В середине зимы умерла мать Ильи, оставив ему однокомнатную квартиру. Самым горячим желанием Ильи и Марины было перевезти туда молодых, отдать им ключи, и зажить, наконец, спокойно. Но жить молодой семье было не на что, Маша плакалась и просила, чтобы их не выгоняли в ту квартиру – там кухня и ванна маленькие, балкончик крохотный, развернуться негде, район неудобный – далеко от метро, и вообще «вы же видите, как нам не везёт с работой, на что мы будем жить? Давайте лучше квартиру сдадим, а деньги будут для нас с Антоном!»
Идея была признана замечательной, но только частично: молодых не выгнали, но деньги от сдачи квартиры остались в распоряжении Ильи и Марины. Молодые поджали губы, но промолчали. А месяц спустя, когда родители вернулись с прогулки раньше обычного, и неожиданно услышали преинтереснейший разговор дочери с зятем. Так получилось, что Илья и Марина вошли в квартиру тихо, Елисей ещё спал в коляске, а в комнате молодых играла музыка. Не слишком громкая, но её хватило, чтобы Антон и Маша не услышали, что они в квартире уже не одни.
— Слушай, это уже невозможно! – звучал возмущённый голос зятя. – Я чувствую себя здесь как какой-то непрошенный гость. Я, между прочим, не нахлебник какой, недавно, вон, две недели заказы таскал с утра до вечера, даже кусок говядины с рынка принёс, и хоть бы что! Твоя мать вечно смотрит на меня так, будто я миллион её задолжал и до сих пор не отдал! А у отца твоего вообще всегда такой вид, будто у него навоз под носом. Не нравлюсь я им – так съехали бы в эту бабкину квартиру сами. Они уже старые, их двое, зачем им трёшка? А мы бы с тобой эту квартиру сдали, сняли бы хорошую однушку, а на разницу жили бы, пока я свой магазин не раскручу. И ты со временем тоже клиенток наберёшь, надо только потерпеть. Но нет – они хотят всё и сразу! А так не бывает!
— Тише, Тоньчик! Не шуми, — раздался голос Маши. – Я всё понимаю, ты совершенно прав! Но ты тоже пойми – если им такое предложить, они встанут на дыбы. Будь мама одна— может, всё бы и получилось, но этот… Он и на меня иногда так смотрит, что мне не по себе. Как будто я – главное разочарование всей его жизни.
— Так что ты предлагаешь?
— Я предлагаю пока сидеть тихо, ну, пару лет ещё. Отцу уже будет шестьдесят семь, у него сердце больное – в общем, мало ли что? Может, всё само образуется. А маму уговорить будет нетрудно.
— А если они оба разболеются?
— Ну… Сиделкой я себя не вижу. В конце концов, есть дома престарелых…
Илья с Мариной на цыпочках отошли от двери. Друг на друга они не смотрели. Громко хлопнув входной дверью, будто только что вошли, они включили свет в прихожей и начали раздеваться. Маша вышла в холл, забрала Елисея и унесла его кормить. А Илья и Марина, переодевшись, ушли в свою комнату и плотно закрыли дверь.
— Вот и вырастили дочку, — растерянно сказала Марина.
— Скажи честно, — Илья был внешне совершенно спокоен. – Ты сильно удивлена? Потому что я – нет.
— Но как же так? – Марина начала тихо всхлипывать. – Я, конечно, понимала, что мы её избаловали, но я думала, что она добрая девочка… Мне казалось, что она любит нас… Хотя бы меня…
Илья криво усмехнулся:
— Ты ошиблась.
— Тебе, что, всё равно? Сидишь такой спокойный, как… как удав.
— Это я раньше был беспокойным, всё переживал, думал, что, может, ты права и всё образуется. Я же видел, что ерунда это всё, не работает твоя система.
— Хочешь сказать, что это я виновата?
— Да какая уже разница? Что выросло – то выросло. И – нет, не считаю. Надо было мне больше разговаривать с тобой, доносить своё мнение, спорить. Может, и не упустили бы тогда…
Ночью – впервые в жизни — плохо стало Марине. Пока врач скорой уговаривал её ехать в больницу, Илья, сгорбившись, сидел рядом и держал её за руку. На дочь, топтавшуюся в дверях, он даже не взглянул. А наутро, когда стало ясно, что опасность миновала, он позвонил в санаторий, где они отдыхали пару лет назад, узнал, что у них есть свободные места, и что санаторно-курортную карту можно сделать за деньги прямо на месте. После этого он собрал вещи и увёз свою Марину восстанавливаться.
