Ближе к пяти часам дня, плавно переходящем в вечер, пенсионерка и домохозяйка Роза Ильинична, 57 лет, задумчиво сидела за столом в своей двухкомнатной квартирке, которую делила со взрослым сыном Гришей. Она уже переоделась в платье и накинула кофту, поскольку лето в те дни было не особо жарким. Пора было выходить во двор, на большую лавочку у подъезда, так как соседки уже заждались и даже несколько раз громко зазывали ее, перекрикивая ребятишек и стук домино в беседке. Чем еще заняться до прихода сына, как не поточить лясы с другими бабками? Правда, строго говоря, статуса бабки она пока не имела, что тоже служило темой для бесед.
- Илиинична! – В пятый раз раздалось под окнами. Но мадам Циперович не могла оторваться от внезапно нахлынувших забот и даже не пошевелилась. Причиной этому был Гриша, материнская отрада и гордость, новоиспеченный инженер крупного научно-производственного объединения в крупном промышленном городе в средней полосе. Название НПО, разумеется, секрет, и город я вам тоже не назову, да это и ни к чему. Не шпионский роман вы читаете…
И не то, чтобы что-то страшное произошло – от Гриши не пахло перегаром, и не было следов уколов на руках, а уж мать то всегда заметит. Произошло то, что, по сути, было неизбежным. Зоркий глаз Розы Ильиничны засек, какой аккуратной и ухоженной стала шевелюра сына, ранее напоминавшая воронье гнездо. Расчесок оказалось две! Новеньких. Мадам Циперович могла поклясться, что еще месяц назад у Гриши не было ни одной. Он с детства не понимал, зачем нужен этот бесполезный предмет. А тут, глубокой ночью, взяв повседневный пиджак сына, она кроме расчесок обнаружила еще и носовой платок. Платками пользоваться она его приучила, но этот-то был чище и аккуратнее, чем ее собственный!
Трясущимся руками она продолжила поиск записной книжки и не нашла. В полном раздрае она повесила пиджак на спинку стула, забыв его почистить (она уже убедила себя, что хотела его именно почистить). По правде, пиджак в чистке не нуждался, так как любимый и единственный ее дорогой человек, с некоторых пор стал следить за собой сам и уже пару раз попадался ей на глаза с платяной щеткой в руке – ранее тоже дело не бывалое. Туфли, опять же, блестят надраенные… Рубашки, которые она сама гладила, стали повергаться беспристрастному и тщательному осмотру сына – нечто неслыханное!
- Илиинична!!! – Роза даже не пошевелилась. Мысли ее убежали в далекое прошлое, к ее маленькому мальчику, которому она в итоге посвятила всю свою жизнь. Он, правда, об этом не просил, а она не напоминала. Кого он приведет в дом? Что будет дальше? Как они уживутся втроем? Спутанные мысли и чувства снова унесли ее в прошлое, в цветущий город у Черного моря, который иные, не в меру сентиментальные личности, называли «мамой». По Одессе она тосковала все эти годы. Но…
Муж ее, Аркадий, на десять лет старше, работал экономистом в строительном тресте, затем переключился на снабжение и в этой роли изъездил пол страны. Увлекающийся был человек, азартный, любвеобильный. И если баб его она терпела, то бурная подпольная деятельность Аркаши наполняла ее сердце гнетущей тревогой. Колесница его лихой жизни неслась без остановки, но муженек даже не пытался натянуть поводья и немного оглядеться по сторонам. Так пролетело пять лет совместной жизни, рождение сына, следствие, суд…
И однажды Аркадий Израэлевич с удивлением снова обнаружил себя в вагоне поезда, как и в былые времена постоянных командировок. Поезд был другим… Не звякал бутылками и стаканами со всех углов ярко освещенный вагон-ресторан. Не было респектабельной компании в отдельном купе, с преферансом, бутылкой дорого коньяка на столике и серебряными дорожными стаканчиками. Не тек приятный разговор вполголоса – а Аркадий Израэлевич как-то непроизвольно притягивал к себе солидных и интеллигентных людей. Все стало другим. Хмурые попутчики под стать хмурым конвоирам в тесном и душном отсеке без окон, отдаленно похожем на купе нормального вагона. Разговоры на незнакомом языке, который он только начал постигать. Картишки в «купе», совершенно непостижимым для осужденного Циперовича образом, появлялись регулярно, несмотря на «шмон», но он уже знал, что играть с такими попутчиками себе дороже.
