Члены советского правительства сталинского периода (коим довелось разорить некогда богатую страну) по-разному относились к фигуре вождя. Вряд ли кто-то из них искренне уважал Иосифа Виссарионовича за неуёмную тягу к бесконечным склокам и изощренную жестокость. Но боялись его все. Единственным человеком, который не только любил, но и боготворил Кобу, был товарищ Молотов, много лет гордо носивший титул второго человека в государстве.
Примечательно, что ни арест жены, ни близость собственного расстрела – не состоявшегося только из-за кончины кумира – не помешали Вячеславу Михайловичу неистово верить, что он был лучшим другом первого коммуниста страны Советов.
Именно с этих позиций, настоящий, до мозга костей марксист товарищ Молотов, после отстранения от власти охотно давал интервью всем, у кого хватало терпения его слушать. Правда, когда выяснилось, что бывший министр иностранных дел не менее косноязычен, чем почивший в марте 53-го Наставник советских литераторов, единственным желающим записывать фэнтази на тему величия социализма, оказался писатель Ф.И. Чуев.
Благоговейно внимая псевдопатриотическим мифам, Феликс Иванович простодушно интересовался вопросами, давно волновавшими советскую общественность. В одной из ста сорока бесед речь в частности шла о степени готовности Советского Союза к войне с фашистской Германией.
На эту тему товарищ Молотов разглагольствовал так долго, рьяно и убедительно, словно 27 миллионов граждан потеряла какая-то другая, далекая и чуждая нам страна.
В частности, он сказал:
Мы прекрасно осознавали превосходство германской экономики и военной машины над советскими, поэтому делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин ещё перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных... Все мы готовились к тому, что война будет, и от неё нам трудно, невозможно избавиться. Год оттягивали, полтора оттягивали. Напади Гитлер на полгода раньше, это, знаете, в тогдашних наших условиях было очень опасно... Он уже в 1939 году был настроен развязать войну. А когда он её развяжет? Оттяжка была настолько для нас желательна, ещё на год или на несколько месяцев. Конечно, мы знали, что к этой войне надо быть готовым в любой момент, а как это обеспечить на практике? Очень трудно.
Здесь, видимо, всесильный Нарком запамятовал, что Гитлер стал главой разоренной Германии в 1933-м, а двумя годами ранее товарищ Сталин взял курс на Большой скачок, мотивируя соотечественников западной угрозой.
Почему, имея двухгодичную фору, эффективный менеджер рассчитывал «встретить немца на равных только в 43 году», «полудержавный властелин» (как величал Молотова сам Чуев) не пояснил. Также он забыл сказать, что по документам, доставленным из Берлина в Москву летом 45-го, Гитлер утвердил план нападения на СССР только в 1940-м, убедившись в слабости РККА на примере финской кампании. А в 39-м, после непродолжительных боев с польской армией, вермахт был обескровлен до такой степени, что не выдержал удара Красной армии, даже если бы репрессии 37 года продолжались в прежнем режиме.
Далее интервьюер коснулся болезненной темы молниеносного продвижения немецких войск в первые месяцы войны. Здесь лучший дипломат страны Советов проявил чудеса эрудиции, указав собеседнику на план скифской войны., детали которого изучались в Кремле задолго до 22 июня. Оказывается, Слава с Кобой заранее приготовились максимально использовать громадные территории Советского Союза для "пространственного и ресурсного размазывания мощной немецкой армии". Тот факт, что СССР многократно превосходил ВС Германии по танкам, самолетам и артиллерии (на деле оказавшимися стальным хламом в неумелых руках) остался за скобками.
Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придётся отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придётся отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали... Ну, конечно, мы тогда были очень слабы по сравнению с немцами.
Иными словами, находись гробница любимца мирового пролетариата в Новосибирске, коварный план по истощению арийцев растянули бы еще на пару тысяч километров.
И конечно же, истинный патриот своей родины не забыл сказать о тяжелой доле хозяев страны – подневольных рабочих и крепостных крестьян.
Возьмите весь народ, все кадры. Мы же отменили 7-часовой рабочий день за два года до войны! Отменили переход с предприятия на предприятие рабочих в поисках лучших условий, а жили многие очень плохо, искали, где бы получше пожить, а мы отменили. Никакого жилищного строительства не было, а строительство заводов колоссальное, создание новых частей армии, вооружённых танками, самолётами… Конструкторов всех дергали: «Давай скорей, давай скорей!» — они не успевали, все были молодые конструкторы!
Перед войной мы требовали колоссальных жертв — от рабочих и от крестьян. Крестьянам мало платили за хлеб, за хлопок и за труды — да нечем платить-то было! Из чего платить? Нас упрекают: не учитывали материальные интересы крестьян. Ну, мы бы стали учитывать и, конечно, зашли бы в тупик. На пушки денег не хватало! ... Готовились с колоссальным напряжением, больше готовиться, по-моему, невозможно. Ну, может быть, на пять процентов больше можно было сделать, но никак не больше пяти процентов. Из кожи лезли, чтоб подготовить страну к обороне, воодушевляли народ: если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы! Ведь не заставляли засыпать, а всё время подбадривали, настраивали.
О том, что запрет на увольнение с предприятий отменили лишь при ненавистном ему Хрущеве, верный соратник вождя почему-то промолчал. О голоде, унесшем миллионы жизней уже после войны, он тоже не захотел говорить. Наверное, потому, что прекрасно знал, что накал индустриализации, по замыслу его друга, не снизился бы до полной победы мировой революции. То есть никогда.
