"Почему же вокруг всё-таки столько боли?",- спрашивал себя вновь Генри, идя через очередную подворотню, лежащую на его пути. Грязная пустынная улочка смердила смесью из самых разнообразных человеческих отходов и не предвещала своими тёмными поворотами ничего лучезарного. "Разве она заслуживала всего этого насилия и жесткости?",- вертелось у него в голове. Мимо пронёсся пёс, забрызгавший его тёмные туфли и брюки. Подворотня кончилась, и Генри вышел на главную улицу, но ненадолго, лишь чтобы пересечь её и снова погрузиться в пучину смешавшихся и хорошо выдержанных остатков разрекламированных пищевых, бытовых, строительных товаров. Наконец он зашёл в более-менее чистый дворик трёхэтажной коробки через арку, в которой спал напившийся бомж, слегка задетый светом оранжевого уличного фонаря. Генри сталкивался с этим практически каждый день, но именно сегодня это сдавливало внутри ещё больше. Дворик был маленьким, с единственным входом, лестницами в ближних к нему углах и лавочкой в центре, освещённой двумя фонарями, в одном из которых лампочка была разбита. Поднявшись по правой лестнице на 3-ий этаж, Генри прошёл парочку дверей, и, остановившись у квартиры 311, начал искать в кармане тёмного пиджака ключ. Не найдя его, он тихо прильнул головой к двери и, закрыв глаза, постучал.
- Кто там? - послышался из-за двери тёплый женский голосок.
- Оставил дома ключ.
Дверь открылась, на пороге была милая женщина средних лет чуть ниже Генри, в фартуке, с хвостиком и сочувствующей доброй улыбкой.
- Как всё прошло? - спросила она.
- Было около двадцати семи человек гостей вместе с её семьёй, священник прочитал что-то из библии, мама и дядя Джим сказали пару слов, потом гроб опустили и засыпали землёй под плач родственников.
- Ужасно. Как же она была молода, твоя ровесница. Ты в порядке?- как всегда добродушно спросила она, взглянув на запачканные туфли и брюки.
- Да, мам.
- Хорошо, ужин через пять минут.
Генри сбросил с себя туфли в прихожей и, раздевшись, пошёл в ванную. 18-ти летний юноша худощавого телосложения с густыми, чёрными волосами, вытянутым лицом, грустными, зеленоватого оттенка глазами, слегка оттопыренным носом, наливистыми, но не пухлыми щеками и аккуратными губами предстал перед зеркалом. Он умылся, помыл руки и отправился к кухонному столу, на котором уже расположились с разных краёв 4 тарелки, вмещавшие в себя картофель и жаркое.
- Люси приедет на ужин?
- Может быть, ты же знаешь свою сестру, она вечно чем-то занята.
В этот момент в замочной скважине был повёрнут ключ и на пороге показались папа и сестра Генри. Первый работал патологоанатом в одном из городских моргов, имел высокий рост и крепкое телосложение. Люси же макушкой могла упереться ему в плечо, но в целом была статной, двадцатипятилетней продавщицей цветов в собственной небольшой лавке, кредит на которую взяла ещё 4 года назад и выплатила только треть. Обменявшись любезностями со всеми вокруг, вновь прибывшие уселись за стол.
- Как прошли похороны, Генри? - поинтересовался с сочувствующим видом отец.
- Нормально, пап.
- Ты переживаешь по этому поводу?- спросил папа с присущей ему вдумчивостью и пониманием.
- Не особо, - неохотно ответил сын.
- Кто умер? - спросила Люси.
- Моя знакомая, Грейс.
- Хорошо, что ты не сильно переживаешь.
После в ход пошли обычные темы: о лавке Люси, об упразднении части моргов в городе в связи с отсутствием финансирования, о предстоящих выборах мэра и кандидатах, о том, что изменилось вокруг, что нового появилось в магазинах, что нового показывают по ТВ, почему молодёжь возраста Генри так бездумно относится к своему будущему и т.д. Больше за ужином никто не вспоминал Грейс, кроме Генри, который молчаливо дожёвывал свою картошку. Доев, он поблагодарил маму за ужин, прервав очередную тираду отца, в этот раз о росте цен на мясо, и удалился в свою комнату.