По прибытии на место бедолага наивно рассчитывал на тихую должность библиотекаря, хозобслуги или, хотя бы, в самодеятельности (спасибо деду, научившему играть на аккордеоне). Не срослось. Несмотря на то, что должности эти не пользовались почетом среди порядочных арестантов, желающих туда попасть было полно. Циперовича определили в бригаду, работающую на лесопилке. Несмотря на все разговоры о пользе физического труда на свежем воздухе вкупе с «диетическим» питанием и воздержанием от алкоголя и женской ласки, организм бывшего снабженца не сдюжил, проведя на «курорте» всего каких-то полгода.
Роза Ильинична, законная супруга, была извещена об этом скупой на слова бумагой в тонком конверте с черным штемпелем «Учреждение п/я …» Или там было: «Учреждение а/я …», я уж и не помню, за давностью лет. Мадам Циперович даже ни разу не успела съездить на свидание. Смахнув скупую слезу, Роза упаковала в контейнер оставшиеся немудреные пожитки (Аркадий Израэлевич «поимел приговор» с конфискацией), прошлась последний раз по Дерибасовской и Приморскому бульвару, села с маленьким сыном в поезд и направилась в город, где проживала институтская подруга. Надежда забыть прошлое, как страшный сон, постепенно сбывалась, Гриша перестал спрашивать, что случилось с папой, а Роза сделала неплохую карьеру на крупном машиностроительном заводе в плановом отделе, откуда ее и проводили на пенсию. Двушка от завода в приличном доме стала своеобразной компенсацией за былые потери. Сын выучился, стал инженером – на жизнь хватало, работы она никогда не чуралась. Единственное что, отказывала всем претендентам на руку и сердце. Причиной была не память о муже, нет. Сын.
Не думайте, что мадам Циперович не хотела счастья своему сыну, будучи отпетой эгоисткой. Наоборот. Очень хотела. И даже о внуках мечтала. Но, наученная горьким опытом, она больше не позволяла себе пустить жизнь свою и сына на самотек. И как всякая энергичная и деловая женщина уже подобрала Грише пару (сыну заранее знать необязательно). «Пару» звали Мария, и была она из интеллигентной еврейской семьи (так совпало совершенно случайно). Слыла она девушкой скромной, умной, красивой, слегка полноватой, но имела гордую осанку, легкую походку и величавый взор больших темных глаз. Чего ж тут еще и Гришку-балбеса спрашивать?
Роза Ильинична начала прорабатывать второй этап плана – знакомство. Прорабатывать тщательно, поскольку планирование было ее работой всю жизнь. И тут на тебе!
Она, наконец, вышла во двор и уселась на лавочке, заверив беспокойных соседок, что чувствует себя хорошо. Григорий все не появлялся. Понятное дело! Она снова отключилась от женских пересудов и стала думать, как выведать сыновьи тайны. Нет, и еще раз нет, на самотек такое дело пускать нельзя!
Григорий явился в одиннадцать, по заведенной в семье традиции чмокнул мамочку в щеку, не забыл помыть руки и переодеться в домашнее. Кто б ему позволил забыть об этом. Мама уже позвякивала посудой на кухне.
Сын был явно не кормленный, что наполнило ее сердце торжеством. К матери пришел! Кто ж накормит лучше! Мария? А справится она с таким важным делом? Роза Ильинична стояла у двери на кухню, опершись о косяк, готовая подать чай. Но Гришуня расправился только с первой котлетой.
- Гриша, я заметила, что от тебя…
- Пахнет духами. – Не смутившись, ответил ее ненаглядный, успевая жевать.
- Коньяком. – Трагически прошептала мамочка и возвысила голос:
- Я надеюсь, у кого-то был юбилей.
Сын охотно принял ее версию, зная, что мать ни за что не различит запах коньяка и самогона. Сегодня пришлось пить отнюдь не коньяк, правда цветок, стоявший рядом на тесной кухоньке, воспринял основную дозу алкоголя, оставив Грише лишь легкий аромат.
- Почти угадала. Хочешь сделать карьеру – не отрывайся от коллектива.
- Делай карьеру, мой мальчик, просто я мать, и я боюсь. Иные так увлекаются… - Драматически закатив глаза, Роза снова перешла на шепот.
