Наверняка у многих классическая фантастика, прочитанная в детстве, оставила теплые воспоминания. Захватывающие приключения, герои, противостоящие трудностям, невероятная техника и прочее, прочее. Как это нередко бывает, то, что вызвало восторг в детстве, при перепрочтении в более позднем возрасте вызывает несколько охлажденные эмоции. Это естественно, поскольку восприятие с течением времени имеет склонность меняться. Но помимо общего впечатления могут внезапно стать заметными детали, которые раньше проходили мимо внимания. Перечитывая книги Жюля Верна, мне в глаза стало бросаться пренебрежительное отношение героев к природе. В "Пятнадцатилетнем капитане" ребенок просит не делать киту больно перед предстоящей охотой, а затем описывается агония матери-кита, защищающей своего китенка в бурлящем кровавом море. В "Таинственном острове" герои выказывают решимость уничтожить всех тигров или леопардов на острове, потому что они – мерзкие животные, а мерзкие они, потому что хищники. В "20 000 лье под водой" снова всплывает похожая тема. Капитан Немо устраивает резню нескольким десяткам кашалотам, потому что это – с какой-то стати вредные животные, вредность при этом объясняется тем, что они не дают жизни южным китам (откуда эта информация взята – вопрос открытый).
– Это кашалоты, страшные животные! Я встречал целые стада кашалотов, от двухсот до трехсот особей! Вот этих-то кашалотов, хищных, вредных животных, следует истреблять.
Не надо особо интересоваться экологией или биологией, чтобы знать, что сегодня перечисленные животные – в Красной книге. Я не находил другой скидки, кроме как той, что автор жил в другое время, когда ресурсы природы казались бесконечными, а ответственность человек не спешил на себя примерять. Так было до тех пор, пока я не дошел до некоторых глав все тех же "20 000 лье". В них четко видно, что деятельность человека уже начала негативно сказываться на природе, но поведение героев, мягко говоря, лишено хотя бы намека на ответственность:
–А-а! – сказал канадец. – Так оно еще позволяет себе роскошь иметь вкусное мясо?
– Да, мистер Ленд! Мясо дюгоня не отличишь от говяжьего, и оно чрезвычайно ценится. В Меланезии его подают только к княжескому столу. Но за этим превосходным животным охотятся столь хищнически, что дюгонь, как и ламантин, встречается все реже и реже.
– А что, если случайно этот дюгонь последний в своем роде? – серьезно спросил Консель. – Не следует ли его поберечь в интересах науки?
– Все может быть, – отвечал канадец, – но в интересах кулинарии следует за ним поохотиться.
– Итак, за дело, мистер Ленд! – сказал капитан Немо.
Подобное поведение было бы естественно для китобоя, но его поддерживают и натуралист, который вроде бы без ума от подводного мира, но видимо дальше классификации его любовь не распространяется, и ревнитель справедливости – капитан, чувство справедливости которого видимо не распространяется дальше людей.
Тем не менее экипаж «Наутилуса», хотя и не относился с пренебрежением к этой теории, все же добыл штук шесть морских коров. Для кухни было действительно необходимо запастись свежим мясом, к тому же превосходным, гораздо лучше говядины и телятины. Эта охота не представляла интереса. Морские коровы давали убивать себя не защищаясь. Несколько тысяч килограммов их мяса, предназначенного для сушки, попали в склады «Наутилуса». Здешние морские воды обладали таким количеством всякой «дичины», что в тот же день своеобразная по своему способу ловля еще больше пополнила запасы «Наутилуса». Шлюпка захватила в свои сети некоторое количество рыб...
Герои явно не испытывают недостатка в еде, прямым текстом говорят о том, что возможно охотятся на последнего представителя исчезающего вида, учитывают теории о том, что потомкам тяжко придется в мире истребленных видов, но продолжают охотиться в кулинарных целях. После такого ни одна отговорка о том, что герои жили в свое время и ничего не понимали, работать не будет. Не будет работать описание увлеченности природой натуралиста. И не возникнет ощущение, что герои — по-настоящему ответственные люди.
Конечно, не писатель стал причиной того, что многие виды оказались под угрозой исчезновения или вовсе истреблены. Не обязан и писатель вкладывать в своих произведениях мораль. Но с учетом того, как трепетно Верн относился к теме рабства в своих произведениях, к теме несправедливо угнетенных людей, наплевательское отношение к планете выглядит по меньшей мере странно. Прибавив к этому то, что его произведения читает в основном юная аудитория, то это становится еще и безответственно. Как бы то ни было, классика останется классикой — в том виде, в котором она была написана. Нам же помимо признания заслуг классиков остается не забывать относиться к ним критически там, где должно, ведь они тоже были людьми, а значит ошибались.