на солнце, давление. Погода тут меняется по десять раз на дню. Море это твое… — Улетишь, и что мне здесь делать одной? Я тебя и так годами ждала, пока ты строил корабли на лунных верфях, пока высаживался на Титан и Миранду. Посмотри в паспорт, ты уже на пенсии, может, хватит? — На пенсии? Мне только двадцать один, о чем ты вообще? — В каком смысле? — В прямом! — ты смотрел на меня пристально, без тени сомнения на лице. — Ты шутишь, что ли? — Нет. Это какая-то проверка? Мы же готовимся к нашей первой экспедиции на Сириус-Б, скоро вылет! На миг мне даже показалось, что это со мной что-то не так. Что именно я не представляю, сколько мне лет и какой сейчас год на дворе. Но потом я заметила, как дрожит жилка под твоим левым глазом. Я протянула руку, погладила тебя по щеке… А ты обмяк и упал со стула, растянувшись на досках террасы ломаной тряпичной куклой. * * * Шли дни, теплое лето постепенно сменяла не менее теплая осень. Я красила волосы, пряча под фальшивым цветом их блеклое серебро. Хорошо быть блондином, как ты. Седина сливается с естественным цветом волос, лишь делая их более яркими. Мне же повезло меньше. Морщины вокруг глаз ты привез еще из нашей первой экспедиции, где солнце не жалело твою кожу, состаривая ее раньше времени. Пока я сидела внутри станции, ты гонял по всей системе Сириуса, высаживался на планеты и луны, искал жизнь среди радиации и камней. С того времени ты словно замер, будто так и лежишь в своей криокапсуле, не меняясь внешне. Но время текло, мерно отсчитывало наши песчинки, отнимая их у нас. Врач сказал, что это из-за опухоли. Ты теперь не воспринимаешь себя объективно. В мыслях тебе все еще двадцать один и ты машешь мне через круглое окошко тренажера, на котором нас каждый день мучили, называя это предполетной подготовкой. — Скоро полечу. Скоро буду в космосе! — Руки дрожали так сильно, что ты не мог открыть контейнер с таблетками. В бешенстве ты швырнул его со всей силы на пол, но капризный пластик не поддался и в этот раз. Я подошла, подняла емкость и, поддев ногтем крышку, вынула одну таблетку. Ты уже сидел на полу и раскачивался, обхватив голову руками, стиснув зубы так, что я явственно слышала их скрежет. Я зажала пальцами овальную пилюлю и попыталась впихнуть ее тебе в рот. — Что ты будешь делать в своем космосе без меня? Ты даже обезболивающее выпить не можешь самостоятельно. Через полчаса ты опять улыбался мне, словно ничего и не было. Ты снова был молод, здоров и прекрасен. Я же продолжила красить серебро в волосах, делая локоны такими, как прежде. Такими, за которые ты когда-то полюбил меня. Черными, словно космос. * * * Вчера весь день шел дождь, а утром подморозило. На траве появился первый иней, а на лужах — тонкий лед. Ты уехал на комиссию. Если пройдешь ее и улетишь, то больше я тебя не увижу. Разве что лягу, как и ты, в криокапсулу и буду ждать твоего поцелуя, который разбудит меня, будто принцессу из глупых сказок. Но поцелуя не будет, ты не вернешься. Ледяное ожидание будет длиться без смысла и цели. Я стану инеем на траве или льдом на луже… Ты приехал обратно злым. Гнал машину, предварительно вырвав из разъема блок автопилота, снес ворота, не успевшие раскрыть створки. Я смотрела на твое искаженное гневом лицо и думала, что лучше бы ты не сворачивал к дому, а выжал газ и влетел на всей скорости в море. В своей реплике старого «Роллс-ройса» ты бы медленно опустился на дно, точно в саркофаге. Я бы время от времени ныряла к тебе с аквалангом и наблюдала, как время съедает твою плоть, оставляя на скелете только одежду — неубиваемый летный костюм, который ты надел, чтобы поехать на заседание звездной комиссии. А потом, в особо торжественный день, надела бы свой летный костюм, села в соседнее кресло и выплюнула регулятор акваланга, вдыхая густую прохладную соль воды. Тебя не взяли в команду звездолетчиков, но сказали, что ты можешь полететь за свой счет, как частное лицо, — консультантом. На следующий день ты начал тренировки. Надел костюм, любимые кроссовки и побежал по дорожке вдоль берега. Я вздохнула, взяла аптечку и пошла за тобой. Вскоре догнала. Ты лежал на кажущемся мягким, но на самом деле очень жестком песке, обхватив руками голову, и едва дышал. Из носа шла кровь. Плохой признак, как говорил доктор. Дальше ты начнешь терять себя с огромной скоростью. Звездная корпорация жестока и алчна, за деньги возьмут в космос любого. Им плевать, что с ним случится дальше. Что ты будешь делать там один? Тебе ведь даже никто таблетки не принесет. Просто выкинут, как балласт, когда окончательно убедятся в том, насколько ты бесполезен. Ты всегда гордился прекрасной формой, и я любила в тебе сильного мужчину. Простишь