- Ну, не беспокойся…
- Гришенька, в тебе я уверена. Но, кто позаботится о моем мальчике, когда меня не станет? – Она пустила слезу, чего раньше не бывало, по крайней мере на людях. Гриша подавился очередным куском и поднял на нее вытаращенные глаза. Прокашлялся, матушка порывалась похлопать его по спине.
- А кто должен обо мне заботиться?
- Жена… - Последнее слово можно было разобрать скорее по губам. Нет, не зря раньше были профессиональные свахи, любителям в таком сложном деле не место.
- Ма… Кино что ли какое грустное днем было?
- Я давно уже грустная, разве ты не заметил? – В голосе Розы Ильиничны послышалась неуверенность. Осечка, явная осечка. Как бы изящно съехать с темы?
- Не, мам. Пару дней назад ты была весела и беззаботна.
- Гриша! Мать не может быть беззаботной! Никогда! Это невозможно! – Последний раз такой пафос в голосе мадам Циперович звучал, когда она склоняла сына поступить в институт.
- Ясно. Накрыла ностальгия по не родившимся еще внукам. Мам, дай чайку.
Роза вспомнила о своем «предназначении» и ловко заметалась по кухне. Пред сыном возникла чашка с чаем (заварки Роза, в отличие от героев известного анекдота, не жалела). Бисквит из кулинарии и свежее масло.
- Мам, ну сколько просить. – Гришка успел отдернуть чашку, куда мать порывалась чуток добавить прохладной воды.
- Не обожгись только!
Роза Ильинична, ужинавшая обычно в восемь вечера, подсела к столу и налила чашку и себе тоже:
- Тебя когда завтра ждать?
- Поздно. Дела, мам.
- Какие? Раньше ты от меня не скрывал ничего.
- Тайна. Не моя.
- Гришенька! Во что тебя вовлекли? Умоляю! Пока не поздно…
- Поздно. – Усмехнулся сынок. Улыбка демона озарила его узкое лицо. А не надо впечатлительной даме смотреть всякие детективы, да еще на ночь.
Мать оставила чай, демонстративно накапала себе чего-то сердечного, опрокинула в рот и поморщилась. Актриса, как и сваха, она была так себе…
- Твой отец, ты знаешь… я не хочу тебе такой участи!
- Мам. Что приключилось? Что на тебя нашло?
- Кто скрасит мою старость? Где мои внуки?
- Пока в проекте, точнее – в конструкторском замысле, в виде эскизов. Даже не в чертежах. Но точно знаю – носы будут, как у их деда, бесследно сгинувшего в тайге.
- Григорий! Не смей так об отце! Это был святой человек!
- Я уже получил справочку об его святости. И статьях. Это не так трудно. Интересно же было. – Вздохнул сын.
- Все. Марш спать. – Роза смущенно водила пальцем по скатерти. Сын снова поцеловал ее в щеку, поблагодарил и пошел, напевая, к себе в комнату.
Через двадцать минут, накинув халат на ночную рубашку, мадам Циперович ворвалась к сыну. Гришка уже провалился в полудрему.
- Мальчик мой! Поклянись, что ты не разделишь судьбу своего отца!
- Это с прокурора клятву брать надо. Все в его власти. – Разлепил веки ошалевший сынок.
- Боже мой! – Роза Ильинична качаясь вышла из комнаты.
Ситуация осложнилась. Если раньше перед маман стояла задача выяснить, за кем ухлестывает Гришка и переключить его внимание на Марию, то теперь его надо было спасать. Перед ее глазами, которые она сомкнула лишь под утро, проплывали картины одна ужаснее другой.
Чувствуя себя Юдифью, проникшей в стан ассирийцев или, как их там звали, она проследила утром за Гришкой, но тот беспечно скрылся в проходной своего «ящика». В обед, позвонив к нему в отдел, она убедилась, что сын на месте. Оставалось ловить его после работы. Затаиться возле проходной было негде, и она решила ждать его в открытую, надеясь, что случай подскажет, как себя вести.