Дверь закрывалась изнутри на задвижку, впрочем, в ней не было необходимости, если дверь закрыта, то тот, кто хотел войти, стучался. На полу лежал мягкий ковёр с красным ворсом, на стенах были обычные белые обои с каким-то непонятным бессмысленным узором. Кровать стояла у дальней стены, перед ней в углу был шкаф, а справа стол, прямо под окном. Над кроватью висел плакат, представлявший собой коллаж из надписей и вклеек с многочисленными названиями книг и их авторами, фильмами с режиссёрами, несколькими группами. Вокруг плакатов стена была завешена как цветными, так и чёрно-белыми фотографиями мест, людей, видов, объектов, иногда и всего вместе. У двери стояло небольшое мягкое кресло, над изголовьем кровати была полка, такая же, только больше была на стене у входа, и обе были заставлены самыми разнообразными предметами, другой мебели вокруг не было. Генри включил настольную лампу, лёг на кровать, но сразу же приподнялся с неё на локте, а другой рукой стал искать что-то на ближней к нему полке. Он нащупал ключи, и, притянув их к себе, лёг обратно. Связка была небольшой и состояла всего из 3-х предметов. На металлическом кольце висело два обычных, потёртых, непримечательных ключа, один от квартиры, другой от навесного замка на двери домика на пустыре за городом. Третий предмет привлекал куда больше внимания. Это был брелок на карабине, к которому ярко-красной нитью привязан почти гладкий, насквозь пробитый небольшой камушек. Нить составляла узор на самом камушке, что-то причудливое и непонятное, казалось, что все эти хитросплетения были случайными. Генри легко провёл по узору большим пальцем. Воспоминания двухнедельной давности зажгли его сознание, пронзая болью каждый нейрон измождённого мозга.
Нарисованная прошлым картина пестрила ещё пока что свежими подробностями. На живом холсте возникла комната Грейс, источавшая спокойствие и красоту в деталях, словно парадная ментального замка, изолированная от времени. Играла музыка, что-то лёгкое, лишь слегка печальное из жанра инди. Самодельная кровать из двух больших тумбочек, которая благодаря пышному матрасу была так же удобна, как и обычная. На стенах рисунки, в районе потолка отпечатки ладоней, над окном висела гирлянда. У одной из стен стояло расстроенное пианино, на котором были наложены стопки книг и бумаг, там же чаша с благовониями. Компьютерный стол так же завален всякой всячиной. Ещё был небольшой диванчик и шкаф с одеждой. В целом комната казалась совсем не большой, но уютной. Дверь исписана названиями множества музыкальных групп. Генри лежал на кровати, а в его объятиях была юная девушка лет 17-18 с каштанового цвета волосами до лопаток и стройной фигурой. Она спала, положив свою руку ему на грудь, голову на плечо, а ногу между его ног, было лишь слышно её тихое дыхание. Генри не спалось. В этот самый момент он ощущал глубокое умиротворение. Через зелёные шторы солнце тёплым светом заливало комнату, ароматические палочки давали сочетание мелиссы и жасмина. Время словно покинуло этот уголок спокойствия, предоставляя возможность провалиться в мягкую, вязкую бездну безмятежности.
Грейс слегка оторвала голову от плеча Генри и, посмотрев на него, положила обратно.
- О чём ты задумался? – спросила она сонным голосом.
- Ничего интересного, всякое грустное дерьмо лезет в голову. Пытаюсь запечатлеть этот момент в памяти, запомнить побольше, возможно, мы больше не увидимся.
- То, что я переезжаю, не означает, что мы больше не увидимся, расслабься и получай удовольствие.
- Может именно это и означает, а если и нет, то когда?
- Не знаю.
- Хотел бы я сам знать.
После этого короткого диалога Грейс молча встала и достала из тумбы, составлявшей правую половину кровати, небольшую коробочку. Из неё иглу и моток красных ниток, а со стола карабин и камушек.
- Что ты делаешь? – поинтересовался Генри.
- Очередную безделушку, - сказала она и погрузилась в работу.
- Похоже, мне уже пора, - сказал он наблюдая её раж и, не получив ответа, направился в прихожую, которая была сразу за дверью комнаты.
Когда Генри оделся, она вышла к нему.
- Это на память. Хочу, чтобы ты запомнил меня.
- Не думаю, что когда-либо забуду, если конечно этому не помешают альцгеймер или маразм.
- Всё равно возьми, - усмехнулась она и обняла его, на что в ответ он в последний раз погладил её по волосам, прижав к себе столь знакомое тело.
- Надеюсь, что ещё увидимся.
- Прощай, - улыбнулась Грейс, и образовавшиеся на её худых щеках ямочки слегка порозовели.
- Пока, - ответил ей тем же Генри, смотря прямо в её яркие голубого оттенка глаза.
Солнце сменилось проливным дождём. По пути домой Генри испытывал грусть, в прочем, он часто её испытывал, если не постоянно. Конечно же, тогда он не знал, что больше возможности её увидеть не представится, что сейчас будет куда больнее. Он заснул с включенной настольной лампой и в одежде, вспоминая приятные часы, проведённые вне времени. В комнате, которая теперь осталась чем-то большим только в его голове, чем-то живым в воспоминаниях, где сердце этой обители спокойствия ещё билось, где было столько приятного, от лёгкого петтинга и каверов на укулеле, до сна в объятиях, книг, кино и музыки.
Продолжение следует?