— А как же мы? – спросила Маша, обнаружив, что родители не собираются спрашивать её мнения.
Илья посмотрел на дочь так, что ей стало совсем не по себе. Потом он открыл кошелёк, молча положил на кухонный стол сумму, которой хватило бы на три недели, и ушёл следом за женой.
Всё время, пока родителей не было, Маша терзалась от дурных предчувствий. Почему вдруг отец, а главное – мать, почти перестали с ней разговаривать? И плохо матери стало в тот самый вечер… Неужели они всё слышали?
При мысли об этом ей становилось нехорошо.
***
Родители вернулись домой через три недели, отказались от обеда, который Маша – в кои-то веки – приготовила для них, и ушли по делам. А вечером они позвали её в свою комнату, и отец совершенно будничным тоном сообщил ей новость:
— Мы расстались с арендаторами и вызвали машину, чтобы через три дня перевести вещи.
— Ваши?
— Нет. Ваши.
— Что? – Маша растерянно переводила взгляд с отца на мать, ища поддержки. Но впервые в жизни не увидела в глазах мамы ни неуверенности, ни жалости, ни даже сочувствия. Всё ещё надеясь, что это просто пустая угроза, она выдавила из себя. – Но почему?
— Нам так захотелось.
— Но…
— Мы, конечно, уже старые и нам давно пора в дом престарелых, а ещё лучше – на кладбище, но мы ещё живы. И, к твоему сожалению, вполне дееспособны. Поэтому мы сами будем решать, как мы хотим жить дальше.
— Вы подслушивали! – поняв, что терять уже нечего, Маша решила перейти к нападению. – Как вам не стыдно! Вы сами меня учили, что подслушивать неприлично!
— Мы много чему тебя учили, да, видно, не так. А теперь мы решили поучиться у тебя. Поучиться думать только о себе.
— Вы не можете так просто меня вышвырнуть из дома! Я здесь прописана, и Елисей тоже!
— А твой муж – нет. И содержать тебя мы не обязаны.
— Но мы же не справимся одни с ребёнком!
— Справитесь, если захотите. – Заметив, что Маша начала мысленно прокручивать в голове какие-то варианты, Марина её жестко оборвала. – Нет, мы не оставим у себя Елисея в ожидании, когда вы с мужем встанете на ноги. Надумаешь его оставить и сбежать, мы отнесём его к родителям Антона, уж они быстро сыночку объяснят, что растить ребёнка должен тот, кто его родил.
Маша в отчаянии пыталась задействовать весь свой привычный репертуар. Она смотрела на маму глазами брошенного щенка, она пустила слезу, и прошептала:
— Мама! Неужели из-за каких-то глупых слов, которые вы подслушали и не так поняли, ты теперь откажешься от меня и от своего внука?
Она драматично прижала руки к груди, продолжая умоляюще смотреть на мать. Но на этот раз привычная схема дала сбой. Не сработало.
— Видишь ли, доченька, — сделав упор на последнем слове, ответила Марина. – Хорошие родители – это те, кто вырастил своих детей так, что за них хотя бы не стыдно. Выходит, мы – плохие родители. Так что внука нам доверять неразумно. Но на сегодняшний вечер и завтрашний день мы, так и быть, возьмём его на себя. Пока вы вещи собираете.
Маша не верила своим ушам. Ну не может такого быть, чтобы её всепрощающая мама превратилась в эту равнодушную постороннюю женщину.
— Я не справлюсь, — снова сказала она. Её губы задрожали, и слёзы – на этот раз настоящие – ручьём потекли из глаз. Марина равнодушно отвела глаза. Похоже, её безмерная любовь и доверие к дочери были той же природы, как могучее дерево, стоящее посреди открытого всем ветрам поля. Её любовь выдержала много испытаний и почти не изменилась, но теперь она просто сломалась. Три недели отдыха сделали Марину спокойнее, но материнская любовь восстановлению не подлежала. Даже Илья проявил больше сочувствия.