По счастью, Григорий, идя в плотном потоке, не заметил матушку. Но с кем он был! Размалеванная полная девица, в обтягивающем до неприличия летнем платье, с ниткой пошлых бус на груди в пошлом декольте, с пошлой прической и в мерзких босоножках, с отвратительной сумочкой, виляя толстым задом, отвратительно и вульгарно накрашенная, вульгарно прижималась к ее сыночку, неприлично скаля свои зубы (уродливые и прокуренные). Словом, вы поняли – этот поток возмущенного сознания просто некому было остановить. Мозг мадам Циперович был возбужден до крайности. Она было кинулась к ним, не помня себя от ярости, но людской поток отбросил ее к другому берегу. Опомнившись, она незаметно пошла за сладкой парочкой.
Воркующие голубки мирно проследовали к большому гастроному, расположенному за квартал от проходной, причем коротышка, чье мерзкое имя Роза Ильинична и знать не желала, умудрилась пару раз поцеловать ее балбеса, дотянувшись до его щеки. Эта бестолочь, сынок, в смысле, воспринимала ласковые порывы толстозадой ведьмы как должное и лишь блаженно щурился. Это было невиданно и неслыханно!!!
Из гастронома они вышли с водкой и какими-то свертками. Роза наблюдала за ними из скверика напротив, благо летом темнело поздно, но, когда «деточки» втиснулись в автобус, едущий на край города, растерялась и заметалась по краю проезжей части. Все ж таки удача сегодня была с ней, и заметив такси, пенсионерка решительно махнула рукой.
- За тем автобусом! – Кивнула она опешившему от такого повеления водителю.
- Куда ехать? – Наконец прорезался голос у таксиста.
- За тем автобусом. Не обгонять. Что вам непонятно? – Она почувствовала, что не зря пересмотрела все детективы.
- Мужика потерять боишься? – Оскалился шофер.
- Боюсь. Двойной счетчик, если не упустите! – Раздухарилась Циперович, нащупав в сумочке кошелек.
- Как можно упустить автобус? Держитесь крепче!
- Как можно упустить? На ГАИ нарваться… - Раздраженно ответила пассажирка, без спросу опуская боковое стекло.
- Вижу, вам не впервой! А развестись?
- А квартира? – Роза и сама поразилась своей находчивости. Версия таксиста ее вполне устроила.
Балбес и его шалава (Роза знала термины и похлеще) выгрузились на окраине, там, где пятиэтажки плавно переходили в частный сектор, и скрылись в небольшом запущенном домике. Роза Ильинична выждала минуту, сунула водителю две трешки, проворно вылезла и перешла широкую улицу, усевшись на остановке. Оставалось ждать. В окнах стали зажигаться огни.
В сумерках возле домика возникло какое-то шевеление, и в свете так кстати зажегшегося фонаря, мать разглядела сынулю и его зазнобу, выползших на свет божий. Ну, Гришка, положим, все-таки вышел и держался вертикально, а вот подруга без его помощи могла бы только ползти. Она висела на кавалере и ее пьяный смех разливался по округе. Рядом, изрядно шатаясь, стоял невысокий мужичок, видно ее папаша, и радостно тряс Гришкину руку, рассыпаясь в пьяных комплиментах. Сын проследовал на остановку на удивление трезвым пружинистым шагом. Роза едва скрылась в тени, и отойдя метров на двести стала ловить такси.
Домой она, как и планировала, вернулась первой, и выставив на стол ужин, легла в постель, сославшись вернувшемуся Григорию на головную боль. Прежде чем что-то делать, следовало переварить увиденное.
Следующим вечером, повинуясь инстинкту, она снова забилась в самый угол, откуда еще были видны турникеты проходной. Картина повторилась в точности, только платье на этой стерве (и суке) было другим. Мозг Гришкиной матери снова закипал праведным гневом. Она вышла вслед за беспутной (распутной, развратной) парочкой, решая, переться ли снова на окраину или подготовить «сыночке» торжественную встречу. И тут возле проходной мелькнула знакомая статная фигура. Пышные черные волосы были заплетены в также знакомую косу. Мария!
Хуже всего было то, что девушка смотрела на Гришку и его подругу. Проводив обоих презрительным взглядом, она вздохнула и пошла по улице. Розу Ильиничну она по счастью не увидела, и та в полном изнеможении дошла до ближайшей лавочки и рухнула, не чуя больше ног.
Как она здесь оказалась? Она же тут не работает… Кляня злосчастную судьбу, она провожала не состоявшуюся невестку растерянным взглядом. Ну и как их теперь представить друг-другу?
