Дело вот в чем. После февральской революции голод и социальная разруха привели к разным родам преступления, таким как превышение уполномочий, воровству и спекуляции. И в этом нет ничего удивительного, ведь когда тебя одолевает недельный голод, сделаешь все, чтобы хоть чем-то «заморить червечка», даже отдашь самые ценные вещи за кусок хлеба. А хваткие продавцы продадут их по очень хорошей цене иностранным покупателям за границей или своим соотечественникам. Драгоценности, антиквариат, музейные экспонаты. Неважно. Все уходило на продажу. И никому не было дела до их ценности, пока большевики вдруг не решили что с этим пора кончать.
Создали специальную комиссию по борьбе с должностными преступлениями и начали наводить шороху. Проверяли всех, даже людей при власти. Было найдено много мелких преступлений, а вот крупных не было совсем. В итоге комиссию хотели прикрыть , но спешить не стали. А ведь не зря. Чекистов заинтересовал некий Эрик Плуме, который решил продать свою коллекцию за несколько миллионов рублей.
Это был подданный датского королевства, который вел торговлю с русскими компаниями. И хотя он продавал топоры и деревянные кирки, от продажи антикварианта прибыли у него было больше. Понимая, что рано или поздно доберутся и до него, Эрик Плуме решил покинуть Россию, однако накопленные за несколько лет драгоценности взять с собой не мог. Поэтому он решил их продать.
Оценщиком стал сын Фаберже, который оценил его коллекцию на 11 миллионов рублей. Нашли покупателя. Это был нарком Анатолий Луначарский. Но Анатолий покупать не стал, а создал комиссию для оценки коллекции, которую возглавил Максим Горький. Максим Горький включил в комиссию художников Александра Бенуа и Ивана Ракитского, и антиквара Михаила Савостина. Таким образом, оценщики сделали вывод что себестоимость коллекции 2 миллиона, а продажная цена 11 миллионов. Решили получить огромный процент от прибыли. Так сказать «срубить деньжат». Но этому не суждено было случиться. Их взяли с поличным. Всех отправили в лагерь до завершения февральской революции, кроме Максима Горького и его компанию. Они отделались лишь испугом.