— Мы не выгоняем вас на улицу, и та квартира вовсе не в аварийном состоянии, жить там можно, — нейтральным тоном сказал он. — Ты пропишешься туда вместе с Елисеем, мы даже будем оплачивать коммуналку, чтобы потом не выяснилось, что вы накопили долгов на сотни тысяч. И дадим денег, чтобы хватило на месяц. Дальше сами. А теперь иди, обрадуй мужа, что ему больше не придётся терпеть наши хмурые физиономии.
Когда она вышла, Марина посмотрела на мужа:
— А мы как будем жить одни в этой трёшке?
— Не одни, а вдвоём, — ответил Илья. – Такая большая квартира нам действительно не нужна, но… Я думая воспользоваться идеей нашего дорогого зятя.
— Сдать её и снять другую? – удивилась Марина.
— Не совсем. Мы её продадим, купим две однушки, в одной будем жить, вторую сдавать. Прибавка к пенсии нам не помешает, а то мы половину накоплений потратили на... на этих. Переедем в другой район и начнём новую жизнь.
— Сколько нам лет-то осталось той жизни?
— Сколько бы ни осталось – все будут наши.
***
Маша и Антон покинули родительскую квартиру через два дня. Молча положили ключи на тумбочку и гордо удалились, стараясь не показывать свою растерянность. Страх остаться без средств к существованию заставил их всё-таки активизироваться в поисках заработка. Антон сначала устроился модератором на какой-то форум, а потом его взяли менеджером в интернет-магазин. Лишившись каменной стены в виде поддержки тестя и тёщи, он трезво оценил ситуацию и решил, что лучше для начала поработать в найме, заодно изучить изнутри, как устроены интернет-магазины. Маша тоже не сидела сложа руки. Она давала объявления в местном чате, знакомилась с соседками на детской площадке и рассказывала о своем маленьком бизнесе, и вскоре у неё появились новые клиентки. Кроме того, в обмен на бесплатный маникюр, она договорилась с соседкой, и та до двух лет помогала присматривать за Елисеем, когда Маша работала.
Несколько месяцев им было очень тяжело, но потом жизнь наладилась.
Поначалу желания поддерживать отношения с родителями у Маши не было. Однако сказать, что она о них совсем не думала, было нельзя. Года два она на них ужасно злилась за то, что они её выгнали вместе с семьёй, пусть и не на улицу. Она часто мечтала о том, как они придут, или позвонят, скажут, что соскучились и предложат помощь, а она им ответит, что ей ничего от них не нужно, и вообще она не желает их больше знать.
Потом она злилась на то, что они не приходят и не звонят, даже знакомых и родственников не просят сделать это. Однажды, под влиянием внезапного порыва, она заехала к ним сама, но оказалось, что их там уже нет, а в квартире живут чужие люди, которые не имеют понятия, куда переехали старые хозяева квартиры. Маша испугалась и позвонила тётке – отцовской сестре. Та сказала, что Илья с Мариной продали эту квартиру, купили себе хорошую однушку, а больше она ничего не знает. По голосу Маше показалось, что тётка ей врёт, очевидно по просьбе родителей, и на самом деле прекрасно знает, где они живут. Получалось, что нанести неожиданный визит невозможно, и, если Маша хочет их увидеть, то придётся позвонить и поговорить.
Она не знала, хочет ли возобновить общение со своими «новыми» родителями, но по «старым» она скучала. Став по-настоящему взрослой, она поняла, как много они для неё сделали, и как тяжело им было с ней, особенно в последние годы. Просить прощения она не научилась, умела только хлопать ресницами, изображая, что вот-вот заплачет, и зная, что мама её тут же простит, а отец своё мнение оставит при себе. Если бы они сейчас объявились, она бросилась бы им на шею, и даже сказала бы, что сожалеет, но звонить самой ей было страшно.
А когда Елисею исполнилось три года, внезапно умерла мать Антона. И самое ужасное – этого ничто не предвещало. Буквально за день до своей смерти она приезжала к ним с подарками, поздравила Лёську, поиграла с ним, пообещала, что летом обязательно сводит его в зоопарк и ушла. А наутро позвонил свёкр.