Она вернулась домой и втиснулась на длинную лавочку между соседками по подъезду. На их вопросы Циперович снова отвечала невпопад. Наконец, все разошлись, и она осталась одна в вечерней прохладе лета. Время уже к одиннадцати… Шаги сына она различила издали. Придется сказать, что забыла ключи. Мать спрятала сумочку, без которой не выходила в город, за спину и стала ждать. Шаги неожиданно затихли метрах в десяти за спиной, там, где падала тень огромного дерева.
- Привет, Гришь. Как, видел ее?
- Сегодня видел, мельком, поздоровались. Папаша поговорить не дал, давай к столу и все! А ее в комнату загнал.
- Что-нибудь разглядел?
- Синяки у нее на руках. Глаза прячет и молчит.
- Ладненько… Одного боюсь, не вытерплю, пришибу папашу как муху.
- Без дураков! – В голосе сына послышались жесткие нотки. Роза окаменела.
- Это я так. Слепки сделал?
- Ключи пока достать не могу. Вроде надираются все в хлам, даже бабка, а я не рискую. Нет у меня опыта, уж простите.
- Ничего, все в первый раз бывает. Да, про первый раз… Твоя-то еще на сеновал тебя не тащит?
- Там нет сеновала, Костик. А эта, с позволения сказать, моя, каждый вечер «грозит», что сегодня все точно будет. А потом. То на столе заснет, то забудет, что обещала. – Собеседники рассмеялись так же тихо, как и говорили. Мадам Циперович напрягалась, чтобы расслышать каждое слово.
- Не выяснил, где бумаги хранят?
- Да как? Эта пьянь небось забыла, куда спрятала. Хоть в дымоход, хоть еще куда.
- Гришка, тут на тебя вся надежда. Девку спасать надо.
- Там обоих спасать надо.
- Вот ты свою сволочь и спасай! Извини…
- Слушай, пора уже. Я сам тебе скажу, как сделаю.
Роза Ильинична, поняв, что разговор закончен, на цыпочках зашла в открытую дверь подъезда и как девчонка влетела на третий этаж. Внизу послышались шаги сына. Мать не стала ни о чем его расспрашивать. На душе у нее скребли кошки.
- Мам, как себя чувствуешь? Кстати, добрый вечер! – Гришка ворвался вслед за ней в квартиру. Пришлось сказать, что недавно вернулась с прогулки и идти на кухню. Поужинали вместе, причем Роза Ильинична бросала исподтишка на сына испытующие взгляды. Он этого не заметил и забрасывал себе еду, как уголь в топку.
- Я понимаю, что ты голодный, но жуй, не торопясь! – Не выдержала мать, скрыв раздражение за натянутой улыбкой. Гришка кивнул и попытался жевать подольше. Из-за зверского аппетита это у него получалось плохо.
- Что ж, негде было булочку с чаем перехватить? – Начала она издалека.
- Там чай не наливают. Булочек тоже не пекут. – Рассеянно ответил сын.
- Что же там наливают? – Мадам Циперович и так знала ответ, однако, чувствовала себя в этот момент самой миссис Марпл. Успокаивало то, что сегодня от непутевого (ранее – ненаглядного) ничем не пахло.
- Ничего, мам. Друзья просили помочь. – В голосе сына послышалось какое-то напряжение.
- Лучше бы за девушками бегал. Пора уже… - Продолжала вести «искусный разговор» Ильинична.
- Да? А когда мы с Ленкой Петровой в десятом классе…
Закончить ему не дали.
- Тогда рано было! – Безапелляционно отрезала маман:
- А, может, есть уже? Не доверяешь матери?
Григорий медленно положил вилку. Сидя на табуретке, оперся спиной о стенку. Сейчас матери было не до новых обоев, которые он залоснит своей спиной. Она ждала ответа. Сынуля разлепил сонные глаза, довольные, как у сытого кота.
- Может и есть… Может даже скоро познакомлю.
- И как, хороша? – Ехидства Роза уже скрыть не могла, не сдержалась.
- Хороша – когда пьет не спеша. Себе наливает – других не забывает. Где вот жить только? Здесь?