ли ты себе и мне свою слабость? Два дня спустя ты перевел им аванс. Значит, у нас осталась пара вечеров вместе. Скоро ты все-таки улетишь. Я не хочу с тобой расставаться. Хочу быть с тобой. И морем. * * * Иногда я специально колола себе палец лезвием ножа и подолгу наблюдала, как собирается на коже упругая красная капля, как она набухает, тяжелеет и затем скользит-скользит-скользит вниз. Срывается и летит — долгие мгновения, пока не разбивается о плитку, превращаясь в круглую кляксу. — Что ты делаешь? — спросил ты, когда застал меня за этим занятием. — С ума сошла? — Не знаю, — честно ответила я. — Мне просто нравится наблюдать за скольжением. Я положила палец в рот, на языке тотчас появился соленый привкус. — Ты не думала, что мы вернулись с Сириуса-Б какими-то другими? — вдруг сказал ты. — Ты вспомнил? Вспомнил, что мы были там? — Я и не забывал: как можно забыть этот жесткий белый свет, эти камни и гейзеры на третьей луне… — Мы почти не вспоминали о Сириусе до последнего времени, не виделись с другими членами команды. — Половина погибла, кто-то болеет, ты же знаешь. Невезучая экспедиция. Я давно думаю, что это не просто так, что-то мы притащили с собой оттуда. — Ничего не смогли доказать, ты ведь помнишь, медики нас вдоль и поперек тогда осмотрели. Только теперь у тебя проявилась болезнь… — Какая болезнь? Я здоров и завтра улетаю на Сириус. Не понимаю, почему ты не летишь со мной, мы же договаривались! — в твоих глазах снова появился юношеский блеск, короткое просветление закончилось. Не знаю, возможно, следовало еще раз поговорить с доктором, отправить тебя в хоспис, или как называется учреждение, где ухаживают за подобными больными до самого конца. Но как я могу отговорить тебя, как могу упрятать в больницу, зная, что тебе там все равно не помогут? Но и отпустить тебя в космос я не могу. * * * Вечером мы гуляли вдоль кромки берега, глядя на играющее волнами море. Я несла в руках бокал вина, ты пить отказался — готовился улетать рано утром. — Выпей хоть глоток, за меня! — я протянула вино. — Красное сухое, как ты любишь. Терпкий привкус южных гор. — Скажешь тоже, — усмехнулся ты. — Ну, давай, раз так рекламируешь. Я грустно смотрела, как ты делаешь один глоток, потом еще. — Оставишь меня, и что мне делать дальше? — Жить, — ты вернул мне бокал. — Все будет хорошо. Ты проживешь еще очень долгую жизнь, а потом мы обязательно встретимся. Пока же я побуду там, наверху, среди звезд. Я обняла тебя и прижалась щекой к груди. Услышала, как мерно бьется внутри твое могучее сердце. — Мне бы хотелось, чтобы ты был ближе к теплому телу Земли. В море… — Что ты находишь в этом море. Это ведь — просто много воды! Я толкнула тебя. Ты упал, нелепо взмахнув руками. Не кричал, не пытался зацепиться за меня. Я проводила твое тело взглядом до самых белых бурунов волн. Поежилась на морозном ветру. Осень полноценно вступила в свои права. Может быть, и хорошо, что ты не увидишь снега и не будешь мерзнуть в объятьях новой зимы. Даже если не здесь, а в криокапсуле, в немыслимой дали звездных сфер. Нет, я не уступила тебя холоду. Ты будешь плыть в глубину, к свету и теплу. Дорожка цвета пино-нуар тянулась по воде от скалы до самого закатного солнца. Небо на горизонте налилось багрянцем, тучи набрякли кровью, точно прижатая к ране вата. Солнце с шипением погрузилось в море. Никогда не могла понять — шипит это кипящая вода за линией горизонта или набегающий на камни прибой… А потом над миром склонилась бесконечная и бессмысленная тьма космоса. Редкие искры звезд бледными лучами тщетно пытались разогнать тьму октябрьской ночи. Ветер гулял в верхушках сосен, трепал мне волосы. Я пила вино на террасе, сжавшись под теплым пледом, и глядела в небо. Тебя меж звезд не было. Я не отдала тебя пустоте и смерти. Теперь ты в живом лоне моря. И будешь шептать мне свои глупые стихи, едва касаясь волнами моих ног. И звезды, падая, превращались в снежинки, что медленно опускались на поверхность моря, делая воду чуть менее соленой на вкус. Но соли моих слез было предостаточно. Я возвращала ее морю, соперничая с падающими с неба крупинками льда. * * * Услышав звонок в дверь, я налила два бокала вина и пошла открывать. — Вам знакомо имя Виктор Белов? — Полицейский изучал обстановку в моей гостиной, стоя в проеме двери. Он дождался моего кивка и продолжил: — Его тело было найдено этой ночью на берегу в десяти километрах отсюда. — Не хотите ли вина? — я протянула ему бокал красного сухого, полицейский машинально взял его. — Я отвечу на все ваши вопросы, только на секунду отлучусь на террасу. Вернее, на три целых и три сотых секунды.
Автор: Коста Морган Оригинальная публикация ВК.