Антон был совершенно убит, а она внезапно поняла, что ждать больше нельзя: если она хочет поговорить с родителями и извиниться, нужно это делать сейчас. Просто потому, что в любой день может оказаться, что она опоздала и уже никогда и ничего не сможет им сказать.
На следующий день после похорон свекрови она нашла в своём телефоне заветный номер и нажала на кнопку. Трубку долго не брали, сняли только на десятый гудок.
— Папа?
В трубке долго молчали. Потом она услышала прерывистый вздох и хриплый голос отца.
— Что тебе нужно?
У Маши сжалось горло, и она с трудом выдавила:
— Ничего… Я просто хочу знать, что у вас всё хорошо.
— Зачем?
— Папа…
— Мы не дадим тебе никаких денег.
- Не надо…
- Мы сдаём вторую квартиру, и не не откажемся от неё в твою пользу.
- Не надо!
- Мы не возьмём твоего сына к себе пожить, и вообще, на всё, что ты там придумала, наш ответ – нет! Ты всё ещё хочешь пообщаться?
— Да!.. – Крикнула она, не задумываясь. То, что сказал отец, было бы ужасным и несправедливым, если бы она не знала, чего ему стоило дойти до того, чтобы их сказать. – Папа, у нас всё хорошо, мы оба работаем, Елька в порядке, нам ничего не нужно, просто…
— Что просто? – не выдержал отец, когда она замолчала, потому что не могла говорить.
— Просто я хочу сказать… Хочу, чтобы ты… вы оба знали, что я сожалею, что так себя вела! Я тогда не понимала ничего, принимала всё как должное, мне так стыдно теперь!
— Ты там не выпила, часом? – недоверчиво спросил отец.
— Нет! – Маша разрыдалась, и долго не могла продолжить, но в конце концов, сказала. – Ирина Ивановна умерла в понедельник. Мне стало так страшно, что мы можем так и не поговорить. И вы даже не узнаете, что я изменилась, что я жалела о многом.
Отец молчал, наверное, целую минуту, Маша знала, что их не разъединили – ей было слышно его тяжёлое дыхание, и она ждала.
— Ты… — наконец заговорил он. – то есть, я… Я скажу матери. Она позвонит тебе. Позже.
И связь прервалась.
На этот раз Илья уговаривал Марину дать дочке хоть какой-то шанс. Поначалу она и слышать об этом не хотела, но Илья настаивал.
— Я же не предлагаю снова открыть для неё сердце, кошелёк и жизнь. Но всё-таки это наша дочь. И это мы её так избаловали. И если вдруг она вдруг она и вправду что-то поняла, то… Не надо отталкивать её сразу. Давай встретимся на нейтральной территории, а там посмотрим.
— Но я больше не верю ей.
— И не верь. Если она врёт, и ей что-то от нас нужно, то это быстро станет ясно, А если свершилось чудо и она взялась за ум, то… Будем внука видеть хоть иногда.
В конце концов, Марина позвонила дочери, сухо продиктовала её адрес забегаловки, где можно выпить чаю, и где никто им не помешает.
— Если хочешь поговорить, приезжай одна, — жёстко сказала она ей. — Нечего мужем или ребёнком прикрываться.
***
Говорили они долго. Маша начала первая, без прикрас объяснив, что она теперь думает о своём поведении, но постепенно и родители признались, что нужно было сразу начать работать с семейным психологом, а не трястись над поздним ребёнком, как над тухлым яйцом или хрустальной вазой.
После этого отношения понемногу возобновились, родители заново познакомились с подросшим Елисеем, не стали поминать старое своему зятю, и даже зауважали свою дочь – всё-таки, она смогла взяться за свою жизнь, и набралась храбрости признать свои ошибки и попросить прощения.
Но всё же что-то важное в их отношениях сломалось без возврата, и забыть тот разговор, который они когда-то подслушали, Илья Марина так и не смогли. Да и не считали нужным.
Когда Маша спросила, можно ли ей будет заезжать к ним раз в неделю вместе с Елисеем на чай с пирожками («С вас чай, с нас пирожки», -— добавила она на всякий случай), родители ответили, что можно.
Только не каждую неделю.
Через одну.