Роза Ильинична похолодела. До этой минуты она еще надеялась на чудо. Призывая на помощь всех богов подземного царства, она поплелась в кроватку. Гришка остался мыть посуду и что-то напевал про очи черные…
Прошло еще три дня, наступила суббота. Сын Розы «прошлялся» весь день и явился в полночь с разбитой губой, довольный при этом, как… кто? С таким видом показывают лотерейный билет, где выигрыш - «Волга». Ни билета, ни новенькой машины под окном не было. Кровь из Гришкиного носу случалась и Розу не шибко напрягала, но сейчас ему было не тринадцать лет. Сынок пришел и рявкнул с порога:
- Есть! Кому-то выпала удача! Фартовые мы ребята!
Это было нечто неслыханное. Матушка поджала губы и стояла в конце коридора, оскорбленная в своих лучших чувствах.
- Ма, на рожу не смотри. Это папаша через чур бойкий оказался. Подлечится – снова орлом будет. Слегка ощипанным… Удача нам благоволит. – Пропел оболтус.
- Можешь ты матери объяснить… - Роза Ильинична говорила ледяным тоном:
- Что с тобой происходит?
- Накорми сначала, мам. С утра не жрал!
- Жрут водку. Разве тебе ее не наливали?
- Не успели. Мама, в чем дело? Кстати, раздобудь завтра торт пороскошнее, и грузинский коньяк. Тебе все подвластно, мамуль. Завтра я приду с чудесной девушкой.
- И не подумаю! Хватит с меня чудес!
- Ладно, сами справимся. Тортик, конечно, будет – сплошной масляный крем, коньячишко тоже попроще. Кофе у нас есть?
- Гришенька! Мальчик мой! Ты хорошо подумал? Зачем она тебе? – Пустила слезу Циперович.
- Конечно! Я должен бросить ее! И все – ради тебя! Пойдем на кухню, я от любви аппетита не теряю.
Несчастная мать, рыдая, приступила к обязанностям хозяйки и стала греть ужин. Через пять минут она, видно смирившись со своей горкой судьбой, предложила:
- А коньяк точно нужен? У меня водка на всякий случай есть в запасе. Если там сантехника вызвать…
- Мам, я ничего не понимаю. Ну, купи еще четверть самогона, я тебе адрес дам, хочешь?
В воскресенье Гриша исчез с раннего утра. И в районе двенадцати в дверь раздался звонок, который Роза Ильинична ждала с содроганием. Ждала, на автомате натирая всю квартиру до блеска. Ждала, надев лучшее платье и повязав фартук. Ждала, втайне надеясь, что его не будет, этого звонка в дверь. Но мелодичный звон в коридоре не оставил ей никакой надежды. Григорий предупредил ее, чтобы она встретила их на пороге, и демонстративно оставил свои ключи в прихожей у зеркала.
Мать не сразу справилась с замком, дрожащей рукой распахнула дверь. На пороге, чуть волнуясь, топтался ее ненаглядный балбес и… Мария! Она смущенно опустила веки, на щеках был небольшой румянец:
- Здравствуйте… Ой, Роза Ильинична!
Мадам Циперович не глядя рухнула на пуфик в прихожей. Промахнуться было невозможно по двум причинам: первое – прихожая была тесной, не разгуляешься, второе – тетя Роза была широка в том месте, где у нее кончается спина.
- Заходим, Маша! Интересно, когда вы познакомились?
Девушка перешагнула порог, держа в руке коробку с тортом, сын тащил здоровенную полотняную сумку, где нашлось место бутылке коньяка и бутылке белого грузинского вина. Мать энергично тряхнула головой, и, полная решимости смыть свой «позор» - не накрытый стол, стала к плите, громогласно дав себе полчаса сроку. Мария, испросив для себя второй фартук, отважно встала рядом.
За столом было оживленно, несмотря на то, что гостья мучила единственный бокал белого, Гриша осилил полтора бокала, а Роза Ильинична… Она «в одну харю», как выражались в том маленьком домике, усидела полбутылки коньяка, и сама того не заметила. Эмоциональная разрядка – дело такое… Наконец молодежь распрощалась, и сын поехал сдавать Машу с рук на руки ее родителям. Перед этим две расчувствовавшиеся дамы поцеловали друг дружку в щечку.
Роза проводила их, стоя на площадке и пошла на кухню. Смахнула скупую слезу счастья, села, подвинула к себе рюмку. Когда сын вернулся, она блаженно храпела в своей комнате.
В течение недели Маша успела навестить их маленькое семейство раза три, отчего Роза Циперович была на вершине счастья. В таком состоянии возвышенный ум невольно испытывает чувство горячей благодарности к высшим силам. С этим-то у Розы Ильиничны и возникла загвоздка. «Слава тебе, Господи» она произносила часто, особенно после пережитого ею кошмара, но чувствовала – она должна сделать большее. Большее… Комсомол, где она когда-то состояла, и КПСС, откуда после ареста выперли ее мужа, моли предложить, к примеру, перевести некую сумму в Фонд Мира или еще куда… Но слова Бог в их уставе не было. Душа счастливой матери требовала другого. Жертвы Богу!
Это было то, что засело в ее спутанном детском сознании от рассказов деда, регулярно читавшего Талмуд. Из глубины лет возникла картина агнца, сжигаемого на жертвеннике. Но на том все ее знания на религиозную тему заканчивались, исключая несколько ветхозаветных эпизодов, больше похожих на сказки. И куда ей обратиться?
Ладно, барана она найдет, не такие расходы придется нести, скоро ведь и свадьба будет. Но живого или уже освежеванного? И где его сжечь? Что говорить при этом? Бедная женщина стала перебирать в уме знакомых, к которым можно обратиться со столь деликатным вопросом. И которые, что важно, не отправят ее в психбольницу. Таковых не нашлось. Синагоги, куда ходил ее дед, в городе тоже не было. Как и мечети. Оставалось одно.
Однажды, посреди жаркого летнего дня, Роза Ильинична, смущаясь, в первый раз в жизни вошла в церковные ворота. Перечитав все объявления на стенде, стоявшем сбоку от ворот, она толком ничего не поняла, но отметила одно – женщинам без головного убора входить нельзя. Не благословляется. Законопослушная дама направилась в галантерею, которая была неподалеку. Облом. Вход в магазин, где она собиралась купить платок, перекрыла наглая девица в ситцевом халате и шлепанцах на босу ногу.
- Закрываемся. Обед.
Циперович глянула на часы – без десяти два. Но убедить нахалку, что ей всего-то надо пять минут, не удалось. В другое время активная и твердая характером пенсионерка такого бы не спустила. В три, после открытия, она бы уже красивым почерком заполняла жалобную книгу. Затем жалоба в торг, и, может даже, в райком. Она отошла от дверей и посмотрела в витрину – в ней отразилась ее внушительная фигура, на шее которой был повязана косынка. Роза Ильинична быстрым шагом вернулась на церковный двор. Зайдя в храм, уже в платочке, она снова оробела и стала у входа, теребя ремешок сумки… Народу в храме днем было мало. Три женщины разных возрастов, продававшие свечи, иконы, крестики и прочее, стрельнули в нее взглядом из-за прилавка, но интереса не проявили.
Растерянная женщина сделала три шага вперед и снова замерла. Сама обстановка храма приводила ее в небывалую робость. Она стояла как статуя, пока из ризницы не вышел священник, уже снявший свое облачение. Роза, выдохнув и набравшись смелости, бросилась к нему. Выслушав первые, беспорядочные вопросы, лившиеся сплошным потоком, отец Николай улыбнулся и отвел ее в сторону. За каких-то пятнадцать минут он успел ей объяснить, что со времен праотца Авраама произошли некоторые изменения, хотя и не везде. Дамы за прилавком внимали этому забавному собеседованию и невольно улыбались.
- Жертва Богу дух сокрушен и сердце чисто… - Вкрадчиво поучал батюшка потенциальную прихожанку.
- А это как? А, значит баран не нужен? – Хлопая глазами спрашивала она.
Отец Николай улыбнулся и кивнул на лакированный фанерный ящик, где была надпись: «На храм». Пока они неторопливо плыли к нему, поп успел поведать притчу про вдовицу, отдавшую последние две лепты. Роза решительно раскрыла кошелек, положила в ящик десятку, и, повинуясь безотчетному зову перекрестилась. Слева направо. Как в кино крестились и мушкетеры, и их оппонент в красной кардинальской мантии. Одна тетка, самая старшая, вылетела из своей лавки и с перекошенным лицом ринулась ее «вразумлять». Но, споткнувшись о суровый взгляд батюшки, тихо развернулась и, как утка, поплыла обратно, опустив глаза долу.
Священник подвел покрасневшую даму к расписанию церковных служб, поговорил еще минут пять и распрощался, поручив ее «суровым» наставницам. Уже уходя он услышал:
- Смотри, миленькая, пальчики, вот так, щепотью сложила и на лоб, на живот, на правое плечо, на левое… Запомнила?
Уж на что, а на память Роза Ильинична не жаловалась. Еще через полчаса она покинула храм, нагрузившись духовной литературой и поставив свечки перед каждой иконой. Воробьи чирикали как-то по-особому, и солнце светило как-то ласково, и расхотелось заглянуть по пути в магазин и измарать там жалобную книгу.
Оставалось прояснить только одно. Вечером, когда они с сыном уже разошлись по комнатам, она, томимая непреодолимым любопытством, накинула халат на ночную рубашку и пошла к нему в комнату. Собираясь распахнуть дверь, мать вдруг резко затормозила. Вовремя сообразив, что от некоторых привычек придется отвыкать, она согнутым пальчиком постучала в дверь.
- Гриша! К тебе можно?
Сын, удивленный такими церемониями, пригласил маман войти. Сев на край его кровати и слегка помявшись, Роза Ильинична спросила:
- Сынок. Я тебя недавно видела с одной девицей… Что это было? Какие еще слепки ключей?
- Выследила? Не гожусь я для такой работы… - Лениво и насмешливо процедил тот.
- И слава Богу! К чему это все? – Роза покраснела.
- Ладно. Слушай грустную историю. Жила была девушка, лет семнадцати, с мамой и отчимом – крепко попивающей скотиной. И отписала ей родная бабка дом в наследство. Ехала девица с мамой в такси, да попала в аварию Мать насмерть, а она осталась на костылях. Отчим над ней опеку оформил, да через год женился на такой же, как он пропойце. И была у нее дочь – вся в мамашу. Отчим квартиру в новом районе сдавать стал, а со всем семейством в дом на окраине перебрался. И жила там несчастная Золушка много лет, с отчимом, с его паскудной мамашей, и падчерицей – сводной сестренкой. Вторая женка у него тоже копыта откинула через годик.
Роза начала тереть глаза уголком халата. Сын продолжил рассказ:
- Пенсию по инвалидности отчим у нее отбирал, паспорт отнял и вместе с документами на дом спрятал. Запугали девицу, загнобили, не от кого помощи ей дождаться было. Пока не вернулся в наш город ее одноклассник, Константин. Нашел ее и пошел, чтобы встретиться да помочь чем. Вытолкали его с матюгами и прогнали сердешного. Он не сдался, выждал, когда дома одна глухая бабка осталась, да вызвал ее на разговор. Тут папаня вернулся, да участкового на него натравил. Написал Костя заявление в милицию, да не помогло оно, а родня совсем девицу застращала. Как тебе сказка?
Роза уже достала носовой платок.
- Ну, от ментов помощи никакой, научились они записками общаться. И склонил Костик Золушку свою к побегу. Запирать ее стали. А как в дом проникнуть? Костик с Машей знаком был, узнал, что мы с этой козой, Светкой, на одном заводе работаем. Маша и попросила помочь…
- Помог?
- Да. Слепки всех ключей сделал. Папашу с сеструхой отвлек, бабку глухую в ее боковушке запер. Бежала Золушка, не в карете, а на такси, с мамой Костика. Светка пьяная лежит, папаша милицией грозит. Взял я его за загривок – не сразу, но успокоил. Потом с Костей заставили его Наташкины бумаги отдать и предупредили – сроку им убраться не больше месяца. А если дом полыхнет – не жить папе. Да ладно, припугнули просто, за сердце-то не хватайся! – Усмехнулся сынок.
- И что теперь? – Прошептала мать.
- А что… Мама Костика адвоката хорошего зарядила – будут семейство выселять, если сами не уберутся, и опекунство отменят. Побои у Наташки сняли и уговорили ее заявление в прокуратуру накатать. Костик сказал – участковый там ходит чернее, чем его сапоги. Прищемили хвост. Наташке врачей ищут. Такая вот сказка про Золушку.
- А Костя тебе друг?
- Машин знакомый, в одном дворе росли. А теперь друг. Наверно.
- И когда же ты с Марией познакомился?
- Недель десять назад. На остановке. Ты не поверишь – на остановке! А ты как с ней познакомилась?
- Невесту тебе, балбесу, искала. Но, может все и к лучшему… - И мадам Циперович пожелала сыну спокойной ночи.